Метаморфозы

Она свалилась на него, как снег на голову – в прямом смысле слова. Когда какие-то полузнакомые парни приволокли ее в его убежище, он не узнал гордую красавицу Ирен Адлер. Спутанные волосы, кожа в синяках, какие-то лохмотья... Оставалось лишь удивляться, как ее нашла «банда». Когда она увидела его, то закричала. И упала в обморок прямо на пороге. Что за... - Себ, помнишь ее? Нет? А вот мы помним. Ее здорово потрепало, а мы своих не забываем. К тому же она может что-нибудь разболтать. Будешь ее якорем пока, а потом разберемся. Своих? А, ну да, у Ирен были какие-то дела с Джимом. Теперь понятно, почему ее свалили на единственного «не своего». Было лишь непонятно, как теперь отказаться. - Ребят, и что я с ней делать буду? - Прятать. Мы подкинем деньжат, а потом перебросим вас через границу... - «Нас»?! - А куда ты ее девать предлагаешь? Не видишь, что ли, что у нее крыша поехала? Теперь понятно. Себастьяна вообще не спрашивали. «Она останется с тобой» с самого начала было утверждением. В голове мелькнула мысль – «а что с ней еще делать...». Очень захотелось дать самому себе по морде. Без проблем жить неинтересно? К сожалению, без проблем жить было правда неинтересно. Привыкнув в Индии к постоянным опасностям, было тяжело выйти в отставку, а привыкнув при Джиме к работе «по специальности», было вдвойне тяжело ничего не делать. Тем более что «правой руке» этого самого Джима после смерти (или, во всяком случае, исчезновения) Мориарти нужно было прятаться от всего мира. Не вышло. Его нашли. Но, разумеется, не полиция. Был бы жив Шерлок Холмс, они бы с радостью припахали его к поиску Себастьяна Морана, потому что среди легавых мало кто поверил в «актера Ричарда Брука». Но Холмс тоже умер-или-во-всяком-случае-исчез, и это давало преступникам отсрочку. Что ж, люди Джима ей воспользовались. Моран скрывался в Шотландии и ждал, чтобы сбежать куда-нибудь за границу. Но в день планируемого вылета «такси в аэропорт» завезло его подальше от города, а потом водитель сказал: - Мистер Моран, если Вы здравомыслящий человек, не пытайтесь вызвать полицию. У них вам придется намного хуже, чем у нас. Себастьян усмехнулся. Это походило на дешевый боевик. - У кого это – «у нас»? - Имя «Мориарти» что-нибудь Вам говорит? Вот это поворот... Оставалось заткнуться и молча ждать прибытия. Себастьян почему-то всегда думал, что у Джима не такая уж большая орава подчиненных. Чем больше людей, которым нужно раздавать приказы, тем больше дел и меньше толку. Оказалось, он был прав лишь отчасти. Людей, которые подчинялись непосредственно Джиму, было правда мало, но лишь двое-трое из них были, как Себастьян, универсальными сами по себе. За остальными числилось по целой преступной сети. И сейчас Моран столкнулся с одной из них. Признаться, это неприятно удивило его. И он мог признаться себе в причине. Привыкнув к авторитету, было неприятно видеть, что эта сеть воспринимает его только как источник проблем. Среди них у него не было никакого влияния. Он не знал никого из людей, которые с ним общались. Единственными настоящими именами в их речи были «Джеймс Мориарти» и «Себастьян Моран», а себя они звали не псевдонимами даже, а кличками. «Чем меньше знаешь, тем меньше сможешь сказать на допросе». В группе, которая опекала его, Себ знал только «Хорька». Когда Ирен впихнули в «его» квартиру, он попытался обратиться к ней – разумеется, по имени, – но Хорек довольно грубо его остановил: - Ее зовут Дженна Мортимер. Его тон ясно говорил: я знаю, что никакая она не Дженна и никакая не Мортимер, но мы друг друга поняли. - Она же не... - Уйдем – кричи хоть на всю улицу. А пока помолчи. Больше никто не сказал ни слова. Себастьяну дали два запечатанных конверта, после чего конспираторы удалились. Конверты оказались запечатаны. Честное слово, это «стремление к безопасности» больше похоже на паранойю – вряд ли даже Хорек, главный в группе, знал хоть слово из того, что там написано. В первой инструкции был приказ готовиться к перебросу через границу и вспоминать немецкий. Во второй – совет изобразить «мозгоправа» для женщины, но не перестараться. «Пришлем настоящего, как сможем. Пока справляйся сам». Еще были стандартные записки – перед прочтением вскрыть (идиоты...), после прочтения сжечь. Старательно исполнив все предписания, он вернулся к проблеме, которую так хотел забыть. Худую, как скелет, женщину оказалось довольно легко нести. Положив ее на диван, Себастьян ушел в ванную за водой и полотенцем. Не прошло и минуты, как он вернулся, а Ирен уже очнулась и беспокойно озиралась по сторонам. Когда он вошел, она снова закричала. Крик, почти визг, врезался в уши, грозя разорвать барабанные перепонки. В таких случаях всегда нужно сначала делать, а потом думать. И инстинкт не подвел. Вода из кружки с громким плеском окатила женщину, один шок сменился другим, и нужно было воспользоваться переменой в ее состоянии, потому что эта перемена грозила оказаться очень короткой. Себастьян сел рядом, аккуратно вытер руки и лицо замарашки и заговорил. Его голос звучал твердо и четко, не позволяя Ирен отвлечься: - Меня зовут Себастьян Моран. Ты в безопасном месте, тебе ничего не грозит. Я постараюсь помочь тебе, но тогда ты должна меня слушаться. Согласна? Судя по взгляду, она не поняла ни слова, но, услышав вопрос, отчаянно закивала. Он вздохнул с облегчением и отвел взгляд, чтобы сосредоточиться на своих мыслях. Она вдруг вздрогнула всем телом и зарыдала. Себастьян не имел ни малейшего желания успокаивать женщину в истерике. Тем более, что, кажется, парни были правы – она тронулась головой. Цепочка сложилась легко. Ирен видела его при Джиме, когда Мориарти строил с ней план насчет Шерлока. Джим потом еще жаловался: дура, мол, влюбилась и все испортила. Значит, сам Себастьян ассоциируется у нее с Джимом, а Джим – с Шерлоком, мертвым героем... Ох уж эти бабы! Девочку нужно отогреть, умыть и накормить. Именно девочку – она сейчас настолько беспомощна, что смотреть страшно. Кто знает, что с ней было... Себастьян загадал: если Шерлок вернется, а сам он доживет до этого, то набьет детективу морду. И не только за Джима. *** До отправки за границу Себастьяну пришлось разгрести кучу дел, и времени на возню с чокнутой подопечной не было. Зато после... Себастьян много чем занимался на своем веку, но вот быть нянькой ему еще не приходилось. Впрочем, теперешние обязанности были похожи скорее на работу санитара в психбольнице. Ирен буквально шагу не могла ступить сама. Она перестала визжать при виде Морана, но вместо ожидаемого облегчения это принесло ему новые заботы – она теперь вообще не реагировала на окружающий мир. Полный ступор. Как вправить кому-то мозги, если кажется, что мозгов вообще не осталось? Кажется, это был первый раз, когда Себастьян выругался вслух при «девочке». Но причина была, и веская. Пока его не было, Ирен откопала его охотничий нож, острый как бритва, и теперь примеривалась лезвием к коже на запястьях. Она не замечала «опекуна», пока он не подошел вплотную и не отобрал нож. А потом выдал долгую тираду с применением разных нелитературных выражений, касающихся ножа, кое-чьих мозгов набекрень, разных мертвых гениев и человечества в целом. Без «игрушки» женщина будто выключилась и не отреагировала ни на одно слово Себастьяна. Когда его красноречие иссякло, она все-таки повернула голову, улыбнулась и тихо сказала: - А мне снился хороший сон. Что все живы и всё по-прежнему. Она улыбнулась. Он смотрел на нее и не узнавал, только сейчас понимая, как она изменилась. Тонкая, как бумага, посеревшая кожа, мешки под запавшими глазами, торчащие скулы... Радость сумасшедшей выглядела еще страшнее, чем всегда близкие отчаянные рыдания. Девочка начала улыбаться, и это хорошо. Но больше ничего хорошего в жизни пока не намечалось. Себастьян уходил ранним утром и возвращался довольно поздно. Ирен ждала его, как преданная собака. Из ее серых глаз мало-помалу уходила боль, зато в его, зеленых, поселилась тревога. Он курил не больше обычного – экономить нужно было на всем, – но теперь приканчивал одну сигарету в три затяжки. Она замечала это или думала, что замечает, но не расспрашивала. Она умела благодарить и молчала в благодарность за то, что он тоже не расспрашивает о ее проблемах. Когда Ирен была дома одна, то обычно сидела в своем углу без движения, погруженная в свои мысли. Внутри нее шла большая работа – было тяжело лечить душевные раны без малейшего понятия, как это делается. Иногда в таком же полутрансе она вставала и начинала искать нож Себастьяна, и если находила, то не выпускала его из рук. Если на душе было спокойно, она просто любовалась блеском и холодной тяжестью ножен. А если самокопание задевало больные шрамы, то она снимала ножны, и лезвие скользило по коже. Пока что – не причиняя вреда. Однажды она, как сказал бы Себастьян, доигралась: нож соскользнул, и подушечку большого пальца пересек здоровенный порез. Она долго и равнодушно смотрела на капающую кровь, а потом лениво подумала – а что скажет он? Палец болел. Сейчас эта боль воспринималась как что-то далекое и не вполне реальное, хотя умом она понимала, что рана глубокая и достаточно серьезная для такой беспризорницы. Она замотала палец бинтом и отправилась спать. Придя, Себастьян проверит, как она, и заметит ранку. Увидев, что Ирен натворила, он выругается, притащит аптечку и какие-то пузырьки и станет обрабатывать порез. И потом все будет хорошо. Она просыпалась, бродила по дому, снова засыпала. Кажется, так было три или четыре раза. А потом она проснулась от страшного голода. Если бы он приходил, он разбудил бы ее и накормил. И обругал бы за то, что она сама не догадалась что-то съесть. И уж, конечно, обработал бы ей палец. Сейчас порез явно воспалился. Палец распух. Ничем хорошим это не кончится. А куда делся Себастьян? Он не вернулся. Сколько его не было? Два дня? Три? И дело ведь не в том, что она ему надоела – она уже давно ему надоела, но он все равно возился с ней. Что-то случилось. Что? И как ей теперь быть? Он запрещал ей выходить на улицу. Она не знает немецкого и не сможет ни с кем объясниться. Но теперь нужно либо выйти – искать его, или искать людей, которые отправили их сюда, или просить о помощи – либо поставить точку в своей бессмысленной жизни. Боль напоминала: нужно действовать. Она решилась.