Среди пространств и веков

Они поднялись на второй этаж, в ректорское крыло. Называлось оно так не столько из-за того, что здесь находился кабинет Кадиса Этрама ди Райзела, сколько потому, что в этом крыле располагались и жилые покои, отведённые ректору и его домочадцам. По коридору, ведущему от кабинета, можно было с одной стороны выйти к учебной части, с другой же – к жилой. Крыло было полностью закрыто для студентов и преподавателей. Просторный кабинет ректора с широкими окнами, казалось бы, должен впускать много света, но массивные шторы приглушали его, создавая прохладу и полумрак, в котором отдыхали глаза и остывала голова. Тао открыл перед Франкенштейном дверь, провёл его внутрь и тут же вышел. Молодой человек огляделся. Вдоль стен стояли полки с книгами. В маленьком камине сейчас не горел огонь – на дворе была тёплая осень, - но кресло и сервированный для чаепития столик возле него всё равно выглядели уютно и располагали к покою и отдыху. Сам Кадис Этрама ди Райзел стоял у своего стола прямо напротив входа и внимательно смотрел на Франкенштейна. Когда их глаза встретились, последний едва сдержал удивлённый возглас. Так уж получилось, что раньше Франкенштейн ни разу не встречал ректора лично. Не сложилось. Мессир Райзел умудрялся практически идеально выполнять возложенные на него функции без контактов со студентами, лекций своих преподавателей не посещал, громких вдохновляющих речей перед студентами не читал, сам не вёл ни один курс. Поэтому редко кто имел честь лицезреть его, не то что говорить. Однако при этом в университете царили порядок, разумная дисциплина и гуманные реформы. Теперь же Франкенштейн был удивлён, увидев перед собой молодого мужчину чуть ниже себя, с идеально уложенными волосами, в элегантном, безукоризненно сидящем костюме, являющем собой воплощение стиля, вкуса и достоинства. Он вовсе не выглядел как ректор. Он выглядел как… Франкенштейн не знал, как. Но это естественное достоинство, внушающее уважение и желание немедленно подчиниться любому его приказу молодой человек не мог игнорировать. Хотел бы он стать таким же. Безупречным, располагающим к себе, вызывающим уважение одним своим видом. При всём при этом в ректоре не было высокомерия. Глаза его смотрели спокойно, заглядывали прямо в сердце. И всё-всё понимали. Взгляд ректора не осуждал. Он прощал и подбадривал. Франкенштейн захотел упасть на колени, уткнуться ему в ноги и заплакать – впервые в жизни. Выплакать свою тоску по матери, злость на тупых людей, ненависть к предрассудкам, тяжесть последних лет, бессилие перед обстоятельствами. И одновременно стало так спокойно, словно ему кто-то шепнул, что вот теперь всё будет хорошо. Даже если его выгонят сейчас, он не упадёт, он сможет идти дальше. - Садись, - ректор грациозным жестом указал на одно из кресел рядом с камином. - Благодарю вас, - Франкенштейн наклонил голову, справляясь с непривычными для него чувствами, и остался у двери, показывая, что хочет принять наказание стоя. Лицо ректора не изменилось. - Садись, - повторил он. – Я собираюсь выпить чаю. Поможешь мне? Что? Господин ректор не может сам налить себе чаю? Франкенштейн с каменным лицом подошёл к столику, проверил заварку, наполнил одну чашку и с поклоном отступил. Кадис Этрама ди Райзел скорбно вздохнул. Строптив. Упрям, непримирим и строптив. Что ж… - Прими мою благодарность, - вслух сказал он, усаживаясь в кресло, и элегантно взял чайную чашечку. – За чай. - Не стоит, - буркнул Франкенштейн. – К тому же, чай у вас так себе, - терять ему всё равно уже нечего, значит, можно быть собой. – Не знаю, кто вам его делает, но он заварен неправильно. Чтобы этот сорт чайных листьев раскрыл свой купаж полностью, его нужно заваривать тщательно, в несколько этапов. Тот, кто делал для вас чай, просто залил листья кипятком. Вы не насладитесь его вкусом в полной мере… Франкенштейн оборвал свой монолог, потому что ректор резко повернулся к нему всем корпусом и смотрел сейчас широко открытыми, внимательными глазами, словно ему раскрывали древние тайны и ничего важнее этого быть не могло. - Ты хочешь сказать, что разбираешься в сортах чая и знаешь, как их нужно заваривать? - Я много в чём разбираюсь, господин ректор, - с видимым смирением отозвался Франкенштейн. Мессир Райзел задумчиво посмотрел на свою чашку и поставил её на столик. - Покажи. - Что? – не понял студент. - Завари для меня этот чай правильно. - Эм… - Франкенштейн почувствовал, что теряет нить беседы. – Вы хотите, чтобы я сделал это прямо сейчас? – крайне вежливо уточнил он. Ректор с самым серьёзным видом кивнул. «А он странный…», - Франкенштейн не дал этой мысли развиться. - Мне потребуется время и… - он оглядел столик, - ваша кухня. Мессир Райзел протянул руку к серебряному колокольчику. Раздался мелодичный звон, который ещё не успел стихнуть, как в кабинете бесшумно появился Тао. Выслушав, что от него требуется, секретарь мужественно удержал на лице почтительную невозмутимость и открыл перед студентом дверь. - Что у вас там произошло? – спросил он Франкенштейна уже в коридоре, по дороге к кухне. - Сам не знаю. Он попросил чаю… - кажется, впервые Франкенштейн был в таком изумлении. Поэтому предпочёл особо не задумываться о странных причудах ректора. А вот откуда у ректора Райзела в запасниках есть редчайший сорт жёлтого чая Серебряные Иглы с гор Бессмертных, Франкенштейн думал всё то время, пока кипятилась вода. Для начала, мало кто вообще знал о существовании такого чая. Ещё меньше людей могли отличить его по виду от обычного зелёного. Но на Золотой улочке обитает много интересных людей. Один китаец, объехавший в своё время полмира и торговавший различными сортами чая, многому научил любознательного мальчика. И Франкенштейн знал, что вот этот чай ни в коем случае нельзя путать с испортившимся зелёным. Хотя по виду он именно на испортившийся зелёный и похож. Только вот настоящий жёлтый даёт нежный золотисто-розовый отблеск на стенки чашки. И вкус имеет изысканнейший. Поэтому и заваривать его надо правильно, дабы насладиться им сполна. Франкенштейн нашёл на кухне маленькие весы для сыпучих продуктов и отмерил ровно четыре грамма чая. На две порции, если ректор пожелает выпить вторую чашку. Секрет был в том, что на первую порцию нужно было три грамма, а вот, чтобы добавить чая для второй порции, требуется взять всего грамм. Подождав, пока вода прогреется до необходимой температуры, – что было сложно, приходилось периодически её пробовать – Франкенштейн залил чайные почки, закрыл чайник крышкой и обернул полотенцем. Спустя несколько минут полотенце было убрано, а чайник и чашки расставлены на подносе. Долго, что поделать, но раз ректор сам пожелал… Франкенштейн был вознаграждён за свои труды. Сделав первые маленькие глотки, ректор с изумлением посмотрел на чашку, потом на студента, потом отпил ещё и какое-то время сидел неподвижно. Глаза его довольно сощурились – совсем чуть-чуть, но Франкенштейн заметил. Надо же, такой на вид уверенный, полный достоинства и элегантности человек, и вдруг такая детская реакция на вкусное. Франкенштейн против воли подумал, что это выглядит очень мило. Удовлетворённо отставив чашечку, Райзел вновь обратился к студенту. - Я благодарю тебя за чай. Твои услуги неоценимы. Однако они не извиняют того, что произошло сегодня. Франкенштейн вздохнул. Вот и добрались до сути. - Я не раскаиваюсь в содеянном, господин ректор. Я полностью осознаю, что делал и, даже если бы мне было дозволено вернуться назад во времени, сделал бы точно так же. Благородный Раэль, - губы студента скривились в презрительную гримасу, - оскорбил мою мать. Это нельзя оставлять безнаказанным, идёт ли речь о дворянине или о простолюдине. Память и честь матери священна для любого достойного сына. Ректор задумался и согласно кивнул. - Правда на твоей стороне. Но правила придуманы для того, чтобы оградить людей от опрометчивых действий. Если каждый будет обходить правила, используя разумные доводы и оправдания, как долго просуществует порядок? Франкенштейн молчал. У него были на этот счёт свои взгляды, но он чувствовал, что не стоит сообщать о них ректору. - Я знаю, о чём ты думаешь. Грош цена такому порядку, при котором благородный отпрыск позволяет себе безнаказанно поносить простолюдина. Что ж, - Райзел наклонил голову. – Я не говорил, что младший Кертье не будет наказан. Я поговорю об этом с королём и с его отцом. Мне больно видеть, что такие разногласия нарушают покой места, призванного нести свет знаний. Это недостойно университета. Позволь мне лично извиниться перед тобой за нанесённое оскорбление. Франкенштейн изумлённо вскинул голову и отшатнулся. За что, за что этот в высшей степени достойный и необыкновенный человек извиняется перед ним?! - Нет, господин ректор, прошу вас… Райзел поднял руку, останавливая поток слов. - На мне лежит обязанность сделать это место обителью для воспитания и обучения юного поколения. Любого общественного положения. Сегодняшний инцидент – свидетельство моей несостоятельности. Мне есть ещё, к чему стремиться. Я извиняюсь за это, не более. Франкенштейн против воли был тронут этим естественным и выходящим за границы его понимая благородством. Если Раджек в своём благородстве жалел его, то ректор… кажется, принимал его как равного. - Я принимаю ваши извинения, - слова дались Франкенштейну с трудом. - Значит, вопрос решён. Остался ещё один… - Райзел отвернулся к окну, и Франкенштейн больше не мог видеть его лица. – Ты ещё не внёс плату за этот год… Молодой человек сжался. Вот сейчас он был готов умолять. Просить отсрочки, уверять, что всё отработает. Ему осталось собрать чуть меньше, чем уже есть, почему же так не вовремя! Ведь крайний срок внести плату за год ещё не наступил! Почему?! - И я думаю, это к лучшему, - продолжил между тем ректор, в который раз за день приводя Франкенштейна в изумление. – Я хочу попросить тебя об услуге. Я вижу, что ты человек умный, достойный и надёжный. Мне нужен личный помощник. Следить за библиотекой, сопровождать на некоторые мероприятия, готовить чай… - Рейзел повернулся и посмотрел на Франкенштейна в упор. – Взамен я позволю тебе пользоваться своей личной библиотекой. Там много древних манускриптов и старинных книг, которые ты не найдёшь и в университетском хранилище. Ты также должен будешь переехать из общежития сюда, чтобы быть рядом, когда потребуется. И главное – тебе не нужно будет платить. Ни за обучение, ни за комнату. Наоборот. Считай своё бесплатное обучение, жильё и еду платой. Требуемую сумму за этот год внесу я, тебе же просто нужно будет её отработать. Если тебя не слишком обременит такое внезапное и, соглашусь, в чём-то бесцеремонное предложение – тебе же придётся поступиться частью своего личного времени, - я буду тебе признателен. «А что у нас сегодня со звёздами?» - лихорадочно думал Франкенштейн. – «Что же там со звёздами? Парад? Небесные гуляния? Луна в моём знаке? Что ж все сегодня ко мне так внимательны, что аж страшно». - Почему я? – молодой человек смог собраться и задать хотя бы один из доброго десятка вопросов, кружащихся в его голове. – У нас много куда более достойных и благородных студентов, готовых принять обязанности вашего личного помощника. Франкенштейну показалось, что по губам мессира ректора скользнула улыбка. - А разве ты не самый умный и способный из них?