Never forgive, never forget

- И все же зря мы не сказали ему. Фили невольно вздрагивает: слова Балина слышны так четко, словно он и Гэндальф совсем рядом, а не там, у мирно догорающего костра. Что-то негромко трещит - видимо, старый гном подкинул в огонь еще хвороста. - Не сказали о чем, мастер Балин? Что враг, которого он считает давно погибшим, на самом деле и не думал умирать? И теперь не успокоится, пока не заполучит его голову? Не самая приятная беседа на ночь, как вы думаете? Все тело обдает холодом, в горле мгновенно пересыхает. Это ведь просто легенда. Красивая история о том, как дядя получил свое прозвище - Дубощит. Балин часто рассказывал ее, когда они с Кили были совсем малышами. Сказка перед сном, уже привычный ритуал. Точно так же и сегодня - их нового друга-хоббита нужно было потихоньку знакомить с положением вещей. Должно быть, ему показалось. Должно быть, он и не просыпался от этих голосов посреди ночи. - Это неправильно, Гэндальф, - короткий вздох выдергивает его из оцепенения. - Торин должен знать. Он и так все время настороже - но ведь этой опасности не ожидает. Что будет, когда Азог настигнет его? - И вы полагаете, он поверит? Признает так просто свою, быть может, самую жестокую ошибку? Молчание. Фили слегка приподнимается - лица Балина в полутьме не разглядеть. Он почти не дышит, ожидая, что ответит старый гном. - Ваш король всем хорош, - продолжает тем временем маг, - но гордость и упрямство порою ослепляют его, позволяя видеть только то, что он хочет видеть. Он не допустит даже возможности, что заклятый враг, убийца его деда, не погиб от тех ран, ибо не было страшнее боли в его жизни, и он стремится поскорее забыть ее. К тому же, как вы очень правильно подметили, Торин постоянно настороже. И гораздо удобнее ему думать, что Азог более не побеспокоит его, чем присовокуплять к множеству опасностей, подстерегающих в безумном походе, еще и эту. - И что же вы предлагаете? Оставить все как есть? - О нет, дорогой мой Балин, не настолько категорично. Торин непременно узнает - когда придет время. Сейчас, к сожалению, оно еще не настало. Вновь вздыхает старый гном, признавая правоту собеседника. Фили же откидывается на спину с глухим выдохом, устремив взгляд в небо, к ледяным, немигающим звездам. Хорошо бы это был сон - но резкая боль при щипке убеждает его в обратном. И что теперь? Торин много раз говорил, что Азог мертв. Что раны, нанесенные при Азанулбизаре, уничтожили его. Племянники никогда не ставили его слова под сомнения: такова уж природа детской, безграничной любви. Дядя всегда прав, дядя самый лучший - и горе тому, кто посмеет с этим поспорить. Но и Гэндальф с Балином - с их-то опытом и мудростью! - не могут ошибаться. Значит, Торин в опасности. И он, Фили, единственный из отряда, кто об этом знает. Даже Кили не в курсе. Будет, как обычно, веселиться, подшучивать над братом, не подозревая, что гложет того изнутри, как могильный червь. Принц все еще отчаянно хочет проснуться. Он обнаруживает, что просто не может встречаться с дядей глазами. Каждый раз, когда это происходит, сердце пропускает пару ударов, а во рту - неизменная сухость. Его сковывает холодом, а руки начинают дрожать при воспоминании о словах Гэндальфа. «Торин непременно узнает - когда придет время…» Что-то подсказывает принцу, что волшебник имел в виду самое худшее. Чуткий Кили, разумеется, замечает странное поведение брата. Но Фили как-то находит силы улыбаться, отшучиваться. Мол, тоска по дому заела. Отчасти это правда: их дом - там, где Торин. С глубоким, мерным голосом, с крепкими объятиями, с теплой тяжестью ладони на затылке. С ним уютно и спокойно, он всегда поймет и поддержит. Защитит. Даже чужой, по сути, Эребор станет родным. Если дядя будет рядом. Но для этого его надо сначала уберечь от Азога. И снова и снова возвращаются мысли к той жуткой тайне, тайне, которую он, Фили, вообще не должен знать. Интересно, догадываются ли Балин и Гэндальф, что не они одни не спали в ту ночь? Небо скрыто плотными, темными облаками. Ни единого просвета. Если прежние ночи пахли дождевой свежестью, влажной травой, лесной зеленью и чем-то пряным (когда они гостили в Ривенделле), то эта - дымом, кровью, потом и безысходностью. - Азог! - выдыхает Торин, и Фили сжимает ветку так, что пальцы сводит судорогой Бледный орк говорит что-то на своем наречии, указывает на короля. А тот все не может отвести от него безумного взгляда. Дальнейшее помнится смутно: огонь, вой варгов, тяжелые шаги Торина по стволу упавшего дерева. Он оказывается в огромной пасти, и крик боли пронзает насквозь не хуже любой орочьей стрелы. Красная пелена заволакивает глаза; Фили осознает себя уже на твердой земле, и от мечей его нет пощады мерзким тварям. Злость, боль, страх, мучительное ожидание конца - все, что скопилось за эти дни, вымещает он сейчас на своих врагах. Неужели этого хотел Гэндальф? Но Торин - слава Махалу и всем существующим силам! - остается жив. Пусть и порядочно потрепан. И, помогая промывать и перевязывать следы зубов варга и булавы Азога, обнимая затем осторожно, едва ощутимо, прислоняясь лбом к родному плечу, Фили дает и себе неслышную клятву. Не забудет. И не простит.