Снова

      Снова. Астрид всегда приходит к нему. Обычно по вечерам; так, наверное, лучше. У новоиспечённого вождя днём совсем нет свободного времени. Астрид это мучает.       Снова. Всё по одному и тому же заезженному сценарию — молчание, песня, слёзы, сон. Не то чтобы Астрид надоело; она знает, что так и должно быть. По крайней мере, сейчас. Но Астрид свято верит, что это когда-нибудь да закончится.       Снова. Астрид садится напротив него, молчит. Поджимает губы, отводит взгляд куда-то в сторону. Иккинг тоже не размыкает уст. Его смарагдовые глаза будто прожигают девушку насквозь. Но Астрид знает наверняка — мысли Иккинга заняты совсем другим. Он начинает считать веснушки на её круглом бледном лице, учащённо дышать, крепче сжимать кулаки, в то время как зверская боль раздирает, словно остервеневший дракон, грудную клетку.       Раз.       Снова. Кладёт узловатые, с вздувшимися от тяжелой работы венами, руки ей на талию. Устало изображает жалкое подобие улыбки. Астрид сконфуженно хмыкает, будто стоит возле эшафота. Её ладони аккуратно легли ему на плечи, пальцы упрямо вцепились в тонкую ткань выцветшей рубашки. Астрид боится, что она случайно упадёт. И горькое сострадание, переполняющее сердце, тут ни при чём. Хотя Астрид не знает; она уже ничего не знает.       Снова. Они начинают кружиться в медленном танце.       — Готов проплыть я все моря, — жалобный голос гулко раскатился в угнетающей тишине, — и мне совсем не страшно…       Снова. Первая слеза речным жемчугом катится по юношеской щеке. Затем вторая. Иккинг чувствует, как дрожат его губы, но ничего сделать не может. Руки всё так же неподвижно лежат на талии Астрид, и Иккинг не в силах пошевелить ими; они будто нарочно налились свинцом.       — И лишь одно я знать хочу… ты выйдешь за меня?       Снова. Астрид стискивает зубы. Нет, воинам не положено плакать. Но прозрачные капли сами стекают по подбородку и капают на пол. Астрид улыбается. Она успела выучить слова песни. Слишком много её повторяла.       Два.       — Тебе отдам свою любовь, мой дорогой, любимый мой. Ты щедр, так прекрасен. Не надо подвига свершать…       Снова. Астрид замолкает. С трудом сглатывает колючий ком, подступивший к горлу. Ей вдруг захотелось умереть прямо сейчас, вот здесь, перед глазами измученного вождя, некогда полными надежды и жаждущими открытий, а сейчас — покрасневшими, поблекшими от усталости. Астрид кажется, что он этого даже не заметит. И она с издёвкой подумывает, как проткнёт себя собственным мечом.       — Просто будь со мною рядом, — последние её слова вырвались из горла с глухим рыданием.       Три.       Снова. Иккинг смахивает солёную влагу с ресниц и обессиленно падает на кровать. Иккинг знает, что будет видеть пустые, никчёмные сны, как завелось в последнее время. Но все его размышления прерывает прикосновение девичьей руки, сжавшей ладонь крепче, чем обычно. Иккинг уже чувствует, что засыпает. Он чувствует, как осушили дорожки от его слез мягкие губы. Иккинг хочет встать, истошно закричать, забиться в истерике. Однако чёрно-белые сновидения уже замелькали пред глазами.       Четыре.       Снова. Астрид поднимает с пола накидку и бредёт к выходу. Завтра это однообразное серое марево повторится. Но она свято верит, что это когда-нибудь закончится.       Она свято верит.       А к концу подходит уже третья зима…