Часть 1
21 июля 2014 г. в 22:49
Ребенок не рождается сразу с полностью развитыми крыльями. Они развиваются по мере взросления.
Крылья новорожденных слабые, перепончатые, плотно сложенные вдоль тела, словно хрупкий щит. За исключением купания ребенка, доктора не смеют прикасаться к таким деликатным конечностям, в которых пока даже костей нет — одни хрящи. Как правило, первые сто дней жизни ребенка тщательно пеленают для содействия развитию крыльев.
В течение первых трех месяцев начинает расти пушок, вскоре сменяемый первыми мягкими перьями. Тип крыла ребенка можно определить к концу первого года.
Обычно взрослые люди связывают себя отношениями с теми, кто имеет идентичный с ними тип крыла, чтобы потомство несло особенные черты вида. Но наука встречала и такое, когда крылья детей резко отличаются (даже по видовому признаку) от крыльев всех остальных членов семьи. Генетическая аномалия.
Таким был Шерлок Холмс.
* * *
В шесть месяцев Шерлок обнаружил на своих крыльях черные перья. И, хотя в нем тогда только зарождались зачатки сознания и восприятия мира, он уже понимал, что отличается от остальных. Это знал каждый. Особенно Майкрофт, который подолгу останавливал на нем сомневающийся взгляд, когда семья собиралась за обеденным столом.
Майкрофт — его старший брат с величественными крыльями филина. Майкрофт, который выглядел детской копией их отца и которому сулили такое же высокое место в правительстве, без всякой боязни смутить смотрел на Шерлока так, будто у того не черные перья, а две головы. Шерлок не смог вынести на себе этот взгляд и начал громко реветь, а в его глазах мгновенно появились крупные слезы, как это бывает у маленьких детей во время плача. Майкрофт вмиг отвернулся, сконфуженно закашляв. Сквозь мутную пелену слез Шерлок посмотрел на свою кашу — на тот момент у него начали прорезываться зубы — и решил, что она ему категорически не нравится.
* * *
К тому времени, как Шерлок научился разговаривать, его мягкий пушок на крыльях уступил место полноценному оперению, в котором каждое перо до кончика было чернильно-черным с лилово-зеленоватым отливом. Радужным, как его глаза. Шерлок и рад был бы думать, что они красивые, если бы не мозг, определявший их как очень, очень странные.
Больший период своего детства Шерлок провел зацикленным на мысли, что он отличается от своей семьи. Каждый в чете Холмсов имел крылья филина, как у Майкрофта. Каждый. И родственники на старых семейных фотографиях в том числе.
Даже в семье Вернетов со стороны его матери не находилось и намека на присутствие у кого бы то ни было черных крыльев. Лишь прозрачно-белые, похожие на лебединые, крылья. Изящные и будто не принадлежавшие земному миру, контрастирующие с вековой мудростью филинов.
Шерлок, взобравшись на высокое кресло отца, разглядывал толстый семейный альбом. В кабинете отца было темно, светила только лампа на столе, но и ее было достаточно, чтобы разглядеть черно-белые фотографии, людей и, главное, их крылья. Шерлок тщетно пытался проглотить ком в горле и слезы обиды. С каждой новой фотографией сильнее дрожали его губы и подбородок, и крепче сдавливало горло.
Дверь отворилась, и в проеме показался силуэт его матери. У нее тоже крылья филина — большинство людей, как заметил Шерлок, выбирают себе партнеров с точно таким же типом крыльев, как у них самих, и будущие дети перенимают их гены. Сейчас Шерлок как никогда сильно был уверен, что ему бы больше подошли крылья кукушки. По крайней мере, это бы все объясняло.
— Шерлок, милый, — с доброй улыбкой проговорила она, убирая в сторону фотоальбом и обнимая сына. Она умела читать его мысли, как по книге, хотя в этом возрасте у Шерлока не было причин проявлять к ней скрытность. — Не позволяй этим мыслям захватывать свой разум. Ты мой сын и всегда будешь им, и твои крылья этого не меняют.
— Как ты можешь знать? — капризно сказал Шерлок, чем только вызвал у матери добродушный смех.
— Конечно я знаю. Я твоя мама. — Она поцеловала его своими мягкими теплыми губами в лоб. — И, если ты еще не заметил, мы все по-своему уникальны.
Шерлок закрыл глаза и вдохнул аромат своей матери. Она пахла душистым горошком, свежим постельным бельем, апельсиновой цедрой и еще чем-то едва уловимым, присущим только матерям. Возможно, так бы пахла любовь, если бы имела запах. В ее руках и под взглядом ее лучистых глаз Шерлок забыл прежние гнетущие мысли.
— Ну, беги поиграй, дорогой, — сказала она, отправляя Шерлока в его комнату. Черные крылья хлопали по воздуху, пока он мчался по коридору.
* * *
Ученые пытаются обнаружить причину, вызывающую различия типов крыльев внутри семьи. Иногда это происходит из-за рецессивного гена, иногда дело в мутации.
Но зачастую они не признают таких теорий, склоняясь к уникальности каждого индивида.
* * *
Когда Шерлок в шесть лет поступил в школу-интернат, он осознал, что не каждый готов принять его как равного, не обращая внимания на его крылья.
— Эй, Ворон! — язвил мальчик с крыльями сокола, обращаясь к только что вошедшему в общую спальню Шерлоку. — Какие проклятия ты наложишь на нас сегодня?
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — безразлично ответил Шерлок. Пройдя к своей кровати, он заметил, что с ней что-то не так. Его соседи по комнате, похоже, проделали этот трюк — старая забава по-особому сложить простынь и одеяло на кровати, чтобы выбранная жертва запуталась ногами, когда попытается лечь. Мальчишки выли от хохота, пока Шерлок с раскрасневшимся от злобы лицом расправлял кровать.
За этой шуткой последовали жаба в комоде, мертвые насекомые в еде, кража тетрадей. Шерлок пожаловался матери, что ему не нравится в этой школе, и был тут же переведен в другую, где продолжало происходить то же самое.
— Не бойся, Ворон, я ее не трону, еще не хватало подцепить от тебя чего-нибудь, — желчно проговорил мальчик с крыльями петуха, когда Шерлок взял свою скрипку.
— Скажи, каково это — быть объектом серьезного инбридинга? — сказал Шерлок, плавно кружась со скрипкой в руках. — Или ты такой идиот только потому, что являешься петухом по своей природе?
После этой колкой реплики он прожил целый день без издевательств.
Но больших плодов от кратковременной победы он получить все равно бы не смог. Шерлок медленно уходил в себя, сложенные вдоль тела крылья стали его завесой от всего мира и ядовитых острот. Он бросил попытки жаловаться на одноклассников, почти привык к ежедневным нападкам. Долгий момент ему даже удавалось противостоять потоку насмешек, но со временем терпение треснуло, и Шерлок начал попросту все игнорировать. Отступать от внешнего мира к внутреннему, где царила черная, как его вороньи крылья, ночь, где никто не мог причинить ему боли.
К десяти годам Шерлок стал проблемным ребенком.
* * *
— Они только и говорят о том, что из-за своих крыльев он проявляет антисоциальные наклонности, — обеспокоенно сказала его мама. Шерлок подслушивал разговор родителей, стоя за дверью и держа в руках свой новый эксперимент.
Для того, чтобы направить свой разум на более важные вещи, чем поддержание своего социального статуса в школе, где его практически подвергли анафеме, Шерлок глубоко погрузился в науку. За время каникул он превратил свою спальню в лабораторию и уничтожил добрую половину своих вещей в ходе экспериментов. Все книги из домашней библиотеки, связанные с наукой, были давно им прочитаны. Он оградил себя от всего мира в стремлении к знаниям.
(Прислуга не разделяла его порывов, ведь именно ей приходилось устранять бардак после Шерлока, сравнимый разве что с торнадо в миниатюре. Потому Шерлок перенес большинство экспериментов в свою комнату, но с условием, что никто из них не зайдет без его разрешения.)
— Видела ли ты лично эти "проявления"? — спросил отец, и, услышав его голос, Шерлок представил его: высокого, каштановолосого, с коричнево-желтыми крыльями, раскрытыми в напряжении, будто он желал бы поскорее улететь от его проблемы, его бремени.
— Вовсе нет. Но мне не нравится, каким тихим и замкнутым он стал. Видно, что мальчики в его школе недолюбливают его, но он ни разу ни на кого не жаловался.
— У тебя есть доказательства, что над ним издеваются? Ты ведь знаешь: он не может переходить из одной школы в другую. Это сильно подорвет его учебу.
— Я приезжала к нему в прошлый четверг перед летними каникулами, и у него был большой синяк под правым глазом, — сказала его мама, и Шерлок подумал о ее приятном материнском запахе и мягких крыльях, окутывающих его как теплый плед. — Он сказал, что упал с лестницы. Понимаешь, в чем дело?
Шерлок услышал вздох отца.
— Дети его возраста всегда не могут усидеть на месте.
— А синяки по всему телу?
— Мальчишки, что сказать...
— Поверить не могу, что ты оправдываешь тех, кто мучил твоего собственного сына.
— Я хочу, чтобы он перешел в другую школу, но что хорошего это даст? — сказал отец безропотным голосом. — Там будет происходить то же самое.
— Это вопрос подрывания учебы Шерлока или твоей гордости? — После этого вопроса в комнате повисла тишина, плотная и душащая даже для Шерлока, стоявшего за дверью. — Может, тобой еще движет гордыня, но в Шерлоке этого нет.
Шерлок взглянул на свой эксперимент. Реакция, которую он хотел наблюдать и ради которой ставился опыт, прошла, пока он слушал разговор родителей, и он не успел ничего заметить. Он вздохнул и уже было собрался пойти в свою комнату, как чуткий слух поймал голос отца.
— Он чем-то похож на ворона... Слушай, Шерлок понимает свою проблему, и я верю, что когда-нибудь он сможет ее решить.
Шерлоку никогда до этого момента не приходила мысль о том, каким старым его отец может казаться.
* * *
В десять лет дети учатся летать, и Шерлок не был исключением.
Полет стал для него одной из прекраснейших вещей, которым он когда-либо научился. В воздухе, среди белых стай облаков, он будто покидает свои проблемы, и довольно скоро небесный приют становится его единственным лекарством от мук в школе.
Однажды любознательность довела его до того, что он, захотев узнать, каково летать далеко от Земли, поднялся на такую высоту, что не смог дышать из-за экстремально низкого уровня кислорода. Вернувшись на твердую почву, Шерлок решил, что не так уж и сильно он хочет изведать просторы за пределами земной атмосферы.
Одиночество облаков пропитывало его тело, упоительно свежий ветер рябью проносился через его волосы и скользил по крыльям — он жил ради этого чувства. Он жил ради адреналина, от которого расширялись зрачки во время полета; ради ледяного ветра, очищающего его мысли; ради вдаль уходящей земли с ее машинами и людьми размером с муравьев и пестрой смесью полей и лесов. Шерлок жил ради полета и упивался свободой, которую он приносил, с трепетом в сердце осознавая, что небо на самом деле не предел — оно может предложить намного больше — весь мир, готовый к его открытиям.
Даже если Шерлок оставался в пределах земной атмосферы, это не значило, что он не хотел бы взлететь выше и поймать звезду. Когда он позволял себе наивные мысли, он думал о том, чтобы поймать падающую звезду, подарить ее своей матери и увидеть, как она расцветает в улыбке и сияет красивее, чем луна.
Но полет — это дело свободы, и Шерлок Холмс никогда не будет довольствоваться чем-то меньшим.
* * *
Всякий раз, когда они с матерью выходили на люди, их провожали странные взгляды. Шерлок замечал их и не мог тягаться с уколами стыда. Было ясно, что они семья: у Шерлока были ее глаза и волосы, в конце концов. Но так же было очевидно и их различие крыльев.
Люди обсуждали. Шерлок слышал их разговоры, где слово "странный" проскакивало чаще других, и он не был уверен, что понимает их домыслы верно. Спрашивать у матери было бессмысленно: она все равно не скажет.
— Ты знаешь, что они болтают о наших родителях, — сказал Майкрофт в ночь перед отъездом Шерлока в школу-интернат.
— Что? — спросил Шерлок, изогнув бровь.
— Никогда не слышал?
— Если и слышал, то, скорее всего, отфильтровал и удалил.
— Они думают, что у мамы был роман на стороне.
— Они просто...
— Все так думают.
— Это из-за меня?
Майкрофт не ответил. Молчание — знак согласия.
* * *
Однако к тринадцати годам Шерлок связался с обществом зарождающейся нуждой вписаться в толпу и решил покончить со своими красивыми черными крыльями.
Краска для перьев творила чудеса. Его крылья стали темно-коричневыми, и оттого Шерлока можно было принять за носителя крыльев куропатки или подобной птицы. Никто и слова не сказал по этому поводу. В конце концов, тринадцать — возраст, когда большинство детей сбрасывали юношеские перья и окраска менялась на взрослую. Робкие серые перья лебедей сменялись величественно-белыми. Другие догадывались о том, что Шерлок скрыл вороньи перья краской, но из-за того, что он практически слился с толпой и уже не представлял собой чернильное пятно на чистом полотне, — прекратили обращать на него внимание.
Через полгода Шерлок обнаружил, что от краски его перья стали нездоровыми и хрупкими, как тонкая корочка льда. После того как у него мучительно были сломаны несколько "кровяных" перьев (так называются перья, связанные с кожей крыла кровеносными каналами), он понял свою глупость. Неужели после семи лет абстрагирования он вдруг забеспокоился, что о нем подумают?
Шерлок избавился от краски. С того времени внимание к нему не повысилось: его ровесники были более озабочены собственными изменениями в теле и крыльях. Такой расклад нравился Шерлоку больше.
* * *
Шерлок наблюдал за людьми и выявлял параллели между типами их крыльев и характерами. Он заметил, что Себастьян Вайлкс ничуть не менее надменный, чем павлин, чьими крыльями он обладал; крылья коршуна у Реджинальда Масгрэйва влияли на его манеру ухаживания за девушками (очень громкую и восторженную, порой дело даже доходило до навязчивых преследований); голубиные крылья Виктора Трэвора выделяли его миролюбивую натуру и желание быть посредником в конфликтах. Крылья — показатель общих черт личности, и, таким образом, один взгляд на них мог многое сказать Шерлоку о характере человека.
Этот способ трактовки работал и на его семье, в которой обладатели крыльев филина имеют высокое социальное положение. И Шерлок всегда имел в себе определенную меру гордости, присущую воронам.
На этом основании Шерлок больше начинал наблюдать за людьми, выяснять способы определения их профессий с помощью походки, рук, одежды, аксессуаров. Однако его новое дедуктивное мастерство не помогало ему завести друзей. В глазах других он был психом, пытающимся выделиться невыносимым умом и умением читать людей, как книги. Но он так привык к ехидным замечаниям (если бы ему давали пенс за каждую насмешку, он мог бы купить всю Англию), что всегда старался оставлять за собой последнее слово.
* * *
Впервые Шерлок по-настоящему погрузился в мир судмедэкспертизы из-за подозрительной и загадочной смерти Карла Пауэрса (крылья гагарки), который скончался прямо в бассейне на лондонском соревновании пловцов.
С Карлом случился приступ, пока он находился под водой. Его крылья после смерти были полураскрыты, словно парализованные. Его обувь так и не была найдена.
Ярд не собирался прислушиваться к подозрениям какого-то чересчур умного юнца и списал произошедшее на несчастный случай. Шерлок считал это убийством.
* * *
Юношеский возраст знаменует собой время первых ухаживаний и выбора пары. Некоторые люди, как птицы, с которыми они делят тип крыльев, не моногамны, и в пределах вида это даже хорошо.
Ключевые слова здесь, конечно, "в пределах вида".
Насколько верно Шерлок мог судить, большинство людей встречается лишь с теми, кто имеет схожий с ними тип крыльев. Это словно побочный эффект видообразования, что само по себе нелепо, потому что свидания и поцелуи не изменят истинной природы людей. В действительности тип крыльев больше походил на породу.
Но это порода, где каждая ее особь желала чистокровия. Дети, рожденные от родителей с разными типами крыльев, подвергались сильнейшим нападкам со стороны общества; возможно, они были прокляты к жизни еще сильнее, чем такие дети, как Шерлок. Поэтому подросткам внушали неодобрение к свиданиям с людьми, имеющими другой тип крыльев.
Тем не менее они хотя бы искали себе пару, даже если переступали повсеместный общественный запрет. Шерлок не тяготел к романтическим делам вообще. И это выглядело странно, ведь у воронов период ухаживаний начинается довольно рано. Но у него не было для этого ни желания, ни предполагаемого человека. Шерлока это беспокоило, особенно при виде влюбленных, которыми будто кишело всё вокруг. Гетеро- и гомосексуальных. Это был принятый ход вещей.
Но Шерлок настолько привык стоять особняком к остальному обществу, что эта проблема перестала иметь для него значение.
* * *
— Я думаю, ты очень умный, — сказала ему незнакомая девушка с крыльями вороны, когда Шерлок только приземлился после очередного полета.
— Что натолкнуло тебя на эту мысль? — почуяв неладное, спросил Шерлок. Она кокетливо улыбнулась, чуть склонив голову. По одному взгляду он понял, что она не глупа: очевидно, отличница и молодой писатель в газете своей частной школы, находящейся вниз по улице. Но в Шерлоке поселилась тревога, к тому же она смутила его своими крыльями.
— Мы с тобой похожи, — ответила она, шагнув ближе. На ее зубах были брекеты. Шерлок отошел — она приблизилась.
— Я так не думаю, — холодно сказал он. — Уйди.
Ее перья на солнце отливали зеленым. Черная ворона. Часть Шерлока рационализировала ее, указывая, что она могла бы быть хорошей матерью: технически, у них один тип крыльев, и никто бы не заметил, что...
Но как бы он ни убеждал себя, никакой симпатии к этой девушке у него не появлялось. Только тревога.
Она неумолимо подходила все ближе и ближе, угрожающе мерцая глазами, таившими пламя. Для Шерлока было бы безопаснее, если бы она начала его преследовать, но она не стала бы. Большинство девушек не вели себя так, это была скорее прерогатива юношей, которые преследовали друг друга, чтобы показать собственную силу на глазах прекрасного пола.
Только Шерлок подумал об этом, как понял, что назойливая девушка была уже настолько близко, что дышала его воздухом и проводила руками вдоль его крыльев, лаская черные перья. Шерлока захлестнуло чувство неестественности и неправильности происходящего. Он сглотнул и попытался отступить снова, но знал, что не сможет — в противном случае он столкнется с деревьями по краям игрового поля.
— Поцелуй меня, — она словно бросила вызов. Шерлок почувствовал скрутившее живот отвращение, что-то сжимало ему горло, а голосовые связки парализовал страх. Все, что он смог сделать, - покачать головой в ответ. Секунда — и ее пальцы впились в его крыло. Шерлок, застигнутый врасплох, вскрикнул, но она уже вырвала одно из его перьев и воспарила к небу, видимо надеясь, что он со злости устремится за ней.
Шерлок поднялся в воздух, но вместо того, чтобы последовать за ней, поспешил домой, не переводя дыхания; и только под окном отцовского кабинета вспомнил об осторожности и взглянул в окно: к счастью, никого внутри не было, и расспросы отца его минуют. Шерлок запер дверь своей комнаты, упал на кровать и нырнул под одеяло. Только тогда он заметил, что его тело била дрожь.
Позже мама смогла узнать от него обрывки произошедшего, и ту ночь Шерлок провел в ее кровати, лежа на ее груди и вдыхая знакомый аромат. Он старался как можно отчетливее запомнить его на будущее.
* * *
Девушка с брекетами нанесла ему сильную душевную травму, отчего он стал страшиться полетов, как чумы, и с того момента пал его единственный бастион спасительного отчуждения. Так длилось до поступления в университет.
В университете Шерлок по-прежнему оставался изгоем, даже среди юношей и девушек с вороньими крыльями. Он никого не подпускал близко, кутался в свои крылья и тем самым усиливал психологическую стену от действительных и мнимых врагов. Себастьян Вайлкс поступил в тот же университет, и между ними двумя зародилось своеобразное понимание в отсутствии необходимости обсуждать прежние обиды.
Себастьян, все такой же напоказ и тщеславный, теперь, по крайней мере, не плевал ядом в лицо Шерлоку. Было ли между ними понимание или нет, Шерлок продолжал испытывать к нему антипатию, а снисходительное высокомерие, волнами скатывающееся с его вороньих крыльев, не вызывало доверия. Шерлок считал его поведение отвратительным. Все, что ни делал Себастьян, было направлено на его главную цель — получить выгоду и найти побольше удовольствий. Он проникал в ряды обеспеченных студентов и заводил полезных друзей. Он следил только за направлением флюгера их настроения и в зависимости от этого мог, как хамелеон, быстро менять шкуру своей сущности. Но вместе с тем ему удавалось гармонировать в себе пресмыкание с манерой презрительного осознания собственного превосходства. "Посмотри, меня называют другом те, к кому ты и на километр не сможешь приблизиться", — говорил его взгляд.
Шерлок выжал из годов обучения всю пользу, какую смог, затем самовольно покинул университет. Больше ему было нечего там делать.
* * *
В двадцать один год он открыл для себя кокаин, который доставлял ему те же чувства, что и полеты.
На какой-то период его мир стал кристально чистым, а мыслительный процесс шел, как часы. Цвета были ярче, текстуры — резче, вкусы — понятнее. Шерлок задавался вопросом: мог ли полет под кокаином вызвать двойной эффект.
(Когда он попробовал так сделать, то был почти сразу нокаутирован прохожим с гусиными крыльями.)
Шерлок начал бродить по улицам, пока находился под кайфом, и выводил информацию о находящихся вокруг людях. На одной из таких прогулок он наткнулся на место преступления, которое расследовал инспектор с орлиными крыльями, сиявшими золотом под фонарями Лондона.
Шерлок раскрыл дело в течение минуты (жертву жестоко зарезал некто с крыльями хищной птицы, возможно, ястреба; у жертвы были крылья осоеда). Инспектор смотрел на него долго и изучающе, затем приказал офицерам арестовать его за хранение кокаина.
(Убийца, как позже услышал Шерлок, действительно имел ястребиные крылья.)
Когда Шерлок в переломный момент своей жизни бросил кокаиновую зависимость, мужчина, знакомый ему по орлиным крыльям и давнему задержанию, — Лестрейд — предложил ему стать неофициальным консультантом местной полиции.
Но завязка с наркотиками расшатывала волю Шерлока хуже любых ночных кошмаров.
* * *
В застойные периоды между раскрытиями преступлений трудно не сорваться к старой привычке. Шерлок изо всех сил старался подавлять искушающую тягу.
Вместо принятия дозы он летал, потому что так выделялось много допамина и эндорфинов, и в небе он мог не остерегаться жуткой девушки, которая когда-то украла одно из его перьев.
В слишком ярких и живых снах его манила к себе не ушедшая болезнь, и тогда Шерлок, лежа на смятых простынях, мог только крепче прижимать к телу свои крылья.
Дела, сами по себе, стали для Шерлока новым наркотиком, воздухом, пищей. Они обеспечивали ему умственную стимуляцию, и одно из таких дел помогло ему ухватить целую лабораторию в Бартсе. Мужчину, который посодействовал ему в этом, — Майка Стэмфорда, крылья сойки, — подставил в краже его бывший университетский приятель, и, если бы не вмешательство Шерлока, Майк не разгуливал бы на свободе.
Тем не менее даже статус Шерлока как единственного в мире консультирующего детектива не влиял на доверие большинства сотрудников полиции. Это было частично из-за его крыльев, частично потому, что в сознании офицеров не укладывалась возможность существования столь необычайно умного человека.
* * *
Однажды он пожаловался Майку на трудности с оплатой съемной квартиры и отсутствие потенциального соседа, с которым он мог бы поделить оплату. И Майк в тот же день после ланча привел с собой незнакомца — мужчину невысокого роста, с короткими светлыми волосами и темно-голубыми глазами.
Но первыми Шерлоку бросились в глаза не детали его внешности, а крылья. Горчично-коричневые в черную крапинку сзади и темно-желтые в полоску спереди. Входя, мужчина прихрамывал, а его левое крыло, похоже, с недавно залеченной травмой, немного свисало.
Пустельга. Небольшая птица семейства хищных, мужественная и удивительно сильная, с глубоким зорким взглядом.
— Мой старый друг, — представил его Майк, — Джон Ватсон.
Шерлок снова взглянул на Джона Ватсона, когда брал из его руки телефон. Раскрылось богатство новой информации: он, очевидно, получил медицинское образование, проходил практику в Бартсе и недавно вернулся из-за границы после военных действий. Он со своими крыльями не был таким изгоем, как Шерлок, но в нем было что-то необычное, особенное. Много людей, как правило, недооценивали пустельгу за ее размеры или путали с коршуном или соколом.
Шерлок улыбнулся Джону Ватсону и посмотрел в его глаза.
— Афганистан или Ирак?