P.S. Я люблю Вас.

Дорогой Сальери, Я же говорил Вам, что не успею закончить свой Реквием в срок - да Вы и сами видите, что, как говорят люди, теперь я на "том" свете. Грустно было Вас оставлять. Я очень надеюсь, что Вы не заболели и чувствуете себя хорошо, ибо менее всего мне хотелось бы причинить Вам беспокойство таким пустяком, как смерть. Вы же знаете, что это всего лишь начало? Так что выбросьте дурные мысли из Вашей головы, если таковые имеются. Касательно моего последнего произведения... Вы знаете, кажется, о моем тайнике на озере. Там лежат еще несколько частей - прошу Вас, заберите их оттуда как можно скорее, пока Констанция с ее предпринимательской жилкой не разорвала и не продала их. Оставьте их себе на память, если хотите. Или спрячьте в королевской бибилотеке - у Вас туда, разумеется, есть допуск... Не смейте подумать хоть на секунду, что я Вас обвиняю. Нет, просто каждый выбрал свою дорогу, и каждого можно по-своему уважать. Я искренне так считаю. С моей стороны иногда, наверное, было глупо и наивно считать, что мир подстроится под меня. Но и я не собирался ни в коем случае подстраиваться под весь мир. Не быть же мне таким же лжецом и подлизой, как Да Понте, например, или граф Розенберг. Их и без меня хватает.. Хотя иногда я мог бы в чем-то уступить. Но теперь ни к чему размышлять о былом. Знаете, я ведь верю и надеюсь, что лет через 100 кто-нибудь найдет партитуры Фигаро или Флейты, отряхнет их от пыли - и тогда, может быть, как сейчас Иоганна Баха, мое имя вспомнят, мою музыку будут слушать!.. Она будет жить и снова рассказывать удивительные истории более благодарным слушателям голосами более талантливых певцов. Ах, как бы мне этого хотелось! Красивая музыка ведь не может писаться для себя? Хотя, на самом деле, красоту произведения определяет только сам автор, и вот если он считает ее отвратительной, тогда и нечего другим показывать. Стыдно же, право. Я ведь так и не спросил у Вас, что Вы думаете о своей музыке? По меркам венцев она весьма достойна, мое мнение и без того Вам известно... А что же Вы? У Вас еще предостаточно времени, чтобы найти ответ на этот вопрос правильно и сказать мне его при встрече. Я уверен - мы встретимся, там, где больше уже ничего не будет. Хотя не знаю, захотите ли Вы говорить со мной. Вы единственный человек, которому я пишу в такой момент. У меня всего один шанс - и я дарю его Вам этим письмом. О правильности моего поступка судить не вправе никто - совершил я его совершенно сознательно. Вы помните ту Рождественскую ночь? Аромат глинтвейна, сваренного Вами, уютная тишина Вашего дома, моя импровизация на клавесине... И Ваш немного удивленный, рассеянный взгляд... Я думаю, уже тогда Вы многое поняли. Мы оба понимаем язык нот, и тогда я говорил с Вами о любви. Моей к Вам. Нет никого более на свете, чьей дружбой бы я так дорожил, чье внимание столь бы ценил. Это безумно и глупо с моей стороны... Но Вы же знаете - действительно мудрых поступков в моей жизни было немного. Не знаю, когда в Вас влюбился... Может, это было в первую нашу встречу, а может и только тогда, под Рождество. Грустно писать Вам - не знаю, что Вы теперь думаете обо мне. В любом случае надеюсь, что Вам станет легче от этого письма... Вы можете считать его моими последними словами, послесмертной запиской - как хотите, это Ваше дело. Мне же остается только ждать - время течет незаметно, когда некуда спешить. Ваш Вольфганг Амадей. P.S. Я люблю Вас... Сальери сжал конверт от письма в кулаке и беззвучно заплакал. Амадея не было в живых уже десять дней. Антонио так и не смог сказать лично, что в то Рождество он сам влюбился в гения музыки.