Звериная тропа

Мироздание... вселенная... да черт его знает, что это. Твердь бытия, наверное. Очень твердая твердь. Жесткая, шершавая, обдирающая бока, ноги и почему-то только одну руку. Рваными рывками выползала из-под него. Ползла и ползла. Скреблась и дергалась, пытаясь выбраться, освободиться от непосильного веса его нежелательного в этом физическом пространстве тела. Шуршала вокруг сухо, временами шумно обжигала влажным воздухом шею, пахла кровью. Если чуть-чуть приоткрыть глаза, то эта твердь начинала биться в настоящей истерике. Вспыхивала ослепляющими пятнами, взбрыкивалась всполошившимися картинами, потом вдруг начинала дико раскачиваться или странно вращаться без направления. Вот все вроде бы на месте, но оно вращается не понятно в какую сторону. Во все стороны одновременно. И все с ног на голову. Вот буквально, открыть глаза, но так, чтобы не свалиться сразу обратно с трясущегося края бытия, то все вокруг перевернутое, наизнанку. Небо грязное: то коричневое, то зеленое. И твердое. А земля где-то далеко, рваная, разбитая, пятнистая, летит где-то там. Пульсирует. Ближе, дальше. Больше, меньше. И звенит все вокруг. Выворачивающим звоном. Изнутри откуда-то, вперемешку с грохотом. То ли звоном колокола, то ли ударами волны о каменный берег. О нет, это точно удары волны. Громадной тяжеленной волны из острых гранитных осколков и мелкого скребущего гравия пополам с огнем. Вот она с топящим шумом прокатывается сверху вниз, размалывая на мелкие куски, разжевывая, перетирая... О, Господи... как же дышать-то... не по... не получается... Темно... - Сэм... Где-то тут в темноте был Сэм... Капает все время что-то... На твердое грязное небо. Там теперь дорожка из темно-красных звезд. Созвездие... Созвездие полного... неотвратимого... как его там... И тоже ползет куда-то, вырывается, сволочь, и уползает вместе с небом. А пахнет железом. А если немного приподнять голову, то сначала увидишь целый млечный путь... тоже темный такой, под цвет созвездия, смешанный с грязью перевернутого неба. А потом придет прибой. Темной грохочущей волной накроет и проглотит целиком, опять сминая и перемалывая кости, пережевывая мышцы и выжимая до капли. И опять будет темно... И дергается опять эта твердость. Рвет просто, тянет небо с землей в одну сторону, а то пережеванное нечто, что от него осталось, в другую. Зубами держится и не хочет отпускать, тащит куда-то в противоположную от жалкой жизни сторону. Жадная, мерзкая... Вцепилась мертвой хваткой, скрипя зубами по костям, впиваясь в плоть... в плечо, кажется... прожигает его просто насквозь, как ядом, как огнем... Тащит, вырвать хочет будто... Рычит... и стонет... И волна опять... девятый вал... Как же... как же... дышать-то... Вот черт... *** Тишина. Без звука. Без движения. Удушающая молчаливая глухая тварь. И не знаешь, как разорвать ее, как развернуть ее липкое покрывало, как вздохнуть полной грудью сквозь вязкое ничто. Как всплыть из тишины. Как прокричать хоть свое имя, хоть брата, хоть ангела. Стоит ли помолиться? Кому? Бога нет. Кастиэль... мертв, жив, где? Некому молиться, некого звать, никого нет в тишине. Только холод. Только дрожь, волнами бродящая по телу, переползающая, рыщущая в поисках последнего тепла, чтобы отъесть и его, откусить и выплюнуть. Словно большая глубина. Словно дно далеко-далеко под поверхностью. И давит. Давит все вокруг. Сырой воздух давит. Темнота давит. Неподвижность давит. Вжимает в дно, не давая проснуться. Так хочется захлебнуться в ней окончательно... Это слабость. Эта мерзкая трусливая сволочь сейчас шепчет ему свои аппетитные предложения. Свои вкусные сказки голодному до покоя и тишины человеку. Грязная обманщица. Удавить ее голыми руками! Как только сможет шевельнуться. Как только всплывет с тянущего дна. Вырвет из тишины ритмичный далекий гром. Оглушающий. Знакомый. Гром и ветер, острыми сухими порывами разрывающий тишину в клочья, на полоски, на ленточки... Первое, что Дин услышал, было его громкое сердцебиение в ушах и висках. Затем шумное хриплое дыхание, тоже свое. Значит все еще живой... Целый ли? Прислушаться к себе отняло массу и без того дефицитных сил. Но результат: все болит, кровь все еще бежит по венам, тело не совсем цело, но ничто, слава богу, не отделено. Руки, ноги, голова - все на месте. Более тщательная инвентаризация выявила дикую головную боль, возможно, головокружение, жгучие пронзающие иглы в ребрах и тупую боль в левом плече. Все остальное на этом фоне казалось мелкими незаметными шумами где-то на периферии. В памяти медленно и неохотно всплывали картины последних минут. Он дрался, как, впрочем, и всегда, вроде бы с зомби. Потом вроде бы упал. Потом вроде бы победил. Не утонул, это точно. Что дальше? Дальше пробел. Дальше надо разбираться. Почему-то вспоминались странные обрывки о том, как он не мог дышать. Черт возьми, почему так тяжело открыть глаза. Веки словно свинцом налитые, словно приклеенные насмерть. Тяжело моргая, и не с первого раза он разлепил ресницы. Они действительно чем-то здорово склеились, по-видимому, его же собственной запекшейся кровью. Сразу вспомнился жуткий красный поток, текущий по лицу. Вот откуда головная боль. Но... все это, конечно, замечательно, правда, открытие глаз не изменило ничего вокруг. Лишь зародило сомнение, а открыл ли он глаза на самом деле или только подумал об этом, просто вообразил. Дин моргнул еще несколько раз. Нет, он их точно открыл. Это темнота. Его окружала абсолютно полная темнота. Идеальная. Черная, как глубокая задница вселенной. Не было большого смысла в том, чтобы метать взгляд то в одну, то в другую сторону. Картинка не изменилась. Вот же черт. Непроглядная тьма скрадывала чувство пространства. Удары сердца в ушах ускорили свой темп, возвещая о неприятном глубинном страхе где-то внутри. Он всю жизнь боролся с тварями, живущими в темноте, ходил в нее как на работу, она стала почти его домом, но отделаться от предательского первобытного страха перед абсолютной неестественной темнотой он не мог. И слух предательски его подвел, не выдавая ничего, кроме ранее услышанного - торопящегося сердца и дыхания. Аккуратно сосредоточив все свои чувства, Дин с разочарованием обнаружил их бесполезность, по большей части. Зрение к чертям. Слух тоже не сильно помогал. Вестибулярный аппарат с сомнением подсказывал, что он все-таки лежит. Определенно. На жесткой неровной поверхности, впивающейся в спину, плечи, ноги грубыми угловатыми шершавыми формами. Камень? Но абсолютная темнота играла злую шутку, обманчиво вырывая из его реальности верх и низ. Обоняние предательски обнаруживало только его собственный запах - смесь из своей же засохшей крови, пота, грязи и, кажется, того мягкого зеленого мха, на котором он отдыхал совсем... недавно? Так, минуточку, когда это было? Сколько прошло времени? Это чувство тоже потерялось где-то по дороге. Время... время... как схватить его за хвост? Нет ни дня, ни ночи, ни света вообще. Дин не чувствовал влаги на коже, никакой. Значит, кровь уже успела засохнуть, так же как и вода, насквозь пропитавшая его одежду, в тот момент, когда он в обнимку с зомби грохнулся в ту небольшую заводь. Двинув, наконец, руками и вздрогнув при этом от неприятного ощущения почти деревянных затекших мышц, он ощупал себя. Под пальцы первым делом попалась неприятная шершавая ткань его футболки. Черт. Он был только в футболке. Его пронзило жуткое чувство всепоглощающей досады. Он потерял свою драгоценную рубашку и его единственную броню - кожаную куртку. Вещи, с которыми он ни при каких обстоятельствах пытался не расставаться, лишь бы оставить с собой кусочек своего мира, кусочек себя самого, почти слившийся с его телом воедино. Каждая новая картина, всплывающая из его памяти, приумножала чувство досады и потери. Нож остался торчать в кости зомби, его кольт больше не давил в позвоночник родными холодными формами, тоже исчез где-то по дороге между там и здесь. Тогда и сейчас. Уязвимое чувство раздетости и безоружности медленно и беспощадно накрывало его. Так, Винчестер, твое главное оружие - это твои руки, и, пока их не оторвали, все еще можно бить, рвать, скручивать головы, выдирать глаза, ломать конечности, ну и душить, в конце концов. Список вполне приличный. Правда, это оружие плохо слушается и дрожит от головокружительной слабости. А левое плечо зверски саднит, словно его рвали на части. Дин потрогал плечо. Его, видимо, и в правду рвали - футболка на ощупь обнаружила на себе хорошие неровные дыры с шуршащими от засохшей крови краями. Но когда пальцы скользнули внутрь уничтоженной ткани, то там не чувствовалось ни влажности свежей раны, ни провала, ни неровных рваных краев кожи. Чувствовались несколько неровностей, похожих на недавно зарубцевавшуюся плоть. Вот дьявол. Это значило, что здесь он был уже долго. Это значило, что где бы он сейчас ни валялся, в этой кромешной тьме, он мог провести в ней уже несколько дней, ровно столько чтобы зажили раны на плече. Единственное, что он не мог вспомнить, - это откуда эти раны взялись. В этом был тоже пробел, и, по-видимому, благодарить за это стоило тот сверкающий всеми красками удар головой. Он запомнился светом, цветом, звоном в ушах и водопадом собственной крови. Дин вполне мог себе расколоть череп. Почему нет? Вспоминая количество льющейся крови и учитывая, что спустя столько времени головная боль была просто ужасающая, так могло быть вполне. Очень несерьезное отношение к травмам сложилось у него в Чистилище из-за этой дурацкой ускоренной регенерации. Фирменное семейное безрассудство Винчестеров от такой свободы буквально возвелось в квадрат. Насколько же свободно и просто он себя ощущал от того, что не надо думать о каждой мелкой царапине. Насколько можно было вообще не обращать на себя внимания, зная, что к утру от синяков, покрывающих его чуть ли не с ног до головы после тяжелого боя, не останется и следа, что рваные царапины от когтей и зубов исчезнут бесследно через день-другой. Главное было - избегать слишком тяжелых ранений и не давать отрывать себе части тела. Остальное было ерундой. Все, что переносилось на ногах, заживало прямо в бою. Дин приподнялся на локтях, морщась от сковывающей, но терпимой боли в ребрах. Уперся руками и так же медленно сел. Под ладонями ощущался определенно камень, прохладный и сухой, слегка теплый только в том месте, где только что соприкасался с его телом. Подняв обе руки, он прошелся ладонями по лицу, вспоминая себя на ощупь, запустил пальцы во взъерошенные, засохшие слипшимися иглами, волосы. Вокруг было прохладно, должно быть, это какая-то пещера. Холодно, темно, воздух немного затхлый, камень - определенно пещера. Просто замечательно. Чья-то берлога? Монстрохолодильник? Его отложили на ужин или в качестве запаса на зиму? Хорошо, что он был, по крайней мере, один. Осталось вспомнить, как он сюда попал, и найти выход. Где есть вход, выход быть обязан. Единственное препятствие, что ни черта не видно. Пошарив вокруг себя руками и не обнаружив ничего, кроме шершавого камня, песка в его трещинах и нескольких сухих травинок, он осторожно, без резких движений, поднялся на ноги. Темнота дезориентировала. Дин провел руками вокруг себя, в попытке ухватиться за что-нибудь. Сделал несколько аккуратных шагов в одном направлении, безрезультатно. Сделал руками небольшую дугу и еще пару шагов в другую сторону. Вот ведь тьма непроглядная. Так и хотелось сморгнуть ее, стряхнуть, словно завесу с глаз. Дин на секунду заметался между желанием что-нибудь крикнуть и поймать в ответ эхо, отразившееся от гипотетических стен, и возможностью оставаться подольше забытым и незамеченным хозяином этой дыры. Нет, лучше попытаться тихо выбраться. Кровь гудела в ушах и давила изнутри на череп с настойчивым желанием расколоть его еще разок изнутри. Не имея большого выбора, он снова вытянул руки и мягко пошагал вперед, стараясь держаться на ногах как можно более устойчиво. Шагов через восемь он почти споткнулся о неровность пола, неуклюже качнулся вперед, ловя равновесие, и уперся правой рукой в стену. Тут же схватился за бугристую холодную поверхность каменной стены и второй рукой, вздыхая с облегчением. Тьма имела твердые границы. Даже не раздумывая, Дин направился в сторону здоровой правой руки, шаря по стене. Левое плечо все еще пронзало как током от каждого неудачного движения рукой, не стоило подставлять врагу слабую сторону. Стена была неровная, верхняя ее часть выпирала сильнее, чем нижняя, будто вся поверхность наклонялась над полом изломанной линией расколовшегося камня. Внезапное воспоминание о зажигалке, лежащей в кармане куртки, лишь усилило болезненное чувство невосполнимой потери. Несколько провалов, что он нащупал по пути, оказались лишь неглубокими впадинами и трещинами, но сдаваться и становиться чьей-то закуской Дин не собирался. Он продолжил продвигаться боком вдоль стены, пока ногой не наткнулся на что-то твердое, что отлетело от его ботинка и прошуршало почти деревянным звуком по полу, нарушая тишину. Он рефлекторно повернулся в сторону звука, хоть глаза ничего и не видели. Сделал еще шаг, надеясь вновь наткнуться на найденный предмет, и, когда нога опять легко коснулась чего-то, присел, все еще держась левой рукой за стену. Пошарив пальцами правой руки по полу, Дин нашел этот предмет возле себя. Что-то легкое ровное чуть шершавое, похоже на палку или ветку без коры. Придвинув ее ближе к себе, еще раз, на всякий случай, провел рукой вокруг себя, затем, чуть вперед вдоль стены. Вот там он опять наткнулся рукой на что-то. Проклиная темноту, Дин уперся пальцами в нечто твердое, сплетенное, будто спутанную неровную ветку дерева с подозрительно параллельными... ой черт... он отдернул руку. Сознание услужливо дорисовало картину, полученную тактильно. Ребра... Опять протянул руку и нащупал сухие, местами сломанные, ребра, по размеру близкие к человеческим, затем провал и чуть глубже, безошибочно определяющаяся, цепочка позвонков с присохшими мумифицированными остатками плоти между костями. Выше ключица, плечевые кости, шейные позвонки и все... черепа нет... Вот же прелесть. Дин закрыл глаза, проглатывая тошноту, жаркой волной всколыхнувшуюся внутри него. Перспектива быть обедом просвечивала все яснее. Остатки прошлых трапез, даже в темноте, будоражили воображение. Единственное, что его смутило, так это отсутствие резкого запаха, который должен был сопровождать этот натюрморт. Кости могли быть очень старыми и уже совсем высохшими, поэтому и пахли слабо. Дин вернулся к первой находке, мирно лежащей у его ноги. Поднял и ощупал ее обеими руками. Так и есть, сломанная бедренная кость. Мерзко, но полезно. Прикинув удобную толщину и вес в руке, он убедился, что теперь имеет в своем скудном арсенале неплохое оружие, остро обломанное с одной стороны и с отличным тяжелым тупым концом с другой. Теперь он сможет отбиваться не собственными зубами и ногтями, а отличным первобытным оружием. Надо было вернуться к поиску выхода. Дин поднялся на ноги и, взяв кость в руку, продолжил пробираться вдоль стены. Осторожно перешагивая в темноте то место, где лежал скелет, он вдруг с хрустом опустил ногу на очередные кости, лежащие дальше у стены. Мысленно ругнувшись, он сделал еще шаг, но нога неожиданно не нашла опору и ушла куда-то вниз, утягивая его за собой. Руки беспомощно скользнули по стене, но ухватиться было не за что. Мгновенно потеряв контроль и ориентацию в кромешной тьме, он провалился, падая всем телом, в какую-то яму. Вокруг хрустнули, окружая скрежещущим шорохом, кости. Целая гора костей, сломанных, смешанных, впивающихся острыми жесткими краями в его тело. Вроде упал он и не так уж далеко, яма, возможно, была не глубже, чем по колено, но подняться в темноте, не видя и не чувствуя твердой опоры, оказалось нелегкой задачей. Уже шепотом ругаясь и чувствуя, что в нос и рот с дыханием врывается отвратный мертвый запах и взвившаяся костяная пыль, Дин безуспешно боролся с перекатывающимися и трещащими со всех сторон останками. Внизу под коленями нащупалось дно ямы, покрытое более мелкими осколками. Вытягивая исцарапанные руки вокруг себя, Дин с громким выдохом облегчения, наконец, обнаружил снова уже почти родную стену. Каким-то чудом сломанная кость осталась зажатой в его пальцах, все-таки рефлекс не отпускать свое оружие был жутко полезным. Разгребая руками кости, Дин пробрался сквозь них к стене и вжался в нее спиной, с трудом поднявшись на ноги. Жесткая острая пыль щекотала и без того сухое горло. Не удержавшись, он громко закашлялся, чувствуя, как горло буквально раздирает от этого. Звонкое эхо его кашля вернулось, отразившись от стен где-то очень недалеко. Вот теперь, наверное, можно было забыть о конспирации, думал он, стирая тыльной стороной ладони проступившие от болезненного кашля слезы. Ребра заныли с новой силой, посылая острые иголки боли от не сросшихся до конца костей. Обняв себя одной рукой за бок, Дин стоял, тяжело дыша в душной пыльной темноте, черт знает где, зарытый выше колена в огромной куче изломанных костей, и пытался не поддаться выползающему из глубины его сознания отчаянью. Но в этот момент анорексичная сволочь надежда решила высунуть свою тощую морду и подразнить его. Откуда-то неожиданно мягко и едва ощутимо пришла легкая волна свежего прохладного влажного воздуха, неся запах мокрой земли и прибитой пыли. Почувствовав его прикосновение к своей коже, Дин дернулся в том направлении, вдыхая свежий воздух. Запах свободы. Если сориентироваться относительно стены, то этот бриз прибыл как раз с той стороны, в которую он полз по стене все это время. Наверное, уже целую вечность. Но это было правильно, это было нужное направление, на выход, на воздух. Ничто так не подстегивает израненное уставшее тело, как обещание свободы и спасения. Даже сильно не вдумываясь, что еще за ловушки может содержать костяная яма, Дин двинулся сквозь гремящие останки в сторону гипотетического выхода, не обращая внимания на их острые края, цепляющиеся и царапающие его. Споткнувшись, наконец, о противоположный край ямы, он аккуратно поднялся из нее, не теряя контакт со стеной. Еще несколько шагов и стена, изменяя свою форму, как показалось, начала сворачивать куда-то в сторону, изгибаясь. Словно неясный призрак, вдалеке вырисовался легкий, почти незаметный изломанный край каменной стены пещеры. Дин, заторопился, понимая, что это отражается свет, ложится мягкими серыми пятнами на темный камень. Свет, идущий откуда-то снаружи. Выход! Легкий неясный звук теперь наполнял пустое, почти оглушающее раньше тишиной пространство, почти монотонный, почти как помехи, белый шум молчащей радиоволны. И воздух, прохладный и мягкий своей внезапной влажностью, волнами окутывал, завиваясь вокруг него. Достигнув, уже спотыкаясь, серого пятна света на стене, Дин остановился. Резко сворачивая вправо, туннель грубо извивающейся пещеры обрывался узким вертикальным разломом, ведущим наружу. Он больше не раздумывал, он просто метнулся в ту сторону, пробежал несколько отделяющих его от входа метров и остановился, хватаясь за неровный край. Улыбка, чистая и искренняя, расцвела на его лице, зажигая глаза, наверное, самым большим счастьем за последние его дни. Там шел... дождь. Настоящий. Чистый, сверкающий кристальными отблесками крупных капель в рассветной мерцающей полутьме, шлепающий по крупным листьям растений вокруг пещеры, собирающийся в лужицы размокшей пыли на каменных основаниях скалы, вертикально вырастающей из недр пушистого зеленого мха. Как на Земле. Дома. Словно завороженный, Дин медленно вышел из пещеры, глядя вверх на падающие на его лицо капли. Слух заполнял умиротворяющий усыпляющий шепот дождя, кружащийся вокруг него. Холодные капли игриво сбегали по его лицу, цеплялись за ресницы закрытых теперь уже глаз, терялись в жестких волосах, покрывали плечи. Вздохнул, наполняя легкие приятной прохладой. Где-то перекатисто проворчал гром. Где-то близко... и низко... сзади... Вот черт! Дин даже не успел обернуться, пронзенный мыслью о том, что это был не гром, а тяжелый рык эхом отражающийся от стен пещеры, когда тяжелая молниеносная тень отделилась от тьмы прохода и прыгнула ему на спину. Удар бросил его вперед, лицом вниз, жестко протаскивая по каменистому порогу и вышибая воздух из легких, вспыхивая почти забытой болью в ребрах и плече, в голове, которая снова грубо приложилась к камню. Кость, которую он сжимал в руке, застучала по камням, исчезая в мутном пучке травы в нескольких шагах перед ним. Две здоровенные когтистые лапы сомкнулись на его спине и плечах, вжимая в камень. В шею сзади ударил горячий, пахнущий свежей кровью, выдох оскаленной пасти зверя. Давление от веса вставшего на него лапами зверя усилилось, и воздух практически покинул легкие Дина вместе с сознанием на пару. Даже последний стон не в силах был выбраться из мертвой хватки. Но тут монстр вдруг отстранился и спрыгнул с него, оставляя распластанным на камнях, беззащитно сражающимся за сумасшедший судорожный вдох. А когда в голову закралась нелогичная мысль, что ,может быть, это все, его оставили в покое, зубы зверя захлопнулись на его лодыжке и дернули в сторону пещеры. - Нет... нет... нет... - сначала зашептал, а потом уже почти закричал Дин, хватаясь за почти гладкие камни, не в силах зацепиться, когда зверь потащил его обратно. - Нет, ублюдок! Нееет! - Он забился и задергался, когда его живот процарапали острые камни на входе, попытался ухватиться за край разлома, но лишь ободрал пальцы в кровь. Когда темнота внутренностей берлоги зверя уже вот-вот должна была проглотить его обратно, он, невзирая на последующую боль в удерживаемой в зубах ноге, невероятно извернулся и со всей силы ударил свободной ногой в темнеющую морду монстра. Удар достиг цели, причем с отличным результатом. Чудовище дернулось и, болезненно рыкнув, отпустило ногу. Но, не дав обрадоваться, в тот же момент подпрыгнуло и оказалось прямо над лежащим уже на спине Дином, поднимая переднюю лапу с когтями размером с хороший нож, и резко опуская ее прямо ему на горло. Вот так. И не мелочиться больше. Просто встало на него одной своей конечностью и решило придушить. Цепляясь слабеющими руками за давящую на горло лапу, хрипя и не надеясь больше когда-нибудь вздохнуть еще раз, Дин проваливался опять в ненавистную темноту. Он уже не услышал, как за пару секунд до его приближающейся смерти предутренние сумерки пронзил звонкий истошный вой, и монстр, резко спрыгнув с него, исчез в светлеющей дымке. Его сознание, перед полным отключением за неуплату кровавой дани, лишь, словно крик, пронзала дикая яростная мысль - когда же, наконец, его кто-нибудь доест во сне, чтобы больше не просыпаться в этом гребаном вонючем Чистилище!