Долгая-долгая ночь

Прошло почти семь лет с тех пор, как я покинула родной Бон Темпс и оказалась очень далеко от дома, в котором родилась и выросла. Я и сейчас с трудом принимаю за истину многие вещи. Даже те, которые происходили и происходят со мной лично. Я покинула свой дом и друзей. И судьба дала мне новый дом, вернула друзей, подарив еще и новых. Я потеряла мужчину, которого любила. И все же обрела любовь, о которой не смела и мечтать. Я смирилась с мыслью, что мне не светят многие радости жизни, доступные обычным женщинам. Но жизнь снисходительно усмехнулась и одарила меня радостью в двойном размере. Эта самая радость - мои дети, Найл и Клодин. Но до всего этого был немыслимо длинный год, когда все в моей жизни невероятным образом перевернулось и изменилось. Словно я прошла сквозь странный, пугающий до невозможности лабиринт событий, не видя дороги, не понимая, как в этом лабиринте оказалась. Но я нашла верный путь, и выход привел меня в иную реальность, в иную жизнь. Жизнь, затерянную в горах, покрытых снегом, где среди причудливо искривленных сосен и густых елей поселилось мое счастье. Это счастье не отпускает меня из этих мест, ведь если я отдалюсь отсюда, та тонкая ниточка, что связывает нас, может вдруг порваться. А я этого не хочу всем своим человеческим сердцем. И пока ниточка цела и невредима, я готова быть ее рабой, прикованной к этим местам, ставшим мне вторым домом и единственным родным домом для моих детей. Я трепещу каждый раз, сознавая, что все эти подарки судьба не раздает просто так. Утешаю себя мыслью, что я расплатилась за все сполна. Но сомнения и тревоги уходят лишь на время, и возвращаются вновь. Но это не так уж плохо, как может показаться. Ведь именно эти тревоги и сомнения заставляют меня наслаждаться каждым мигом жизни, ценить каждую мелочь, и дарить в ответ то, что чувствую сама. Но я всего лишь человек и моя жизнь течет, не останавливаясь, меняясь незаметно, но неизбежно... Как долго продлится эта долгая ночь моего счастья, я не знаю. И не хочу знать. ...- Последний раз говорю, Клодин, отойди от камина. Ты спалишь дом! Найл, положи ножницы, мы уже нарезали достаточно лент для подарков, - Сьюки уже охрипла, пытаясь урезонить разбушевавшихся детей. Хотя "бушевали" Клодин и Найл совершенно по разному. Маленькую Клодин невозможно было утихомирить. Она даже во сне вела себя как неуемное веретено, постоянно ворочаясь, раскидывая руки и ноги. Нередко к утру ее можно было обнаружить лежащей головой там, где должны были быть ноги, со сбившимися простынями и съехавшим на пол одеялом. Неугомонная, смешливая, звонкая, как колокольчик, зеленоглазая и пышноволосая красавица Клодин удивительно походила на своего отца. Когда Сьюки смотрела на дочь, у неё каждый раз замирало сердце. Образ Дорана стоял перед глазами, воплощенный в прекрасных чертах лица их дочери. Найл был другим. Тихий, молчаливый, удивительно спокойный и невозмутимый. Этот светловолосый и темноглазый мальчик всегда находил себе занятия по душе, никому не надоедая и ни о чем не прося. Он мог часами сидеть тихонько где-то на ковре и листать книжки, рисовать, что-то строить из конструктора. Или просто мечтательно смотрел в окно, подперев кулачками лицо. Дети были такие разные, но оба так удивительно походили на Дорана. И лишь совсем чуть-чуть на Сьюки. Сначала Сьюки волновало, как к этому сходству отнесется Эрик, но даже когда сходство стало очевидным, Эрик никак не подал виду, что это его волнует или задевает. Да и вообще его отношение к детям было столь неожиданным для Сьюки, что она каждый раз с удивлением наблюдала за их общением и боялась спугнуть нечто зыбкое, хрупкое, во что готова была поверить. Эрик не вел себя с детьми как отец в привычном понимании. Он не пел им колыбельные, не читал сказок на ночь, не брался менять памперсы, кормить и играть в кубики. Но он был рядом всегда, когда им нужна была поддержка. Он сидел ночами в комнате детей, когда они дружно болели, прислушиваясь к их дыханию и ожидая, когда спадет жар, улавливая малейшие изменения в состоянии маленьких тел. Он носил их на руках ночь напролет, когда у них резались зубы, и дети ныли, не переставая, не давая Сьюки забыться сном хотя бы на полчаса. Он многое позволял им, притворяясь равнодушным, но Сьюки знала, что он зорко следит за тем, чтобы они не натворили ничего и не покалечились сами. А еще Сьюки казалось, что Эрик и дети общаются на каком-то особом, только им понятном языке и прекрасно чувствуют друг друга. И вообще если бы не он, Сьюки свалилась бы с ног уже давно, ведь помощников у нее не было и приходилось справляться одной с детьми и домом. Так минуло шесть лет, проведенных в заснеженном Раю, вдалеке от общей суеты. Где-то там менялся огромный мир и только их небольшой мирок пока оставался неизменным. Но лишь пока, ведь перемены неизбежно настигнут и их. И Сьюки осознавала это лучше, чем хотела бы. Но сейчас все еще было так, как она хотела. Вновь подошло время Рождественских праздников, а вместе с ним уже привычные хлопоты и ставший традиционным за эти годы круг ожидаемых в гости друзей. Подарки куплены, продукты припасены, роскошная елка стоит в гостиной, а вокруг носится неугомонная Клодин и пытается швырнуть на раскаленные угли почти погасшего камина оберточную бумагу, оставшуюся от упаковки подарков. Найл внимательно наблюдает за бурной деятельностью сестренки, но не вмешивается и не принимает участия в ее действиях. - Клодин! - голос Сьюки сорвался и осип окончательно, - все, ты меня достала, родная. Сьюки подскакивает к дочери и хватает ее за рукав, но малышка ловко уворачивается и стремглав бросается к входной двери дома, намереваясь выскочить на улицу в легком костюмчике, а ведь за стенами нешуточный мороз. Сьюки бросается за ней, но Клодин резко меняет направление, и пока мать пытается сообразить что к чему, малышка со звонким хохотом взлетает по лестнице на второй этаж. Сьюки в изнеможении падает на диван и наблюдает как Найл деловито и неторопливо собирает повсюду разбросанные обрывки оберточной бумаги, сворачивает их и обрезки лент и складывает в большую плетенную коробку, в которой Сьюки всё это хранит. Молодая женщина невольно улыбается, наблюдая за сыном. До Рождества остается два дня. Завтра приедут Пэм, Джессика и Аркадий, а также Сэм и Тара. Они женаты уже пять лет, и у них растет сын Томми. Он чуть младше детей Сьюки, но такой же шустрый и взрывной, как его мать Тара. С Клодин этот сорванец прекрасно находит общий язык, а вот Найла он почему то побаивается и затихает каждый раз, когда в пылу возни замечает, как маленький Найл наблюдает за их совместными с Клодин проказами. Но вообще дети чудесно ладят, и Сьюки рада, что ее малыши хоть иногда имеют возможность общаться с кем-то из сверстников. Ведь есть причины, которые не позволяют им долго находиться среди других детей. Сьюки давно уже поняла, что у нее растут совсем не обычные малыши и не надо, чтобы об этом кто-то узнал. Она и сама еще не знала всего о своих собственных чадах. Но была уверена, что Найл и Клодин полны сюрпризов. Сердиться на Клодин уже не было сил, да и бесполезное это было занятие. Накормив близнецов ужином, и немного поиграв с ними, Сьюки уложила их спать и смогла наконец уделить время себе. Сегодня ночью должен вернуться Эрик. Каждый день, каждый час, проведенный с ним вместе в их доме был для Сьюки бесценным даром. Ведь время шло, и она подчинялась его неизбежному влиянию, ей уже почти 34. Она все еще молода и хороша собой, её фигура хоть и изменилась после рождения двойняшек, но эта перемена была скорее в лучшую сторону. Во всяком случае так говорил Эрик, и подтверждали его глаза. Да и зеркала не врали, отражая по прежнему стройные формы, ставшие более округлыми и женственными. Грудь стала заметно полней, но по прежнему была высока и упруга. Талия оставалось тонкой и гибкой, и даже легкая выпуклость некогда совсем плоского животика не портила ее очертаний. Волосы стали более густыми, а кожа чистой и гладкой. Несомненно, этому преображению способствовали прохладный климат здешних мест и чистейший горный воздух, напоенный ароматами хвои и северного моря. И она совсем не скучала по теплой и влажной Луизиане, с ее заболоченными лесами и жарким летом с тучами мошек и москитов. Но главное чудодейственное средство - это любовь, которую она по прежнему чувствовала в себе и в своем мужчине. Сьюки приняла ванну, позволяя себе не экономить воду, к постоянному дефициту которой уже привыкла за эти годы и прекрасно приноровилась к тем возможностям, которые дарил ей быт в этой безлюдной местности. Да, воды было не так много, но ее хватало на все. А зимой проблема с принятием ванны решалась вообще запросто. Достаточно было заполнить бак в котельной снегом. И подогретая талая вода обладала удивительной мягкостью, все шампуни чудесно пенились и расходовались экономней. Одним словом, если захотеть, то во всем можно отыскать бесспорные преимущества. А Сьюки хотела и всегда находила их. В этих местах рано темнеет даже летом. Конечно, не так, как на Аляске, но все же световой день здесь значительно короче привычного. Сейчас же, зимой, сумерки приходят очень рано, но зато закаты здесь сказочно прекрасны, и никогда не надоедает наблюдать за тем, как солнце садится за горы, окрашивая покрытые снегом склоны и верхушки елей и сосен в яркий розово-оранжевый цвет. Сьюки тщательно расчесывает вымытые волосы и слегка подсушивает их феном, позволяя шелковистым прядям разлетаться по плечам. Кожу тела приятно покалывает после горячей ароматной ванны. Женщина надевает длинную белоснежную сорочку из тончайшего натурального шелка, сверху набрасывает темно синий переливчатый халат, похожий на сказочный кафтан с серебристой узорчатой отделкой. Этот наряд Эрик привез ей из одной из поездок в Марокко. Халат называется джеллаба, он длинный и скрывает очертания фигуры, но его украшает глубокий вырез на груди и разрезы по бокам. Сьюки оглядывает себя в зеркало последний раз и выходит из ванной. Прежде, чем спуститься на первый этаж, она заглянула в комнату детей. Их дружное мирное посапывание умиротворяюще действует на нее. Сьюки поправила сбившееся одеяло Клодин, всмотрелась в серьезное даже во сне лицо Найла и вышла из детской, где царил свой, неповторимый покой, наполненный детскими снами и фантазиями и витал тонкий, волшебный аромат безмятежности. И этот покой ничто не потревожит до самого утра, Сьюки это точно знала. Она спустилась вниз, зажгла гирлянды на елке, снова затопила погасший камин, и в том самый миг, когда языки пламени взметнулись вверх, охватив ровные поленья, она почувствовала его приближение. Эрик вошел в дом бесшумно, словно ночная тень. Да по сути он ею и являлся. Увидев стоящую у камина Сьюки, он в мгновение ока оказался рядом с ней и Сжал свою женщину в объятиях, приподнимая над полом. - М-мм, как ты чудесно пахнешь, любимая, - прошептал Эрик, и произнося это, касался губами её губ. Эти трепетные прикосновения, которые еще не были поцелуем, мгновенно взволновали Сьюки, заставив в нетерпении обхватить лицо Эрика ладонями и прильнуть к его дразнящим губам нетерпеливым, жадным поцелуем. - Это мне нравится, - сказал Эрик, оторвавшись от ее губ, - мне нравится знать, что ты ждешь и скучаешь по мне. И мне нравится, как ты меня встречаешь... Говоря это, он медленно, бережно опустил Сьюки на пол, быстро сбросил верхнюю одежду, оставшись в свитере из дорогой тонкой шерсти и снова сжал девушку в объятиях. Оба ощущали, что их отделяет друг от друга лишь несколько слоев тонких тканей. И словно в ответ на эти мысли, рука Эрика скользнула по ее бедру, пробираясь под тонкий шелк одеяний и касаясь такой же гладкой кожи ее ноги, пробираясь все выше, дразня настойчивыми, и в то же время, нежными прикосновениями. Сьюки тихо выдохнула, прикрывая глаза от наслаждения, подняла руки, обхватывая шею Эрика, и погрузила пальцы в его волосы, нежно перебирая пряди. Эрик заурчал от удовольствия, как огромный сытый зверь. Медленно, смиренно согнулся в могучем торсе, подставляя себя ласковым рукам. Он ниже опустил голову, приник губами к груди Сьюки. Легкие, дразнящие поцелуи начались у выреза, открывавшего ложбинку между упругими холмиками, и следовали обжигающей цепочкой ниже и в сторону. Прохладными, влажными касаниями к нежной коже девушки Эрик отыскал обозначившиеся под тканью соски. Почувствовав его язык и губы, Сьюки не смогла сдержать тихого стона, откинула голову и прикрыла глаза, целиком погружаясь в волшебные ощущения. - Ведь ты скучаешь по мне, любовь моя? - проговорил он хрипло, не прекращая ласкать. - Всегда... - прошептала Сьюки, только сейчас понимая это в полной мере. Понимая всю силу, с какой она по-прежнему хотела быть с ним. От этой мысли сердце забилось быстро-быстро, и уже знакомый, такой сладкий, дурманящий внутренний трепет зародился внутри, разгоняя кровь, превращая ее в горячий поток, способный согреть обоих. Но это было что-то помимо физического возбуждения. Принято говорить, что это похоже на дрожание крыльев бабочки, но Сьюки, как впрочем и всем другим, не приходилось глотать живых бабочек, чтобы убедиться, так ли это на самом деле. Но одно она знала совершенно точно - этот трепет был скорее похож на самое обыкновенное, но тем самым невероятное ощущение полнейшего счастья. Того самого счастья, что зарождается в нас самих, а не приходит откуда-то извне. Оно всегда живет в нас, надо только напоить его чем-то искренним, долгожданным, и оно оживет и даст себя ощутить всецело. ...Это была долгая ночь. Наша с Эриком ночь, наполненная нашими чувствами, тихими словами, что мы шептали друг другу и жадными касаниями тел, рук и губ. Если бы можно было всю жизнь провести вот так. Но я знаю, что это невозможно. Все неизбежно меняется и меняется прямо сейчас, в эту самую минуту. И все же я знаю свои желания и умею управляться с ними. И в Сочельник я снова загадаю своё желание. Провести жизнь так, чтобы живя столько, сколько отпустит нам судьба, занимаясь повседневными делами, переживая все, что написано нам на роду, решая проблемы и преодолевая трудности, продолжать любить и каждый раз возвращаться друг к другу и чувствовать то, что мы чувствовали нашей долгой-долгой ночью.