Шесть

Карам выбралась из машины у дома отца и проигнорировала осуждающий взгляд Хонбина. Он явно не одобрял тёмные потёртые джинсы и слегка мешковатый серый свитер. Карам невозмутимо стянула волосы в хвост и завязала шнурком. На самом деле она никогда не одевалась подобным образом, но категоричность отца часто выводила её из себя настолько, чтобы открыто бунтовать. Отец велел одеться прилично, поэтому она поступила с точностью до наоборот. Поправив рюкзак, Карам взбежала по ступеням на крыльцо и позвонила. Дверь ей открыла то ли экономка, то ли работница по дому, то ли пассия отца ― она никогда не понимала, какие именно обязанности выполняет эта женщина, столь же серая и невзрачная, как сама Карам нынче вечером. Главное лишь то, что эта дама умудрилась продержаться подле отца семь лет. Прежде никому такое не удавалось совершить. ― Госпожа Карам... ― пожевав губами, экономка уставилась на Карам с не меньшим осуждением, чем минуту назад Хонбин. ― Вас уже ждут. Желаете переодеться? ― Я и так при параде. Голубая гостиная? ― Да. Вас проводить? ― Ни к чему, я ещё помню дорогу. Карам бросила рюкзак на стул, сняла кроссовки и босиком отправилась по коридору в голубую гостиную. Отец обычно там устраивал различные деловые ужины и прочие приёмы, у которых "были перспективы". В гостиной царил полумрак, только у длинного стола и на самом столе горели свечи, негромко играла спокойная музыка, окутывая гостей уютом. Отец курил возле металлической фигурной подставки с канделябром. Небрежно поправил пламя свечи и насупился, разглядев наряд Карам. ― Я просил тебя одеться прилично. Карам примерещилось движение в тёмном углу, она присмотрелась, но различить там Хонбина не смогла, а он не собирался лезть никому на глаза, ей ― в том числе. ― Прилично ― растяжимое понятие. ― У тебя отвратительный вкус, ― подытожил отец. ― Даже думать не хочу, какие тряпки висят в твоём гардеробе. ― Ну что ж поделать, если вкуса у меня нет? ― Ты хочешь обновить свой гардероб? ― Не думаю, что... ― Это простой вопрос, Карам, требующий столь же простого ответа. Она вздохнула, уловив гневные нотки в его голосе, и поняла, что возражения ей обойдутся слишком дорого. Бунтовать можно, но осторожно, а сейчас лучше не злить отца. ― Да, я хочу новый гардероб. Ты доволен? ― Вполне. Хонбин в густой тени прислонился плечом к стене и улыбнулся. Наконец-то настал звёздный час Рави, ведь желание было произнесено. Бедняга постоянно возмущался видом "серой мышки", больше зато возмущаться не будет. ― Господин Чон, позвольте представить вам мою дочь Карам... Минсу, познакомься, это Карам... Господин О... Карам застыла, различив рядом с господином О знакомого ей человека. Вот так встреча! Меньше всего она ожидала увидеть в доме отца О Сонгю. Какого чёрта? И отец ещё усадил её между Чон Минсу и О Сонгю ― засада с флангов. Минсу она видела впервые, кажется, именно с ним отец и хотел её познакомить. Миловидный и скромный молодой человек, если его угораздит жениться, мигом превратится в подкаблучника. Сонгю она знала слишком хорошо и была бы рада никогда его не встречать в этой жизни, да и в следующей, пожалуй, тоже. ― Ты собралась в лес за хворостом? ― оценил её вид Сонгю и мило улыбнулся, придвинув к ней бокал с шампанским. Минус один ― она терпеть не могла шампанское. Минсу проявил больше внимания, отметил, что она не притронулась к бокалу с шампанским, и налил ей красного сухого. Карам тихо поблагодарила его, поднесла бокал к губам и морально подготовилась к двухчасовой пытке. ― Чем вы увлекаетесь, госпожа Сон? ― спросил слева Минсу, слегка наклонившись к ней. ― Радио, а вы? ― Что это за типы в последнее время возле тебя увиваются? ― поинтересовался справа Сонгю и возложил на её тарелку сочный кусок тушёной с грибами свинины. ― Не твоё дело. ― Кинематограф в последние годы... ― рассказывал слева Минсу. ― Очень даже моё, раз уж мы с тобой так тесно знакомы... ― вещал справа Сонгю. Карам тихонько вздохнула и впилась зубами в нежное мясо ― хоть какое-то оправдание её молчанию и невнятному мычанию. Мысленно она на каждую реплику отвечала мгновенно и остроумно, а вот попытайся она поддержать разговор в реальности, и вышел бы пшик. В реальности при наличии живых собеседников её красноречие тут же сдувалось. Шесть её новых друзей не в счёт ― они не живые. ― В последнее время ты брала много книг, касающихся вуду. Мне библиотекарь сказала. Какие необычные у тебя интересы. Карам едва не выронила бокал. ― Курсовую пишу, ― пробормотала она направо и задала вопрос налево: ― Хотите стать режиссёром? ― Курсовую? Да будет тебе. Ты, правда, думаешь, что я тебе поверю?.. ― Понимаете, режиссёрская работа... ― Мне наплевать, ― это направо и налево: ― Да-да? Одновременно с этим Карам придвинула к себе блюдо, оказавшееся поблизости, нагрузила свою тарелку основательно и ушла с головой в еду. Всё к чёрту. Пусть сочтут её обжорой, если хотят, только бы оставили в покое и потеряли интерес. Справа сердито сопел Сонгю, слева монотонно продолжал рассуждать о кинематографе Минсу. Карам с чистой совестью отключилась от всего вокруг и постаралась сосредоточиться на еде ― хоть что-то хорошее в этом вечере. Еда была очень вкусной. Она перешла к креветкам, когда задумалась вдруг о спектре возможных желаний. Интересно, если бы она пожелала, чтобы Сонгю потерял к ней интерес, Шесть смогли бы выполнить это желание? Интуиция говорила, что нет. Интуиция говорила, что Карам должна пожелать, чтобы Сонгю исчез из её жизни. И он исчез бы. Потому что перестал бы быть живым. Но Карам не хотела никого убивать. На её совести уже была одна жизнь ― вполне достаточно. ― Как думаешь, что скажет твой отец, если я сейчас попрошу у него благословения на наш брак? ― спросил справа Сонгю, когда все прочие увязли в обсуждении фондового рынка. ― Сейчас не те времена, когда подобные вопросы решаются без учёта мнений всех сторон, ― устало отозвалась Карам и запила последнюю креветку вином. Она с тоской осмотрела опустевшие блюда рядом, вздохнула и придвинула к себе вазу с фруктами. ― Полагаю, твой отец будет против. ― Почему это? ― Потому что ему наверняка прекрасно известна репутация моей матери. Яблоко от яблони... Сам понимаешь. Кроме того, я полукровка. Как видишь, мои акции ещё сильнее падают в цене. ― Зато ты девственница, красива и скромна. А, да, и хорошо воспитана. Это могли бы быть комплименты, если бы Сонгю не говорил столь саркастично. ― Я тебя умоляю... ― Карам вновь сделала глоток вина. Она предпочла не спорить с Сонгю. И уж тем более не выпытывать у него, откуда он знает о её невинности. Весьма условной невинности. ― Правда, умоляешь? На коленях? ― Оставь меня в покое, ― попросила она, наверное, уже в тысячный раз. ― Я всегда получаю то, что хочу. ― Наверное, я должна быть польщена. ― Почему? ― Потому что ты готов даже сделать мне предложение, лишь бы получить. ― Я весьма решителен в своих желаниях. Кто бы сомневался. Она так и думала, что, в сущности, совершенно Сонгю не нужна, он всего лишь хотел её ― как красивую игрушку. И чем сильнее она сопротивлялась, чем дальше и чаще убегала, тем больше он хотел её получить. Всё просто, банально и некрасиво. И становилось ещё противнее потому, что с точки зрения корейских представлений Карам не считалась красивой. Красивой она считалась, скорее уж, с европейской точки зрения. По восточным канонам её высокие и чётко очерченные скулы, как и чуть крупноватые губы в сочетании с твёрдым подбородком, указывали на то, что из неё выйдет плохая жена: своевольная, верная собственным принципам, непокорная и упрямая. И Сонгю всё это прекрасно знал, как и сама Карам. Разумеется, в нынешние времена это перестало иметь то значение, какое имело прежде, но семья О славилась своей консервативностью и верностью традициям. Внезапно Карам пришла в голову хорошая идея. Она повернулась к Сонгю, окинула его внимательным взглядом и прямо спросила: ― Если я с тобой пересплю, ты дашь слово, что оставишь меня в покое? Сонгю настолько не ожидал от неё подобного, что поперхнулся шампанским и зашёлся в кашле. Карам вертела в руках пустой бокал и впервые в жизни испытывала удовольствие от пикировки с Сонгю. С одной стороны, она всегда была уверена в себе, с другой ― казалась многим нерешительной особой. И она действительно редко могла вот так беседовать с людьми, как сейчас. Только на радио или по телефону, не видя собеседника. При встрече ― почти никогда. Карам всегда терялась, когда собеседник оказывался рядом, смотрел на неё, мог прикоснуться к ней. В мыслях она выигрывала любой спор, но не в реальности. Теперь же осознание того, что у неё есть кукла и шесть гомункулов, дарило ей уверенность, какой она не знала прежде. Ужин завершился раньше, чем Сонгю оклемался. И Карам поспешно бежала с "поля боя", пока никто не вспомнил о ней и не остановил. Она запрыгнула в салон машины и коротко велела Хонбину: ― Куда угодно, только поскорее. Десять минут в тишине и мелькании фонарей и вывесок за окнами. ― Останови. Она выскочила из машины, притормозившей у широкой аллеи в парке, и бесцельно зашагала вперёд под тихий шелест листвы на ветру. Несмотря на свою довольно грустную жизнь, наполненную одиночеством и страхами, Карам никогда не была пессимисткой и редко впадала в депрессию. Однако всегда случаются исключения. Пожалуй, это было именно оно, исключение. Недавнее ликование после стычки с Сонгю схлынуло, и Карам вновь ощутила собственную слабость. Как бы там ни было, она ничего не могла изменить. Разве что приказать убрать Сонгю из своей жизни. Но тем самым она расписалась бы в собственном бессилии и проигрыше. Это не то, чего она хотела и о чём мечтала. Без шести своих стражей она никто и ничто, так, пустое место. Получалось именно так. Карам шагала всё быстрее и всё чаще моргала, чтобы отогнать слёзы. Она не желала плакать без пользы и без смысла. Она не желала себя жалеть. Но в горле всё равно стоял ком, слёзы неуклонно наворачивались на глаза, а руки, сунутые в карманы джинсов, дрожали. Она так и не поняла, как Лео возник на её пути, просто врезалась в него, спрятала лицо у него на груди и разревелась, как обиженный ребёнок. И заревела в голос, когда Лео погладил её по голове. Если бы он её не поддержал, она бы уселась прямо на землю, чтобы реветь с большим комфортом и в собственное удовольствие. Лео умудрился довести её до скамейки, усадить и вручить аккуратно сложенный белый платок. Она с минуту пялилась на платок и думала, что испачкает его, потом махнула рукой, взяла платок и принялась стирать льющиеся ручьём слёзы. Хорошо, что рядом был именно Лео. Окажись на его месте Эн, Карам чувствовала бы себя истеричкой и плаксой, а не достойной служения госпожой. Впрочем, она никогда себя не чувствовала "госпожой". Ну и, в общем-то, обилие вокруг неё сочувствующих и понимающих мужиков в последнее время изрядно достало.