О тех еще дураках

Angels and Airwaves - The Adventure С виду приличный, Чо Кюхен был тем еще засранцем. Так бывает с людьми, которые судят по одежде – они проникались к нему с первого взгляда, смотрели на привлекательные губы, растянутые в доброжелательной улыбке, но не заглядывали в глаза, в глубине которых временами плясали бесенята. Чо Кюхен был редкостным засранцем. У него в голове строились сотни планов по захвату и разрушению мира, он творил мелкие пакости с непринужденным видом и катался на детских качелях стоя, часто делал это под дождем, громко и заразительно смеясь. Когда по его лицу стекали дождевые капли, а кончик носа краснел от холода, когда глаза начинали блестеть от плясок притаившихся в омуте чертей – вот в такие моменты Ли Донхэ почти ненавидел его, настолько же сильно, насколько любил этот неправильный сгусток свободы. Чо Кюхен был тем еще засранцем. Те люди, которые судили книгу по обложке, влюблялись в него с первого взгляда, толком не разобравшись в содержании. Но те люди, которые интересовались содержанием, затянувшись в эту книгу однажды, уже не могли выкинуть его из головы. Чо Кюхен был редкостным засранцем. Уже потому, что вообще был. А Ли Донхэ был тем еще дураком. Почти что дураком из сказок, с той только поправкой, что дураки обретали счастье только в самом конце, а он был счастлив уже здесь и сейчас, когда дождевая вода затекала за шиворот, а смех Кюхена был таким громким, что стук капель не мог заглушить его. В этот момент Донхэ не совсем понимал, где именно он находился, и весь его мир состоял из смеха, звона цепей от качелей, и хмурого неба, которое от внутреннего счастья почему-то казалось ясным и голубым. Ли Донхэ был тем еще дураком – уже потому, что был готов пойти за Чо Кюхеном на край света, бросив все, оставив любую, даже счастливую жизнь позади. Просто потому, что Чо Кюхен был тем еще засранцем. Люди влюблялись в него с первого взгляда, и он отвечал взаимностью тем, кто мог достучаться до его души. И в этот момент дорога назад просто исчезала. Когда Донхэ посмотрел ему в глаза после признания, в эти спокойные, умиротворенные глаза с отголосками демонических плясок, он понял, что ему не нужно ничего другого. Поэтому сейчас они были здесь, в своем личном дождливом мире, в котором было только большое высокое дерево, старые качели и смех Кюхена. Поэтому здесь они были именно сейчас – Кюхена хотелось спрятать от чужих глаз, хотя бы на время, пока чувство в груди не перестанет быть таким огромным и всепоглощающим. Не позволять никому любить его так же сильно. Ли Донхэ был редкостным дураком, любящим и эгоистичным, но так же, как он видел душу Чо Кюхена, Чо Кюхен видел его душу в ответ – и находил в ней немало прекрасного. Здесь и сейчас Ли Донхэ верил только своим глазам, которые показывали бледное лицо, прилипшие ко лбу волосы, закрытые глаза, мокрые длинные ресницы, покрасневший кончик носа и растянутые в широкой улыбке губы. Ли Донхэ ненавидел Чо Кюхена в этот момент – настолько сильно, насколько любил его, и делал один шаг раз в несколько секунд, чтобы подхватить его в тот момент, когда он устанет от своего потрясающего веселья. Сейчас и здесь происходило то же самое, что происходило обычно – в тот момент, когда Донхэ сжал холодную руку, Кюхен посмотрел ему в глаза, коротко поцеловал в нос и впустил его в свою душу. После такого хмурое небо на самом деле становилось голубым, а льющийся на них дождь превращался в мягкий солнечный свет. Облака оказывались где-то под ногами, и можно было прыгать по ним как по скользкой траве, легко идти, пружиня шаг и довольно щурясь на яркое солнце. Здесь и сейчас переплетенные пальцы были доказательством того, что все это происходило на самом деле. Иногда Кюхен сжимал руку Донхэ почти до боли, в очередной раз показывая ему, что он не спал или что он все еще не впал в свою счастливую кому. Чо Кюхен был тем еще засранцем. В его душе было хорошо, так, что люди обычно забывали о том, кем они были. Его душа была отдельным местом, отдельным миром, в который хотелось возвращаться. Душа Чо Кюхена была тем местом, в которое Ли Донхэ хотел попасть всю свою жизнь. Потому что Ли Донхэ был редкостным дураком. Сейчас и здесь мир под ногами казался крохотным, а солнце пропадало за горизонтом так стремительно, что возникающие в небе звезды поначалу казались фейерверком собственных мыслей. Кюхен не говорил, но его мысли возникали перед глазами. От облаков отрывались буквы, которые складывались в легкомысленные слова, исчезавшие, как только Донхэ протягивал к ним руку. Здесь и сейчас переплетенные пальцы, бывшие, на самом деле, единственным источником тепла под проливным дождем, служили гарантией того, что этот мир никогда не исчезнет. Чо Кюхен был тем еще засранцем. С той еще потрясающей душой. Сейчас и здесь Донхэ чувствовал только свою руку в чужой руке. Не сжималось сердце и не дрожали колени, как это обычно бывало, когда чувства переполняли все его тело. Облака складывались в слова, а мир под ногами казался слишком маленьким, чтобы думать о проблемах, поджидавших его за дверями собственной квартиры. Душа Чо Кюхена была единственным миром, в котором хотел жить Ли Донхэ. А Чо Кюхен был редкостным засранцем. Потому что Донхэ так и не узнал, что в его собственной душе был такой же потрясающе теплый мир. Потому что Кюхен не хотел рассказывать кому-то о ярком солнце, счастливых людях, теплом море и веселой улыбке любящего неба – обо всем, что видел каждый раз, когда переплетались их пальцы. И, возможно, Ли Донхэ был тем еще дураком. Но дураком счастливым.