Он, она и его мать

– Чего так долго, эльф? – не замедлил отреагировать на его появление Росомаха. Наверное, так в его исполнении звучало: «Спасибо, что пришли на выручку». Но еще мгновение, и его рот скривился, а в газах мелькнула колючая настороженность. – Эй… Почему она здесь? Он смотрел на Мистик. – Ну, это, – Курт неловко развел руками. – Это трудно объяснить… – хотя объяснить это было довольно просто. Мистик обвела их вокруг пальца, приняв облик профессора, но стычка с Магнето, на которую она их толкнула, оказалась бедой для всех. И теперь объединившимся врагам приходилось спасать своих товарищей из лап правительства.* Да, все было просто. Но когда речь заходила о Мистик, с языком Курта всегда приключалось что-то непонятное. – Он расскажет потом, – прервала его бессвязное бормотанье она. – Все, теперь уходим. Она шагнула вперед, отодвинув его одним движением руки, и Курт еще пару мгновений глядел на ее прямую спину. Хорошо, что Логан был слишком занят своими подозрениями. Иначе он бы точно сказал… – Эй, эльф! Проснись, черт тебя задери! Курт открыл глаза, и уставился на не выспавшуюся физиономию, принадлежащую очень злому Логану и в данный момент нависающую точно над ним. Зрелище было еще то, и Курт проснулся окончательно. Сразу же вслед за этим он скатился с кровати и понял, что кровать тоже принадлежит очень злому Логану, и это многое объясняет. – Я случайно телепортировался во сне?.. – Да. – И что, прямо сюда?.. – Да! И знаешь что еще? Я будил тебя целых пять минут! Курт виновато улыбнулся: – Ну… теперь ясно, почему ты мне снился. Это было правдой лишь отчасти. Да, Курт знал, почему ему снился Логан, но явно не из-за этого незапланированного похода в гости. Просто потому, что ему снилась Мистик. Дневник Ванды, прочитанный от корки до корки, позорно прятался в нижнем ящике его прикроватной тумбы. И в этом дневнике, отнюдь не желая хоть как-то маскироваться, на каждой станице удобно расположились самые поганые откровения. «Он хочет спасти свою мать». «Он любит свою мать. Просто так. Просто потому, что она его мать». «Или ему что-то в ней нравится – что-то, что его восхищает, настолько, что в голове отключается здравый смысл?» «Итак, он любит свою мать, но мать чихать на него хотела. Его мать нашла время удочерить девочку-мутанта, которая не приходилась родной дочерью ни ей, ни ее вечной спутнице – Судьбе. Она смогла вырастить чужого ребенка, но ни разу не вспомнила про родного. Возможно, потому что Роуг – сильный мутант, перспективный мутант в сравнении с ее родным генетическим отбросом? А может быть, Мистик просто всегда хотела девочку?..» «И тем не менее, он хотел спасти ее…» Курт шел по пустому коридору, серому от раннего рассвета, а в голове вертелись строчки из украденного дневника. Похоже, Ванда была весьма сообразительной… а если поразмыслить, просто очень похожей на него. Она ведь тоже любила своего отца. Когда-то. И может быть, тоже очаровывалась им – так же, как Курт очаровывался легким налетом злодейства, жгучей смесью хитрости и властности, витающими вокруг его родной матери. Она умела постоять за себя, она казалась сильной и, несмотря не свой нечеловеческий облик, она виделась ему какой-то экзотически красивой. Что тут говорить – глядя на такую мать, быть собой становилось чуточку приятней. Но очарование имеет свойство когда-нибудь иссякать. А уж если мать, которой ты очарован, не прочь убить тебя и твою сестру по несчастью в образе Всадника Апокалипсиса,** дело идет гораздо быстрее. И когда очарование наконец уходит, остается только досада. Тлеющее чувство стыда за то, что когда-то был очарован. И Курту было стыдно. Ему было стыдно вспоминать о том, что он думал о своей матери. Ему было стыдно читать о них двоих в дневнике Ванды. И невероятно стыдно – осознавать, что она видела насквозь все его невзаимные симпатии. Но за всем этим стыдом и досадой совсем забылось другое – то, что невзаимные симпатии Курта были не единственной темой дневниковых записей. Ванда влюбилась в него. Об этом кричали все последние страницы украденной тетради. Ванда думала о нем – постоянно, но он думал только о себе и о Мистик. – Эй! – раздалось приглушенное из дальнего угла, когда Курт, поблуждав по институтскому коридору, наконец остановился у дверей своей спальни. – Курт... Курт!.. Голос был определенно знакомым, если не считать не пойми откуда взявшейся хрипотцы. – Тодд? – Да тише ты!.. Тодд, а это и в самом деле был он, выглянул из-за толстопузого горшка с пальмой и посмотрел на Курта с каким-то маниакальным блеском в глазах. – Что с тобой опять? – поинтересовался Курт, а в ответ услышал только два слова: – Она! Знает!.. – Кто? Впрочем, уточнения были излишни. Тодд почесал кадык, болезненно сморщился и рассказал бывшему подельнику историю о том, как вчерашним вечером Ванда принялась искать свой дневник и, не обнаружив его в пределах собственной комнаты, почему-то решила, что обнаружит его в комнате Тодда. Сам хозяин был взят в плен ведьминскими чарами (нет, к сожалению, не любовными) и обездвижен на все время поисков. Когда же поиски были окончены и – стоит ли говорить? – весьма плачевно, пришла пора и Тодду поплакать. Ванда не разуверилась в том, что ее главный поклонник не причастен к исчезновению ценного документа, и отсыпала ему таких люлей, что теперь ходит Тодд слегка покачиваясь, а говорит исключительно с хрипотцой. И все это печально, очень печально, и кстати говоря… – …Я тебя сдал. На этой трагичной ноте Тодд замолчал и виновато уставился на свои ботинки. – Ясно, – задумчиво ответил Курт. – Чего?.. – Ясно, говорю. Тодд потоптался на месте и, как было обещано, слегка покачнулся: – То есть ты понимаешь, что Ванда – может быть – к тебе придет? – Да. – И может – тоже изобьет? – Может. – Тогда?.. – и Тодд, не закончив свою мысль, красноречиво развел руками. «Ты случайно с ума не сошел накануне?» – вопрошали его глаза. – Я всё равно должен ей кое-что сказать… о том, что в дневнике, – посвятил Тодда в свое сумасшествие Курт. – Ты… что? – его глаза полезли на лоб. – Ты прочел дневник?! – Угадал. Тодд замельтешил в своем углу, в мгновение ока забыв про покачивания и хрипотцу: – Ты… ты... Да как ты мог! – послышалось невероятное, но сразу же вслед за этим: – А о чем там? «Там полный психоанализ моих семейных проблем», – с досадой подумал Курт и взялся за ручку двери: – Не расскажу. – Ну подожди! – Тодд замельтешил пуще прежнего. – Не будь последней скотиной! – Пока, Тодд. – Ну скажи хотя бы, нравлюсь я ей?.. Хоть кто-нибудь ей нравится? Курт пожал плечами: что ж, было даже интересно, как Тодд отреагирует на правду. – Да. Ей нравлюсь я. Все сто двадцать страниц – все обо мне. Тодд отреагировал вполне закономерно: – Издеваешься, значит… Казалось, он даже обиделся. * * * Ванда могла поручиться, что эту ночь она проведет в бессоннице. Признание Тодда до сих пор звенело в ушах, но в этот раз Ванда морщилась далеко не от звуков его голоса. «Он – знает? – вертелось в голове. – Он читал дневник? Открывал дневник? Пролистнул хоть страничку?..» Если да – это смертельный приговор, который мог вынести ей только он один. Ванда не сомневалась в тактичности Курта. Едва бы он стал намеренно читать чужие откровения – наверняка он просто согласился помочь Тодду. Однако зыбкое волнение перед намеченной встречей не оставляло, и больше не было дневника, в котором можно было оставить хоть капельку этого волнения. «А может, если он прочел и узнал все…» – успела подумать Ванда в подступающей дремоте. «Может, окажется, что он тоже?..» * * * – …Я тоже, – сказал он ей, подавая тетрадь. – Тоже так думал когда-то. Ванда молчала. Она молчала с тех пор, как он, распрощавшись с компанией своих институтских приятелей, подошел к ней, специально явившейся в школу сегодня. Она молчала, потому что говорил он. И похоже, ему много чего хотелось сказать. Вот только ничего из того, что ей хотелось услышать. Ванда смотрела на Курта, слегка прищурившись от бившего в лицо солнца, и ей казалось, он издевается. Было ясно, как божий день, с первой же секунды их встречи – он прочел ее дневник. И она, что теперь казалось не менее очевидным, втайне надеялась на это. Надеялась на то, что он узнает сам и ей не придется больше мучиться неизвестностью. Он либо ответит ей взаимностью, либо нет. Очень удобно. Все случится фактически без ее участия и Ванде не придется напрягать язык, чтобы выдавить из себя признание. Итак, Курт должен был прийти и сказать ей что-нибудь вроде: «Извини, я прочел твой дневник. Знаешь, ты мне тоже нравишься, – или: – Нет, ты мне не нравишься, прости». Но почему-то вместо этого он пришел и сказал ей: «Знаешь, я прочел твой дневник. То, что ты написала про меня и Мистик… Я тоже так думал когда-то». Дневник почти насильно впихнули ей в руки, и Курт бегло заговорил, точно спешил куда-то: – Ты писала, то, что я хотел спасти ее – лучший поступок. Ты ошибалась. Это худший и самый тупой поступок в моей жизни. Ты писала, что ненавидишь Магнито, но, наглядевшись на меня – угадал? – хочешь простить. Не надо! Ему не нужно ни твое прощение, ни твоя ненависть, ни любовь!.. Ванда слушала, не пытаясь сказать ни слова, а в голове все четче и яснее мелькала мысль. «Да». «Да…» «Я ошибалась». И каждый был слишком увлечен собственной ролью, чтобы заметить – у их маленькой драмы появился один, но очень ценный зритель.