Среди пространств и веков

- Сир, так ли уж необходимо было говорить всё это? – Райзел устало прикрыл глаза, не разделяя легкомысленного настроения его величества. – Прерывать важное обсуждение, чтобы сыграть в избалованного короля… Тот лишь хмыкнул. - Прости, не мог удержаться. Твой пёс скалился на меня. Ну, как можно было устоять? - Сир, я был бы вам крайне признателен… - Хорошо, я понял, - король удивительно покладисто согласился. – Если тебе неприятно, ни слова не скажу о нём. Оба замолчали. Райзел невозмутимо смотрел на огонь, его величество смотрел на Райзела. И думал, что любовь к людям не доведёт его милого друга до добра. Новый помощник был опасен. Король знал это слишком хорошо, он почувствовал ту тьму, которая откликнулась на его провокации. Эта тьма шла из самого сердца Франкенштейна. Не может быть, чтобы Кадис не замечал. Сам мальчик пока не замечал её, но далёк ли тот день, когда его природа возьмёт своё? - Скажи мне только одно – кто его отец? Райзел покачал головой. - Я не знаю. И он не знает. Мой повелитель…я верю в него. Он справится. И хватит об этом. - Хорошо, тогда вернёмся к реформе. Тем более, я уже придумал, что делать с обучением. Тебе не кажется набор современных дисциплин немного ограниченным? Столько бесполезного, а при этом люди не знают простых вещей, в результате мы имеем инквизицию. Поэтому… Франкенштейн уже проклял всё на свете, включая Такео с его арбалетом. Просто предел мечтаний – кружить по тёмному лесу, пытаясь отыскать нужные травы. Нет, он точно знал, что они тут есть. Но если бы светило солнце, процесс их поиска стал бы немного проще. Ну, самую чуточку. Регис был удивлён, когда услышал вопрос Франкенштейна. «Можно подумать, младший Ландегре нелестного мнения о моих умственных способностях!», - ворчал про себя молодой человек, аккуратно срезая ножом с таким трудом найденные растения. – «Как будто, трудно догадаться, когда рана затягивается буквально на глазах». Но все расспросы Франкенштейн оставил на потом. Существенным было лишь то, что друга Региса нельзя было лечить, как обычного человека, а нужных трав Франкенштейн с собой не взял. Пришлось спешно искать их здесь, оставив Региса сидеть у постели только что пережившего операцию… оборотня. Надо же. Когда Франкенштейн задал свой вопрос, Регис на миг смутился. Потом принял независимый вид и процедил: - Не понимаю, о чём вы. - Значит, так, - Франкенштейн уже начинал сильно злиться. – Ты прибегаешь ко мне в отчаянии, зовёшь в лес чуть ли не на всю ночь. Я – заметь! – бегу с тобой, рискую проторчать тут до утра, не попасть на занятия и навлечь на себя недовольство мессира Райзела. У твоего друга оказывается серьёзное ранение. Причём, знаешь, Регис, я крайне внимателен. Есть у меня такой недостаток. И я не могу не заметить, что торчащий из твоего приятеля болт очень похож на стрелы нашего Такео. А это прибавляет вам с ним трудностей. Ещё приложим сюда тот факт, что удаление наконечника стрелы – дело не лёгкое. Для него, - молодой человек кивнул на раненого, - вообще безнадёжное, потому что сейчас ему будет дьявольски больно. И чтобы мы все трое вышли отсюда живыми, мне надо знать, кто он. Ну? Регис потупился. - Оборотень, - прошептал мальчик. – Он оборотень. Так. Не повезло. Одно хорошо – за регенерацию теперь можно не беспокоиться. Но сейчас седой находился без сознания, пустив все силы на то, чтобы не потерять слишком много крови и хотя бы как-то снизить последствия ранения. А значит, испытав болевой шок, может перекинуться прямо тут. И ещё не известно, что будет с двумя идиотами, пытающимися ему сейчас помочь. - Вскипяти воду, Регис, - распорядился Франкенштейн, раскладывая на чистом полотенце инструменты. Их ещё предстояло накалить. И провести операцию. Франкенштейн уже давно осознал необходимость хорошего средства для таких случаев. Чего-то, чем можно погрузить пациента в глубокий сон, отключить сознание так, чтобы тело не дёрнулось и ничего не почувствовало, когда его будут резать. Как бы сократилось число смертей во время операций, люди перестали бы дохнуть от остановки сердца, не выдерживающего такой боли. Однако для этого нужно было бы смешать множество трав и отваров, проверить их действие на живом организме… Где взять столько времени и возможностей? Особенно здесь и сейчас. Как этого конкретного пациента лишить сознания, чтобы не дёрнулся от боли в самый неподходящий момент? Вино не подойдёт, если у него такая регенерация. Да и не было у Франкенштейна с собой вина. По голове стукнуть? Франкенштейн серьёзно рассматривал этот вариант, когда Регис позвал его. - Вода готова. Молодой человек кивнул и принялся за обеззараживание инструментов. А Регис сидел рядом с постелью друга и умирал от беспокойства. Но, конечно, сам мальчик наверняка полагал, что отлично держит маску бесстрастности на лице. Франкенштейна это даже умиляло. - Давай чем-нибудь привяжем твоего друга. Если он начнёт вырываться, будет только хуже. У вас тут есть верёвки? Регис задумался. - Мне об этом неизвестно. Но… вы не беспокойтесь – я сумею его удержать, - мальчик сказал это спокойно, без показной самоуверенности, как само собой разумеющийся факт. Франкенштейн с сомнением оглядел хрупкую фигурку и перевёл взгляд на сильного мужчину на кровати. Сумеет удержать такого? Это вряд ли. - Я сильнее, чем кажусь, - заверил Регис, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. - Ладно, - пробормотал Франкенштейн, приступая к делу, - значит, обойдёмся без верёвки… «Придётся и стрелу выдёргивать, и тело держать… Повезло», - меланхолично подумал студент, подвязывая волосы и промывая руки. Франкенштейн уселся прямо на ноги раненого мужчины, словно оседлав его, а Регис встал в изголовье, удерживая руки друга прижатыми к кровати. Раненый заметался, но в себя не пришёл. Франкенштейн вздохнул и, проведя все необходимые приготовления, приступил непосредственно к извлечению стрелы. Было у него такое приспособление – ложка Диогена. Молодой человек сделал её сам, вычитав в полезном пособии по ранениям, написанном ещё кем-то из римских врачей. Именно они первыми стали активно использовать приспособление для лечения своих воинов. Древко стрелы ломалось, а железный наконечник вытаскивали с помощью «ложки» - небольшого инструмента с металлическим кончиком в виде язычка лакающей собаки. Он вставлялся внутрь и «поддевал» наконечник, выталкивая его из тела. Как только Франкенштейн ввёл инструмент, раненый дёрнулся сильнее, начал вырываться и рычать, но удивительное дело – Регис и правда держал его крепко. Ещё и зашептал что-то на ухо – Франкенштейн не слышал, вообще не отвлекался на посторонние шумы. - Есть! – довольно возвестил молодой человек, подцепив наконечник и бросив его на полотенце. – Осталось промыть и перевязать. - Чёрт возьми, Регис! Это ещё что за Златовласка?! – возмущённо зарычали с кровати. Юный Ландегрэ шикнул на друга. - Идиот! Какой же ты идиот! Этот человек спасает твою тощую шкуру! А ты… ты такой идиот, взял и подставился… - Региса трясло. От облегчения, шока или страха – сказать было трудно. Наверное, от всего разом. – Ты хотя бы знаешь, как я волновался?! – он уже совершенно не элегантно кричал. – Как… да что ты вообще знаешь, эгоист! – Регис в сердцах замахнулся, чтобы ударить лежащего на кровати человека, когда Франкенштейн успел перехватить его руку. - Ну, хватит. Теперь всё будет хорошо, малыш. Поэтому подумай о том, что такой тон недостоин наследника рода Ландегрэ, и возьми себя в руки. Твой друг, конечно, заслужил и не такой нагоняй, но если ты отмутузишь его сейчас, боюсь, мне придётся начинать сначала. Давай подождём полного выздоровления, хорошо? Регис сдержанно кивнул и отвернулся к огню. Франкенштейн в упор посмотрел на раненого, который – вот же активный попался! – уже начинал вставать с кровати. - И куда собрался? – совершенно не обращая внимания на хмурую рожу, Франкенштейн толкнул его обратно на одеяла. – Лежи и не дёргайся. Я уже сказал – второй раз штопать не буду. Поэтому потерпи. - Эй, а ты, собственно, с чего мне приказывать вздумал? Я тебя сюда не звал, - огрызнулся оборотень, искоса взглянув на сидящего у камина раздражённого Региса. Франкенштейн присел на край кровати, занятый аккуратным разрезанием тонкой чистой ткани на полосы – для перевязки. - Ты бы вот что, - молодой человек подался вперёд, совсем вплотную к раненому, и посмотрел прямо в его глаза, - ты бы для разнообразия подумал не только о себе, м? Не пробовал такой сложный трюк провернуть? – синие глаза прищурились. – И в следующий раз справиться с собой, не попасться на глаза нашей университетской страже, избежать ранения и не навлечь на мальчика кучу проблем. Было приятно видеть изумление на лице оборотня. А вблизи, да ещё с такой рожей он совсем не страшный. - А ты у нас рыцарь, а, Златовласка? – прошипел оборотень. – Защищаешь больных, стариков и детей за деньги? Или это в оплату твоих сегодняшних услуг не входит? Так… благотворительность… ? - Маркус! – Регис вскочил и с досадой ткнул мужчину кулаком в плечо. Тот даже скривился. - Всё в порядке, Регис, - невозмутимо улыбнулся Франкенштейн, закончив резать ткань и приступая к перевязке. – Я всё равно не обращаю внимания. Конечно, этот оборотень вынуждал его сейчас дать ему в зубы. Разумеется, он ждал этого, напрашивался, причём, осознанно. Но Франкенштейн будет не Франкенштейн, если позволит крутить собой. Просто друг Региса не привык к нормальному обращению, не знал простых человеческих отношений и прятался за всей этой бравадой. Пусть, ему там пока удобно и спокойно. Хотя, и больно должно быть. Делая перевязку, Франкенштейн вдруг взглянул в его глаза и действительно увидел в них боль. И отчаяние загнанного людьми существа. Молодой человек понимал его. Разве не были они в схожей ситуации? Разве у самого Франкенштейна порой не было такого же взгляда? Но ведь это не повод становиться похожим на оборотня – диким и сплошь покрытым отравленными иглами. У Франкенштейна была его мечта. А теперь был ещё и… Рука невольно дёрнулась. - Прошу прощения. Да, теперь был Он. И ради Него Франкенштейн должен стать лучше. Он не совсем представлял себе, что это такое – «стать лучше». Как лучше? Насколько лучше? Лучше, чем кто? Чем он сейчас? Нет ответов. Франкенштейн просто не хотел Его разочаровывать. Молодой человек чувствовал, что это его убьёт – разочарование в тёплых глазах. «Ну, и когда я успел?», - мелькнула обречённая мысль. - Перевязка готова, - молодой человек встал и начал промывать и собирать инструменты. – С твоей регенерацией, - обратился он к оборотню, - будет достаточно не двигаться до следующего вечера. Воздержись, будь так любезен. Побереги своего друга, если не себя. Завтра я приду проверить, как он, - продолжил Франкенштейн, уже обращаясь к Регису. – Для быстрого восстановления сил ему нужен отвар из определённых трав, но у меня их нет. Однако они есть здесь, в лесу. Думаю, смогу их быстро найти. Маркус хотел уже что-то возразить, потом посмотрел на Региса и передумал. - Не уверен, что мне это нужно, но здесь ты врач. - Вот и хороший мальчик, - кивнул молодой человек, накидывая плащ и открывая дверь. – И, так, к слову, Маркус – моё имя Франкенштейн. Не Златовласка. Фран-кен-штейн. Обратишься ко мне ещё раз не по имени, - он нежно-нежно улыбнулся и закончил фразу, - отравлю. Регис и Маркус вдруг ощутили, что в помещении как-то очень холодно. Вот совсем морозно. - Л-ладно, понял, - Марскус сам на себя злился за то, что язык не слушался. Франкенштейн довольно кивнул и вышел. Потребовалось всего-то несколько минут, чтобы найти нужные травы. Франкенштейн ни раз собирал их здесь. Он уже повернул к хижине, когда услышал слабый шум со стороны дороги. Шум был едва уловимый, да и молодой человек его скорее почувствовал, чем услышал. Просто ощутил, что рядом кто-то есть. Франкенштейн затаился и бесшумно подкрался к кустам. Он находился на довольно приличной возвышенности, обрывом нависавшей над дорогой, и мог видеть её как на ладони. Оставалось надеяться, что тот, кто внизу, не обладает таким же чутьём и слухом. Франкенштейну всегда говорили, что он дьявол. Отчасти это было правдой. Слух и зрение у него были получше, чем у многих. Увиденное его совсем не удивило. По дороге, осторожно ступая, шёл Такео. Надо же, несмотря на то, что раненый усердно и даже мастерски запутывал следы, этот охотник всё же как-то добрался почти до убежища своей цели. Франкенштейн замер – вот кто-кто, а Такео вполне мог его и увидеть, и услышать. Что и говорить, мессир Райзел имел неординарных слуг. Мысль о ректоре отозвалась в груди слабой болью и воскресила неприятную сцену в кабинете. А потом появилось и чувство вины за то, что придётся утаить от Него сегодняшний визит. Увы, это не его, Франкенштейна, тайна. Такео наконец-то повернул, благополучно не заметив спрятавшегося Франкенштейна, и тот поспешил назад, в хижину. Когда он вошёл, Маркус – бледный и изрядно ослабший – уже спал. Регис сидел рядом с кроватью. - Поздравляю, - буркнул он с порога, - Такео вас почти нашёл. Но твой друг умеет запутывать следы. Регис вскинулся. - Да не дёргайся ты. Говорю же, он ушёл. Был на дороге, но повернул. Лучше бы о себе подумал – уже за полночь, что скажет твой дед? - Он сегодня останется на ночь во дворце, насколько я знаю. Он часто так делает. А я смогу вернуться в свою комнату втайне от слуг. Утром выйду к завтраку как обычно – они и не заметят. - Тогда нам пора уходить. Сейчас, только отвар сделаю. Пока Франкенштейн готовил нужное лекарство, Регис сидел, уставившись в одну точку, и молчал. Поэтому в наступившей тишине его фраза прозвучала до странности громко. - Я вот думаю… Так ли необходимо нам то образование, которое мы получаем? Что проку в знании созвездий, богословия и древней поэзии, когда неизвестными остаются гораздо более важные вещи? Я хочу сказать, - мальчик смутился, - что литературное и философское наследие древности, этикет и языки – это важно и крайне необходимо для развития духовности. Но духовность и элегантность – ещё не всё, не так ли? Когда у тебя на руках истекает кровью дорогой человек, разве будешь вспоминать Софокла? В тот момент я почувствовал себя таким никчёмным и совершенно беспомощным. И мне так хотелось…. – голос Региса прервался, словно горло сдавил спазм, - так хотелось знать что-то о том, как спасти его. - Наши желания и стремления в наших руках, Регис, - Франкенштейн прекрасно понимал сейчас чувства мальчика. Он сам когда-то преодолел это ощущение беспомощности и отчаянной незначительности по сравнению с целым миром. Страх и любопытство – две великие движущие силы, понукающие человека стремиться стать равным богам. А значит, самому держать в своих руках свою судьбу, знать как можно больше. Быть во всеоружии. – Нет ничего невозможного, если ты действительно страстно жаждешь этого. - Если действительно желать… да, пожалуй… Франкенштейн, благодарю вас за всё, что сделали сегодня, - мальчик поднялся и с достоинством поклонился. – Прошу ещё раз извинить моего друга – ему тяжело пришлось в жизни, а докторов он особенно не любит. Но я искренне вам признателен. Только я не вернусь в город с вами. Возможно, позже. - Я понял, - Франкенштейн кивнул, закрыл свой чемоданчик и накинул плащ. – Завтра я приду посмотреть, как он и сменить повязку, если это потребуется. Вполне может случиться так, что завтра раны уже затянутся. Не забывай поить его отваром – это поможет быстро восстановиться. И… удачи тебе, Регис Франкенштейн вернулся в ректорское крыло уже глубокой ночью. Было часа три, если он правильно рассчитал время. Наверняка этот пав… его королевское величество уже отбыло. Ну, в самом деле, не будет же он тут ночевать? Так? Воображение против воли нарисовало Франкенштейну картину обратного – король, оставшийся здесь на ночь, чтобы поглумиться над ним. «Ну, что я такое думаю?! Пора спать, точно… А если бы он остался, то в какой комнате провёл бы ночь?». Разбушевавшееся воображение подсунуло картину ректорской спальни, и тут же вспомнилось ласковое «Кадис, милый». Франкенштейн задохнулся. «Нет! Нет-нет-нет! Этого же не может быть. Только не Он!». - Франкенштейн? Что ты делаешь? Молодой человек замер, услышав этот тихий голос. И только тут понял, что стоит в неосвещённом коридоре первого этажа и трясёт головой, как одержимый. А в нескольких шагах перед ним на ступеньках – господин ректор. Полностью одетый и всё такой же невозмутимый. Только в глазах – вежливый вопрос о самочувствии подопечного. - Мессир, я… я… - что же ему сказать?! - Я рад, что ты дома. Тебя так долго не было. Я беспокоился… немного. Высшие силы, да за что же ему это? Заставил волноваться господина ректора! «Никогда себе не прощу!». Райзел имел привычку не отводить взгляда, разговаривая с кем-либо. Всегда смотрел прямо в глаза собеседнику, независимо от темы беседы. И сейчас этот пристальный, внимательный мягкий взгляд жёг Франкенштейну сердце. Ибо молодому человеку казалось так же немыслимо отвернуться в такой момент. - Франкенштейн… Я должен извиниться перед тобой за причинённую обиду… - Нет! – слова сорвались с губ прежде, чем разум успел приструнить порыв сердца. – Мессир, умоляю… Это я должен просить прощения за своё поведение. Я позволил себе лишнего в вашем присутствии, за что и был справедливо выставлен вон… - Так тебя поэтому так долго не было? – Райзел казался по-настоящему изумлённым. - Нет… - Франкенштейн замялся. Как сказать ему? Ведь это и правда не его тайна. Более того, это касается одного из учеников, за которых ректор несёт ответственность. Если он услышит правду, то обязан будет вмешаться, а это нанесёт непоправимый вред как самому Регису, так и Маркусу. Всё же, последний, несмотря на свой мерзкий характер, был пациентом Франкенштейна. А, следовательно, находился под его опекой. Ситуация со всех сторон была крайне неудобной и двусмысленной. – То есть, я повиновался вашему распоряжению, которое совпало с моими личными делами, только и всего. Как же мучительно лгать сейчас. Меньше всего Франкенштейн хотел лгать Ему. Совсем не имел такого желания. И мысленно уже много раз сам себя покарал за это. «Да что же такое?!». - Понимаю, - Райзел кивнул, без возражений приняв его слова и не задавая дальнейших вопросов. – Франкенштейн, непонимание между нами мне не желанно. Я попросил Тао заменить тебя лишь по одной причине – избавить тебя от неприятных минут и не расстраивать сильнее. В итоге моё решение лишь обидело тебя. Я сожалею. Больше всего молодому человеку сейчас хотелось броситься на колени и умолять простить его глупость и недогадливость. Ректор думал о его благе, волновался о нём, а он… Ласковая рука внезапно коснулась его лба. Как Райзел смог бесшумно и так быстро подойти к нему, Франкенштейн так и не понял. - Тебе нужно отдохнуть, ты устал. И Франкенштейн понял, что действительно очень устал, что взвалил на себя слишком много и слишком долго нёс свой груз один. Но эти глаза видят его насквозь, они видят его душу, его сердце, они всё понимают и принимают его именно таким. «Я просто хочу быть рядом с Ним», - думал Франкенштейн в ту ночь, перед тем, как провалиться в сон. – Просто хочу быть рядом, когда понадоблюсь Ему». - Дьявол раздери все эти деревья! – злился Такео, выпутывая из своих волос обломки веточек и еловые иглы. – Пусть заодно раздерёт и того гада, который меня в этот лес заманил! Тао со вздохом взял гребень и встал позади него. Распутывать такую гриву было делом тяжёлым, но не в первый раз, с другой стороны. - Расслабься, драгоценный, и расскажи-ка мне в деталях, что сегодня случилось. А я потом наберу тебе ванну. Такео выдохнул и откинулся назад, прикрывая глаза. У Тао были поистине волшебные руки. Он любил эти руки. Порой тонкие длинные пальчики творили чудеса. - Ммм… люблю, когда ты расчёсываешь мне волосы. - Ещё бы, - хихикнул секретарь, - ухаживать за такой шевелюрой самому практически невозможно. - А не ты ли говорил, что придушишь меня, если я их остригу? Так что продолжай… Что сегодня произошло? Когда лекции подходили к концу, а дождь ещё лил, я его и увидел. Он перелез через стену – нет, ты представляешь, как это сложно? А он перелез через университетскую стену! – в том месте в студенческом саду, где первогодки выращивают свои цветы и изучают ботанику. Там, разумеется, никого не было – во-первых, дождь. Во-вторых, к концу учебного дня там же и не бывает никого – ботаника обычно утром. И он, я готов поклясться, знал это. Я сделал ему предупреждение, окликнул. Но в ответ меня словно бы и не заметили. Он попытался спрятаться в кустах. Тогда я выстрелил первый раз, просто для острастки. Видно, до нашего седого дошло – он, наконец-то, попытался сбежать. И вот тогда я стрелял второй раз. Попал куда и целился – хотел только его ранить, чтобы поймать. Кто же знал, что парень так силён? Он смог убежать со стрелой в теле, добежать до своего леса и ещё запутать свои следы, несмотря на то, что истекал кровью. Сначала кровь и вела меня. Потом следы сбились, в итоге я почти заблудился. Потом мне показалось, что я смог прочесть правильный путь. Но… нет. Я так и не смог его найти. Только вот собрал урожай, которым можно весь вечер топить камин. - Ты хорошо поработал, - Тао наклонился и коснулся губ Такео своими. – Он просто знает этот лес как свой родной. Может, так и есть. Зато теперь я порадую тебя, - секретарь отложил гребень, обошёл кресло и сел на колени к Такео. – Вечером я, как обычно, расспрашивал стражу на предмет слухов и странностей. И один их них сказал мне, что видел, как двое студентов на закате вышли из города в сторону леса. То есть, он полагает, что оба были студентами, потому что узнал одного из них. Второго не разглядел, понял только, что это был совсем ещё юноша лет пятнадцати. Его лица просто не было видно из-за плаща с капюшоном. А вот первый особенно и не скрывался. Его вся наша стража знает. Это Франкенштейн. Я уточнил – у него был маленький докторский чемоданчик. - Какое совпадение – я ранил нашего частого гостя, а уже спустя какое-то время Франкенштейн ушёл куда-то врачевать чьи-то болезни. Причём, в том же направлении! – Такео довольно погладил лежащий рядом арбалет. – Надо бы проверить, куда ходил наш студент. Я вот только не думал, что они знакомы, - лучник помрачнел. – Неужели Франкенштейн всё же задумал какую-то мерзость? - Не стоит делать поспешных выводов, - Тао задумчиво перебирал волосы Такео. – У нас есть ещё второй загадочный спутник. Вполне может так случиться, что Франкенштейна просто пригласили спасти жизнь твоей неудавшейся мишени. А это значит, что он ещё навестит своего пациента. Такео! – секретаря явно посетила какая-то светлая мысль. – Проследи за ним завтра! - За кем? За Франкенштейном? Ха, - лучник покачал головой, - Тао, он не такой простой. Совсем нет. Вполне может случиться, что он меня заметит. Тао какое-то время задумчиво молчал. Затем его губы растянулись в хитрую усмешку. - Такео, знаешь, что… Пусть он тебя заметит.