Подари мне свое чудо

             Унылые, мрачные стены его комнаты в этой крепостной башне действуют удушающее. Хочется выть волком и кричать. Спать здесь уже точно невозможно, даже если он устал как собака, целый день отражая атаки чертовых пограничников.       Герцог обвел взглядом сплошной унылый серый камень крепости.       Скинув сапоги, он прилег на кровать, заложив руки за голову и уставившись невидящим взглядом в потолок. Скольких он убил сегодня? Душа уже устала считать чужие, пусть и заслуженные смерти. Для чего он убивает, для чего живет?..       Уже давно беспросветная, густая, вязкая тьма окутывала его сознание и душу. Боль, поначалу бывшая такой острой и непреодолимой, притупилась и стала ноющей, глухой. Ни один лучик надежды и света не пробьется сквозь эту тьму. Уже никогда.       Нельзя зарекаться? Кто сказал? Мир умер, когда умерла она.       Давно уже он перестал бессильно сжимать кулаки и стискивать зубы. Давно уже он научился жить и мириться с этой болью, пряча ее под безукоризненной равнодушной маской. Никто бы не смог догадаться, что под личиной холодного и целеустремленного таль-герцога скрывается такая горечь, такая тоска и безнадежность… Разве можно настолько сильно любить?       Нет, пожалуй, кое-кто мог бы.       Разве возможно утаить что-то от тебя, маленький чертенок? Ты знаешь все мои привычки. Ты знаешь меня, как не знает никто другой. Ты — моя верная тень.       Риэль.       И убивая своих врагов, сражаясь за землю, которая ему была теперь безразлична, за короля, Клятва на верность которому стала бессмысленной, он думал о другом. Наверное, страшно смотреть в лицо своего убийцы, который, убивая, даже не думает о тебе. Убивает без ярости на лице, без ненависти, а с безразличием и отвлеченной холодностью, так отчужденно, словно не пытается отнять чужую жизнь, а занимается чем-то совершенно обыденным.       Не стоит обвинять его в рассеянности. Он замечал любую уловку врага, как бы ни были далеки его мысли от битвы.       А задуматься было о чем.       Сколько уже его верная тень сопровождала его? И в горести, и в радости. И когда было больно, и когда было радостно на душе, Риэль всегда был рядом. Не замечал? Глупец. Такого верного слугу, как этот юноша, еще поищи… И вряд ли найдешь. Ведь сейчас так нередки предательство и ненависть к собственным вассалам, лордам…       Чем он заслужил такую неподкупную, несомненную, искреннюю верность?       Возможно, рано или поздно он бы сам пришел к этому вопросу. И долго бы искал ответ. Но не сейчас, когда все, что нужно, уже было сказано. Все недосказанное явлено.       Теперь он знает ответ на вопрос, который никогда бы не задал. Или, точнее, которым никогда бы не задался.       Любовь. Как странно думать об этом. Как странно знать, что Риэль любит его. И почему-то он ни на секунду не смог подвергнуть сомнению эти слова.       Тогда, лежа на кровати, сломленный порывом лихорадки, усталый, изможденный, но Риэль смотрел на него с благодарностью только за то, что он подал ему стакан воды. Это так много? Это — ничто. Но когда этот стакан тебе подает любимый — это все. Он знает, да, он знает, потому что сам любил. Но любит ли? Два года ее нет. Если любовь и была — то она застыла тяжелой каменной глыбой в сердце.       Но что-то екнуло, когда он словил на себе благодарный глубокий взгляд голубых глаз. Воспаленных, усталых, но светящихся от счастья просто оттого, что он был рядом.       Ты так меня любишь, Риэль?       А ведь этот раб, всегда бывший для него озорным незаметным мальчишкой, что волочился за ним, словно тень, и забрасывал восхищенными взглядами, превратился давно уже в юношу… Красивого юношу. Чьи слова о верности и любви — не пустой звук. Потому что он уже не ребенок. Потому что он взрослый человек, который осознает свои поступки и слова. И эти слова стоило принять к сведению.       Он знал, что если на любовь не обращать внимания, то рано или поздно она сама собой затухнет. Нельзя игнорировать чувства, какими бы они ни были. Будь то ненависть или любовь. Будь то грусть или радость. Они есть — и от этого никуда не деться.       И когда сухие, потрескавшиеся от лихорадки губы произнесли вот так просто «люблю», все внезапно обрело ошеломляющий, просто оглушающий, смывающий все на своем пути смысл. Словно до этого он был глух, и вдруг неожиданно лавина звуков сокрушила его. Словно кто-то повернул какой-то рычаг громкости.       Смысл, которого не было уже два года. Смысл, который, казалось бы, был уже давно утерян. Потому что когда тебя кто-то любит — ты чувствуешь себя иначе. Любовь — это сила. И сила огромная. Сила с большой буквы. Сила, которую нельзя игнорировать, в каком бы состоянии ты ни был.       Глаза, столько лет смотревшие с обожанием и восхищением, внезапно приобрели весь свой цвет, глубину… Обещание?.. Голубые-голубые, словно небесный свод. Или синь безбрежного океана. И такие же глубокие.       И почему он раньше не замечал, что когда Риэль говорит «мой хозяин», то это звучит так, словно он говорит «мой любимый»? И почему он не замечал, что только Риэль так обращается к нему? Все остальные называют его лордом, господином… В его устах слово «хозяин» приобретает магическое значение. Совсем иное значение.       Почему?       Да потому, что он был слишком занят своей болью, чтобы замечать что-либо.       И даже своими обязанностями лорда он пренебрегал, сваливая все на управляющего.       И губы сами шепчут:       Прости меня, Риэль.       Прости за неведение. Прости за безразличие. Прости за боль, которую, сам не зная, причинял так долго. Прости за эгоистичность. Прости за равнодушие к твоим словам, жестам, взглядам. Прости за слепоту. Прости за игнорирование.       Да, он не обязан извиняться. Не обязан отвечать взаимностью. Но он знает, как это больно — когда любишь, а в ответ — тишина. Пусть у него немного другая ситуация, но суть та же. Пусть его возлюбленная умерла, а возлюбленный Риэля жив и…       Странно думать о себе, как о возлюбленном Риэля. Очень странно. Но приятно.       И что-то просыпается в давно уже умершей душе. Что это? Что он слышит в тишине этой неприветливой каменной комнаты, что похожа на тюрьму?       Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.       Это… сердце?.. Да, это сердце. Его сердце. Снова бьется. Оттаяло? Не может быть.       Не может быть!       Герцог вскакивает с кровати как ошпаренный, тяжело дыша. Он словно только что проснулся от ночного кошмара, что преследуют его вот уже много ночей. Только сейчас это не кошмар. Это что-то неизведанное. Что-то притягательное. Но запретное.       Он встряхивает головой и пытается успокоиться.       — Нет.       Говорит неизвестно зачем. Неизвестно кому. Неизвестно для чего.       Рука тянется к сердцу. Комкает тонкое сукно дорогой рубашки. Опускается — ладони сжимаются в кулаки.       Эмоции. Жизнь. Разжимает и снова сжимает кулаки. Опять встряхивает головой.       Уже успокоившись, лорд садится на кровать, все еще тяжело дыша.       Риэль.       Закрыв глаза, он проводит рукой по лицу и устало откидывается на подушки. Слова, сказанные Риэлем в бреду, в лихорадке, хлынули в его сознание мощным потоком.       Хозяин, хозяин, хозяин…       Люблю.       Вижу.       Хочу.       Жду.       Не могу без тебя.       Пойми.       Дай прикоснуться.       Не оставляй.       Знай.       Прими.       Не отталкивай.       Такие короткие слова. Незначительные по отдельности, но приобретающие ошеломляющий смысл вместе. Несдерживаемый крик уставшей любить души. Нетрудно распознать. Нетрудно понять. Но трудно откликнуться.       «Я видел тебя впервые… И это зрелище отпечаталось в моей душе на всю оставшуюся жизнь. Восхищался ли я тобой? Восторгался ли?       Я жил тобой. Слышишь, хозяин? Я живу тобой. Я дышу тобой.       Пусть лучше ты будешь знать и ненавидеть, чем не знать никогда».       Сердце не унимается. Как странно слышать его биение после стольких месяцев…       Волнение?       Он с удивлением обнаружил, что ладони вспотели.       И что теперь?       С не меньшим удивлением таль-герцог заметил вдруг вспыхнувшее желание поскорее вернуться домой. Домой. Снова дом? Но ведь со смерти Иль это был просто пустой темный замок. А теперь снова дом…       Хочется увидеть его лицо. Хочется узнать, о чем он думает. Хочется с детской жадностью вытянуть из него все его мысли. Словно ребенок, увидевший желанную игрушку и теперь тянущийся к ней всем своим телом, всеми фибрами души. Это чудо, такое яркое, замечательное, долгожданное чудо… Ведь любовь — это что-то светлое. Что-то, к чему хочется тянуться. Это такое восхитительное чувство… И пусть оно чужое, но так хочется оторвать кусочек, особенно если в собственном сердце царит так осточертевшая тьма. Взять, забрать, покорить, выпить до дна, иссушить…       Позволь мне прикоснуться к твоему чуду, Риэль.       Позволь забыться ненадолго…