Звериная тропа

Инородное тело. Чуждое и неизвестное, проникшее внутрь хорошо отлаженного идеального организма. Острое, болезнетворное, жгучее и агрессивное. Борющееся за свое жалкое выживание, за возможность проникать все глубже и глубже, внедряться внутрь, в самую сердцевину, в самую изнанку. Вредоносное. Опасное. С жесткой шкурой, заточенными шипами и ядовитыми зубами. Оно прокладывало свой разрушительный путь, невзирая на все силы, противостоящие вторжению. Несмотря на все конвульсивные спазматические попытки организма выдавить, выплюнуть, блокировать проникновение. Несмотря на все защитные меры, оно все еще шевелилось, все еще ползло куда-то, все еще отравляло собой все на своем кривом бессмысленном пути. Все еще дрыгалось и дергалось, царапалось и кусалось. Ползло, ползло, ползло к своей непонятной цели. Извивалось и выкручивалось, когда организм пытался от него избавиться, выскальзывало из цепких лап, хватающихся за его зараженную чужеродную тушку. Уничтожить. Поглотить. Обезвредить. Лишь бы не нарушало идеальную гармонию существования, чистую красоту мироздания и бытия организма. Лишь бы не раздражало своими мерзкими щекочущими шагами его поверхность. Лишь бы не пачкало тончайшие узоры совершенства своей грязной красной кровью, не топтало, не рвало, не терзало. Избавиться. Все вокруг пыталось от него избавиться. Каждый куст, каждое дерево, каждый пронзающий кроны луч слишком яркого и контрастно люминесцирующего белого света. Даже пыль, живыми клубящимися щупальцами шевелящаяся внутри этого белесого клина света. Каждая тварь, проходящая, пробегающая или проползающая мимо, считала своей единственной целью избавиться от чужеродного организма, инородного тела, проникшего в их застоявшееся как мертвое болото место обитания. Вся иммунная система чистилища всеми возможными и невозможными силами пыталась проглотить и избавить свое живое пульсирующее тело от страшного вируса, смертельной болезни, ядовитой бактерии - Дина Винчестера. Каждый чертов камень начинал шевелиться под его ногами в попытке отгрызть от его ноги кусочек, попробовать на вкус этого невиданного двуногого зверя. Каждый звук и шорох предвещал и обещал голодных гостей к накрытому на темной полянке обеду - маленькому грязному комку из мягкой плоти и красной крови. И всем плевать, что он устал, всем плевать, что он ранен и истекает кровью, так даже вкуснее. Немного приправы из пыли и грязи, немного соуса из страха и физического истощения. Немного пожухлых листиков с мягкой подложки лесного ковра, парочка лепестков, принесенных ветром и прилипших на его покрытой потом и засыхающей кровью коже, пушинка, застрявшая в ресницах. Готово. Сервировано. Красиво. Кушать подано. Минута, две, пять, десять. Просто шикарно по меркам местной фауны, что ему дали столько времени отдохнуть. Просто полежать на покрытой мхом и листьями прохладной земле, тупо глядя вверх на кружащуюся пыль в луче дневного света. Чужого, холодного, неземного света. Созданного только для этого места. Специального, белого и чистого, слишком яркого, словно лампа над хирургическим столом, обостряющего углы и выпирающего белыми пятнами просветы, но затеняющего и прячущего в густой тьме, все до чего он не мог дотянуться. Контрастно. Все вокруг было слишком контрастно. Утомительно для глаз, утомительно для слуха. Контрастный свет, контрастный звук. Без мягкого успокаивающего белого шума. Даже шелест листьев в спутанных кронах незнакомых извивающихся деревьев слышался как скребущий слух треск тысяч и тысяч высушенных крыльев насекомых. Толи листья у этих деревьев были слишком жесткими, толи Дин медленно начинал сходить с ума, улавливая обостренным болезненным слухом слишком много звуков, слишком интенсивных, слишком острых и проникающих внутрь его головы как иголки и ножи, медленно выкручивающиеся и извивающиеся внутри его мозга. Наверное, это усталость. Наверное, это физический предел, которого он достиг. Барьер, через который он сейчас перешагнет и попрощается со своим добрым старым сознательным "я" и проснется своим замечательным бессознательным. Чужое, неправильное, слишком контрастное место. Невыносимо простое и тошнотворно сложное. Или непроглядная тьма ночи с шевелящимися и копошащимися как в потревоженном муравейнике лоснящимися тенями. Или нестерпимый оглушающий неживой свет дня. Но все вокруг постоянно двигалось, постоянно перемещалось, шуршало, скрежетало, выло и рычало, сливаясь в какофонию. Не давая сосредоточиться, не давая выделить из себя отдельные звуки. Важные звуки. Звуки приближения врагов. Мягкие крадущиеся шаги или гулкие пробивающие тяжестью землю прыжки. И все в его направлении. Прыгнуть, выскочить, схватить. Убить, растерзать, выпить сладкую кровушку. Враги... черт, даже они были контрастными. От этой мысли захотелось заржать в голос. Но шелестящую тишину не нарушил ни один инородный звук. Любой звук, который он мог издать, имел отличный шанс стать маяком, сигнализирующим, что вот он тут, бегите, родимые, все сюда, ползите, спотыкайтесь, ковыляйте, перебирая своими конечностями, сколько бы у вас их там ни было. Пора составлять энциклопедию, подумал Дин. Папин журнал был бы жалким блокнотиком по сравнению с многотомной энциклопедией, которую можно было бы составить в чистилище, просто перечисляя виды обитающих здесь тварей. Черт, одна их классификация, наверное, заняла бы отдельную книгу. Как это печально. Грустно и жестоко. Зверюшек здесь водилось очень много, разнообразных тварей, таких о которых он дома на Земле даже и не слышал. Ну правильно, не только же в штатах водятся монстры. Весь мир ими кишит от одного полюса до другого, включая подводные глубины и горные вершины. Везде и всюду где-то тихо прячутся, изредка закусывая наивным человечеством, всякие разнообразные диковины и хреновины. Какие-то ходят на двух ногах и выглядят вполне по-человечески, притворяются людишками в своей охоте на них. Какие-то лазают по своим норам и лесам во вполне своем зверином обличии. Мало того, все это безобразие плодится и копошится не только в пространстве, но и во времени. Гребанное чистилище - отличная коллекция тварей и монстров всех времен. Хотите что-нибудь доисторическое, покрытое чешуей? Пожалуйста. Хотите мифических древних чудищ, ловите, только успевайте огребать от них. А хотите вампиров в дорогих костюмах, сшитых на заказ? Которые по обыкновению своему кучкуются в своих гнездах, и за несколько километров чувствуют запах человеческой крови, и слышат стук перепуганного сердца. И этого добра сколько угодно. Только закрой глаза и загадай желание, откроешь и увидишь что-нибудь новенькое. Совершенно неожиданное. Ползающее, ходячее или даже летающее. Как же их, мать вашу, много. Концентрировано. Тошнотворно тесно и душно тут от них. Ни шагу ступить, ни в нору забиться, куда ни влезь, что ни пни, что-то оттуда вылезает, скаля свои зубы, тараща свои глаза и желая только одного: убивать и кушать. Кушать и убивать случайно забредшего сюда одинокого человечка. Нет... это нездоровая тенденция смеяться без причины уже его раздражала. Но он ничего не мог с собой поделать. Лежал, раскинув руки и ноги, в серединке поляны как большая морская звезда на дне прозрачного моря в окружении сказочных и дивных кораллов. Вот только моря не было, и кораллы были на самом деле корявыми, извивающимися, с жесткой корой и шуршащими листьями-крыльями деревьями. Сейчас отдышится немного и пойдет дальше, или побежит, или поползет. Раз прямо сейчас его еще никто не ест, никто не чавкает его плотью, склонившись над ним и поплевываясь невкусной тканью его одежды, значит, можно отдохнуть. Собрать в кучу остатки своих мыслей, дать им направление, разложить все по полочкам и задать себе какую-то цель. Взяться покрепче за единственно правильную и родную в этом сумасшедшем, вывернутом наизнанку мире вещь - свое оружие. Нож с идеально лежащей в руке рукояткой. Черт побери, слившийся с его рукой почти воедино, учитывая что последние дни он его даже не отпускал, не разжимал упрямые пальцы, не ослаблял судорожную хватку на последнем предмете, держащим его за жизнь. Даже когда тот застревал в костях или шкуре очередной тварюги, даже когда тот становился скользким от горячей или мерзкой и холодной крови его врага. Даже когда коварный удар противника почти выбивал из него сознание, он цеплялся за него, держался за него, чтобы вынырнуть обратно в контрастную реальность и вытянуть себя за шкирку из спасительного небытия внутри чьего-нибудь желудка. Нож помогал ему вернуться и удержаться здесь, в этой прогнившей дыре еще немного. Зачем, правда, уже не понятно. Чтобы быть снова пойманным, снова выслеженным и загнанным в угол, чтобы снова отбивать свою грязную шкурку от чьих-то лап. Как неприятно быть жертвой, затравленным зверем, потенциальным обедом без шансов на выживание. Просто оттягивающим свою неминуемую участь. Они все ползут к нему. Со всех сторон, постоянно и непрерывно. Он как лампочка для мотыльков. Светится, пахнет, шевелится и шумит. Зовет и зовет всех к себе одним своим существованием. Казалось, мгновение назад застывший и умиротворенный мир вдруг приходил в движение от звука его шагов, от колебаний воздуха от его дыхания, от тепла источаемого его слишком живым для этих мест телом. Каждый потревоженный корешок, примятая травинка, каждый отпечаток его ноги или руки, каждый мазок его крови на коре сморщенных колонн деревьев светился и мигал как неоновый указатель. Вам всем туда! Всем вам голодным и озлобленным охотникам туда, где сквозь чащу и дебри продирается ваша сладко пахнущая, шумно дышащая, ярко мерцающая добыча. Такая близкая, такая желанная, теплая и готовая. Но недоступная. Зубастая, вооруженная, опасная. Так тщетно бьющаяся, так мелко трепыхающаяся, жалящая как оса, кусающаяся как комар. Но все еще живая, все еще ползущая. Все еще оставляющая за собой неровную дорожку из покореженных, неживых, неподвижных охотников. Вспоротых животов, отрезанных голов, вырванных глаз, разлитой ручьями и реками охотничьей крови, удобрившей темную сочную почву под его ногами. Непокорная добыча. Непослушная добыча. Ничтожная и жалкая, но такая жесткая и кусачая. Лежит не двигается. Маленькая обреченная добыча. А мир вокруг движется, шевелится, чувствует, дышит. Слушает, как добыча пытается выровнять загнанное дыхание, слушает, как трепещет сердечко, разнося вокруг себя словно волны по поверхности воды, словно звон колокола, каждый свой удар, бум... бум... бум... Каждый пульсирующий толчок горячей ароматной кровушки. Каждую струящуюся и извивающуюся прозрачную невесомую змейку его манящего аромата, соскальзывающего с мягкой, покрытой коркой грязи и крови кожи. Мир вокруг желает свою добычу, мир вокруг жаждет свою добычу, мир вокруг облизывается в предвкушении, в предчувствии. В ожидании охоты, в томительном мгновении перед прыжком. Мир вокруг проглотит свою добычу, прожует и переварит, изничтожит угрозу, сотрет со своей раздраженной мелкими царапинами поверхности это инородное тело. Дин распахнул глаза. Черт, когда он вообще успел их закрыть? Уснуть или потерять сознание непозволительная нынче роскошь. Не здесь это точно, не на обманчиво мирной мягкой полянке где-то в рваной чащобе криворукого леса между сведенными судорогами корнями, под люминесцентно пронизывающими негреющими лучами чистилищного фальшивого светила. Непростительная слабость здесь вот так разлеживаться, погружаясь в давно забытые мысли, наслаждаясь мимолетной неподвижностью, заманчивой возможностью больше не вставать, отдаться и погрузиться в желанную тьму смертельно опасного сна. Слишком уязвим, открыт, доступен. Но дьявол, как ноет и просит тело этого отдыха, как вопят измученные мускулы о пощаде и капитуляции, как мутнеет коварное хитрое сознание в попытке проскользнуть за завесу, отключиться, вырубиться, перестать функционировать для перезарядки и перезагрузки. Зря он поддался этой слабости, когда споткнулся о корни, остался лежать вместо того чтобы встать и бежать дальше, подгоняемый очередным выбросом адреналина мелкой дрожью проносящегося по его венам и сосудам. Его тело его предало, его мозг его продал за возможность выключить свет. Кругом враги. Он сам себе враг. Вокруг засасывающей вакуумной волной разлилась, огибая деревья, тишина. Проползла по мшистому ковру, мягкими щупальцами проникая под его кожу, расправляясь там и шевелясь, зарождая нервные истеричные напуганные мурашки, разбегающиеся по поверхности его рук и спины, взбирающиеся по шее и теряющиеся в жестких коротких волосах на затылке. Опасность! Самым главным признаком опасности здесь была именно тишина. Самое неестественное состояние окружающей природы. Вставай! Беги! Сражайся! Отгрызи себе еще кусок жизни! Все его инстинкты кричали в голос. Его чувства выкручивали громкость восприятия, чтобы разобрать приближение врага. Кто и откуда. Но пока тревожно тихо, затаились, сволочи, наблюдают и выжидают. Рукоять ножа впилась в ладонь, срастаясь в единое целое с ним. В тот момент, когда ленивый застоявшийся воздух разогнал клубящееся пылевое облако над ним и дразнящей щекоткой скользнул внутрь вместе с беззвучным вдохом, Дин был уже на ногах. Предательский ветерок принес ему запах прячущихся тварей. Не очень умных, надо сказать, и омерзительно пахнущих. Ему не надо было их видеть, чтобы знать, что они близко, скорее всего, где-то между ветвями, потому что вонь была слишком отчетливая и яркая. Сто и один оттенок вони - это был бы второй том его большой энциклопедии чудес Чистилища. Мгновение, чтобы принять решение. Драться или убегать. Дин обвел глазами неровную стену деревьев вокруг поляны, пытаясь уловить хоть малейшее движение или изменение размера или формы тени, чтобы попытаться сосчитать или хотя бы угадать их число. Окружили или еще нет. Его тело уже бессознательно напряглось в боевой стойке, устойчиво упирая ноги в землю, чуть пригибаясь для защиты и отводя руку со смертельным лезвием для удара. Ну что же, выползайте по одному или, как вы любите, все и сразу. Первую метнувшуюся тень он заметил буквально краем глаза справа от себя, гадина пыталась незаметно обойти его со спины, приближаясь по спирали и думая, что находится вне поля зрения. Что бы оно ни было, оно ошиблось. В одно мгновение он перехватил нож лезвием параллельно запястью и, разворачиваясь, ударом наотмашь поймал прыгнувшую на него тварь, встретив мягкую плоть острием. Нож утонул по рукоять, тварь взвыла и отброшенная ударом отлетела, жестко приземляясь и застывая неподвижно. Опять какая-то непонятная человекоподобная зараза. Оборотень, не оборотень. Черт их всех уже разберет, да и какая к дьяволу разница, что на него напрыгивает, чтоб сожрать. Все эти бестии как один имели только одну цель - убить. Дин в свою очередь имел свою единственную цель - выжить. Одно плавно и громко вытекало из другого, чтобы выжить, нужно убить. Кажется, это была основная философия этого сточного дна мироздания. И хоть ты тресни и вылези из собственной шкуры, ничто не изменит эту основу основ жизни в этой поганой дыре. Или ты играешь по ее правилам, или кормишь червей - или что там за многоглазые скользкие уроды ползают под поверхностью почвы. Следующая точно такая же тварь с треском выбежала из-за дерева, подминая мшистые холмики, на которых только что лежал Дин, босыми грязными ногами. С хриплым гортанным воем вытягивая жилистые ручищи, направилась к нему с целью вцепиться в горло. На что получило подсечку по ногам от присевшего в выпаде охотника и повалилось буквально само на гостеприимное лезвие, располовинившее его волосатое пузо. Опыт решал. Дин был опытным и умелым охотником по меркам Земли, профессиональным убийцей тварей с многолетним стажем. Пока единственное, чем эти самые твари могли его взять, - было количество и серьезные перевес в размерах и массе. Тут, кажется, решили взять количеством, еще парочка собратьев по разуму уже покидала свои укрытия за корнями, чтобы присоединиться к попытке отпробовать диковинного зверя в кожаной куртке. С двух противоположных сторон, значит, все-таки они его незаметно окружили. Ох, Винчестер, не лучший момент ты выбрал, чтобы вздремнуть. Быстрый взгляд от одного противника к другому, учащенное дыхание, напряженная стойка, но полное спокойствие, отточенные, словно замедленные, движения. Взмах, удар, еще удар, пока одна тварь отвлечена сломанной конечностью, второй полоснуть по горлу ножом, заставляя забулькать и отступить в слепой попытке спасти свою жизнь. Вернуться к незаконченной, пока та скрючилась, сконфуженно пытаясь осознать свою ошибку, и воткнуть в нее лезвие по самый предел. Все. Все лежат, не шевелятся, если не сдохли, то как минимум хорошо претворяются. К чертям их всех. Дин, ни секунды не раздумывая и мгновенно оценив обстановку, неуверенную тишину чащи вокруг, решает покинуть место законченного сражения. Зачем ждать прибывающей подмоги. Они все равно прибудут, не эти, так другие. Здесь нет отступления, здесь только перенос битвы в другую точку. Выбор пейзажа, фона для кровавой резни покрасивее. Куда сегодня гармоничнее впишется дохлая волосатая мразь? Ту что помельче положим рядом с кустиком, синие ягодки на нем так здорово оттеняют вывалившиеся кишки. А эту крупную, вот туда в канавку, прикроем сверху упавшей веточкой, польем немного собственной кровью, а то цвета слишком угрюмые. О, а вот эту компанию разложим под темными стволами больших, похожих на секвойи деревьев, тут очень романтичное освещение, пятнистое такое, прямо как их рожи. Однажды кто-нибудь подберет и ему подходящий пейзаж, угрюмое, а может, унылое местечко, где-то в середине между отчаяньем и безысходностью. Милый безмятежный уголок где его в конец изорванные, останки станут сначала неповторимым украшением, а затем и удобрением для каких-нибудь вонючих грибочков или ядовитых цветочков. Одна надежда, что потом ими кто-нибудь отравится насмерть. Но, дьявол его сожри заживо с ботинками, если он так просто сдастся и отправится на удобрение! До этого угрюмого местечка еще бежать и бежать. Ровно до конца собственной бессмысленной жизни. И Дин бежал. Ритмично дыша как заядлый марафонец, сохраняя силы, сканируя пространство. Прямо сейчас за ним никто не гнался, но и останавливаться было ни к чему. Остановка была подобна самоубийству. Похоже, не так давно он принял неправильное решение, сделал неверный выбор. В тот момент, когда он пару длинных бледных часов назад решил выбраться из вампирских земель, в которые его случайно занесло, кажется, он выбрал не ту тропу. Огибая очередное раскоряченное замшелое дерево, он размышлял, что залезть в гости к вампирам было тоже не самой хорошей идеей. Нет, они были такими же вампирами как и дома, сильными, болтливыми, самоуверенными и зубастыми. Высокомерными и считающими, что жалкий человечишка им не ровня, и они его в раз разделают под орех и, воткнув в него коктейльные трубочки, будут попивать его кровушку, глядя на заходящее отбеленное хлоркой солнце. Хрена с два. Вампиры поняли, что вечеринка отменяется, когда их численность сократилась примерно в половину. Но, черт побери, как же это было утомительно отпиливать их бошки коротким лезвием демонского ножа. Тошнотворно и медленно, с хрустом, чавком, ведрами крови и нетерпеливой очередью еще живых собратьев. Под конец Винчестер настолько от этого устал, что перестал ампутировать головы и просто начал их замедлять и обездвиживать, чтобы просто в итоге смотаться. Они, заразы, были сильными, больно дрались, чуть не переломали ему позвоночник, швыряя об деревья, и очень расстроились, когда он соизволил удалиться раньше положенного. Вот, наверное, в момент, когда он, спотыкаясь и падая через шаг, скатывался с холма, на котором произрастала вампирская роща, и был сделан тот пресловутый выбор. Самый замечательный и доступный выбор в чистилище, имеющий ровно четыре варианта: север, юг, запад и восток. Куда бежать, чтобы сохранить себя целым или живым еще на пару часиков. Вот тогда он, стоя запыхавшийся и дрожащий от изнеможения, дико озирающийся по сторонам в поисках укрытия, и выбрал обманчиво тихую и заманчиво симпатичную сторону. Манящую и зовущую, плавно уходящую под холм низину с безобидными нечастыми изогнутыми деревцами. Большие просветы, пронзенные солнечными лучами, редкие кустики, мелкие листочки, нежно опадающие с кудрявых крон. Это выглядело почти как райские кущи в противовес тяжелым, темным, грязно-зеленым рощам, из которых он только что вылез. И все это словно звало его, словно открывало путь между стволами, прокладывая незримую, неощутимую тропу. Дин не смог устоять. Это место звало его по имени, раскрывало свои зеленые объятья и обещало тишину и отдых. Он рванул туда, не раздумывая, все еще слыша за спиной преследователей. Подстегиваемый очередным выбросом уже родного как собственная кровь адреналина, он несся, петляя и запутывая след, стараясь набрать, пока может, скорость и оторваться. Спустя хреллион километров бега по пересеченной местности и осознания, что за ним никто не гонится, что вампиры каким-то чудом его потеряли или почему-то прекратили преследование, он стал сдавать. Оглядываться, замедляться, спотыкаться, пока окончательно не рухнул, запнувшись ногой за замшелый почти не видимый на такой же зеленой земле корень. Вот там, плюхнувшись где-то в глубине дебрей, он и не смог устоять перед соблазном отрубиться в мимолетной потере контроля над собой. Ну вот и отдохнул. Хватит. Опять бежит теперь углубляясь в влажную чащу. Деревья вокруг все крупнее и крупнее, корни, извиваясь, поднимаются выше, мох переползает с земли на корни и стволы. Извивающиеся, спутанные стебли вьются вверх, покрывая собой все большие и большие площади крупных неровных деревьев. Ну и джунгли здесь. Что-то становилось совсем не идиллично и умиротворенно вокруг, все более темно и влажно, даже как-то мерзко. Откуда-то сзади как раскат далекого грома послышался глубокий низкочастотный рык, предупреждающе перекатывающийся и отражающийся от стволов. К шелестящей почти тишине леса и ритмичным громким выдохам Дина добавился тяжелый, гулкий звук крупных лап, ударяющихся в упругую почву в мощном беге. Дин напрягся и дернулся от этого звука, оборачиваясь назад и ища глазами его источник, стараясь не замедляться при этом. В нескольких десятках метрах позади него мелькала, не сильно пытаясь скрыться, здоровенная черная тень какого-то огромного зверя, на четырех точках преследующего свою добычу. Твою ж мать. Дин впервые за долгое время почувствовал, как его прошибло в нервный пот при виде мощных толчков, с которыми перемещалось это темное, определенно звериное тело. Вот теперь, кажется, стоило реально испугаться. Но он не успел. Возвращая взгляд на путь перед собой, он увидел прямо там здоровый камень, перегородивший дорогу, и, почти споткнувшись, но стараясь преодолеть препятствие, перескочил его, опираясь руками на его ребристый бок. К неожиданности, земля по ту сторону оказалась почему-то ниже, и, приземляясь на обе ноги, Дин ощутил мгновенную вспышку настоящей паники, когда зеленый ковер под ним провалился с неожиданной мягкостью, затягивая его внутрь себя. С судорожным вдохом он был проглочен в секунду и сразу по пояс хорошо замаскированной коварной трясиной, влажно чмокнувшей вокруг него с аппетитом. Вот теперь, кажется, добегался.