Мы квиты

Мастер жадными глазами впивался в Доктора раз за разом, пока за бортом проносились безграничные космические ночи. Казалось, каждым, будто фосфоресцирующим, взглядом он пытался прожечь оппонента насквозь. Охваченный неистовым желанием свернуть ненавистную шею он дёргал на себя руки, скованные наручниками, но всё было тщетно. Сначала, только переступив порог ТАРДИС, он много говорил, не сдерживаясь, как если бы внезапно стал живым воплощением центрального телеканала, где на один день отменили цензуру. Как и полагается, полились все самые ядовитые претензии, вылезли прошлые обиды, и тонкими прослойками легла обсценная лексика. Всё это обильно приправлено криками и сумасшедшими конвульсиями ради полноты блюда отчаяния. Затем, просмаковав горе своей попранной свободы, он замолчал. Новое блюдо готовилось внутри него: обида медленно, но верно собиралась в горле, которую оставалось только выплюнуть, ибо совершенно невозможно – проглотить. Однако перед этим пусть Доктор поперхнется своим триумфом, который он жуёт; пусть смотрит, сколько ему нужно, в глаза загнанного, но не поверженного зверя, а потом, как миленький, он захлебнётся своей кровью, сопереживая, загарпуненный его горячей нестерпимой болью... Это же Доктор! Милосердный таймлорд, добрый таймлорд, хороший таймлорд, защитник Земли и всех этих беспомощных людишек. Хвала Доктору! Хвала и слава... Тюремное путешествие длилось ещё лишь около недели, но жизнерадостный любитель глупцов уже успел надоесть Мастеру. Вечные рассказы о том, как он спас Землю от того, от сего, от прочего, – скука смертная! Конечно, это делалось не просто так. Никто из спутников галлифрейца ничто не знал так подробно, как узнал Мастер, не слышал что-то столь же увлеченно поведанное, что услышал Мастер, не чувствовал такой отдачи, которой удостоился Мастер. Мастер, Мастер, Мастер! Так что же? А всё просто! Доктор хотел завоевать старые позиции в душе таймлорда: его всецелое понимание и доверие.

***

Он врывается в ТАРДИС, хохочет, начинает очередную историю. Слова льются из него фонтаном, вьются серпантином; громкие, звучные, искрящиеся, переливающиеся, блестящие, захватывающие. Они не кончаются! Плещутся, окутывают всё пространство, прилипают к стенам, к полу, захватывают консоль, гардероб, и всё, мимо чего проходит Десятый. Они увязают в одежде, которую он с себя снимает, прицепляются к надеваемой. Вдруг всё это заканчивается. Внезапный вихрь тишины вышвыривает этот полисемантический карнавал в никуда и захлопывает дверь. Может быть он и был, а может быть и нет, но это ничего не значит. С Доктором все звуки пустые, никчемные и тусклые. Для Мастера они с самого начала никакие. Он не хочет вступать в ряды пустословов и молчит, как и прежде, только без того налёта безразличия, а с чем-то таким, что Доктор пусть и не сразу, но всё-таки замечает. – Эй! - Кричит таймлорд из глубин своей чудо-машины. - Ты будешь меня слушать или как? Мастер взводит глаза к потолку, а когда опускает, то перед ним оказывается хозяин будки в резво наброшенных очках, расположившихся наискось, недонадетом костюме и с тщетной попыткой прикрыть трепетное внимание. – Знаешь, я сегодня здорово устал, - вздыхает Десятый. - И хотел бы, чтобы меня хоть ну немножечко, самую каплю из озера Силенсио, послушали внимательно. Никакой реакции. Пленник сидит, уставившись на свои намеренно переплетенные, крепко-накрепко, до бесчувственности, сцепленные между собой пальцы и небрежно побрякивает цепями. Таймлорд поправляет обезумевшие очки и присаживается на корточки рядом с пленником. – Слушай... - прошептал он. - Мы с тобой ни разу не говорили об этом, за всё время, что ты здесь... С моей стороны было много откровенностей... но это не то. А ты пусть и не сказал... почти не сказал... Я ведь понимаю... Таймлорд оторвал взгляд от наручников и подарил его Доктору. Его глаза кричали. – Я знаю, чего ты хочешь на самом деле, - в глазах Десятого зажегся отчаянный огонек. - Мы должны были сделать это раньше! Но я не мог... вот так сразу... нет... Я должен был все тщательно взвесить, оценить обстановку... И я вот запер тебя, - ещё тише, почти про себя, продолжал он. - Тебя, такого свободного, независимого, вот так просто... Невыносимо. Тебя же это сломит... Это почти то же, что убить... Что я за чудовище, в ко... – ХВА-ТИТ БОЛ-ТАТЬ! - прорычал Мастер. - Бла-бла-бла, бла-бла-бла! Ты когда-нибудь затыкаешься? Доктор отшатнулся от него, что из его позиции обернулось в полноценное падение; замолк. Как загипнотизированный, он настроил ТАРДИС на тот путь, который постоянно прокручивал в голове и, пробуди его в любой момент от погрузительных занятий с консольной, он бы с точности до секунды назвал координаты. Десятый схватился за поручни так, что костяшки побелели, и они с грохотом помчались в неизведанные дали, в неопознанную галактику. Десятый мысленно пожирал самого себя, пока его старушка преодолевала расстояние. Что же он сделал? Пленил того единственного, кто способен понять его и его боль: повелителя времени. С его стороны это чуть ли не крайняя степень несправедливости как к нему, так и к себе. А что нужно было сделать? Освободить его и смотреть, как мир трещит по швам? Но как это возможно? Это совсем не то. В том идеальном мире, что он себе строил, они должны быть вместе, чтобы творить и создавать, чтобы длить гордое существование расы. Разве что для этого один должен перевоспитать другого, внушить, переделать... А точно ли? А возможно ли? С такими дикими глазами и слепым сердцем?.. К ЧЁРТУ! Не получится, не выйдет, не надо... Ничего не нужно, плевать! Только пусть этот ребенок хоть немного, совсем чуть-чуть успокоит себя, а там – будь что будет. Шум стих. Равномерное шелестение некоторых приборов сигнализировало о том, что они приближаются к пункту назначения. Доктор снял с Мастера наручники и махнул в сторону двери, не поднимая взгляд. Бывший пленник бросал недоверчивые взгляды, потирая запястья, пытался хоть раз заглянуть в глаза своего надзирателя, чтобы понять, шутит тот или нет. Доктор был подавлен и только едва заметно кивнул. Бывший заключённый осторожно, с не угасшим до конца сомнением, подошёл к двери, а потом внезапно толкнул её ногой. ТАРДИС парила в пространстве, будто плыла, отчего создавалось такое глубокое, мечтательное ощущение неизведанного, таинственного. Не было ничего прекрасней в тот момент. Разве что следующий миг превзошел предыдущий: он узрел красоту чужой галактики, сверкающей фиолетовым, серебристым, персиковым и медовым, завораживающей звёздами, переливами, метеорами. Громадная, необъятная, неизвестная. Она желала, чтобы ее разбили вдребезги, раскромсали как дорогой персидский ковер на миллионы лоскутков, сделали из неё калейдоскоп. Кроваво-безжалостный, ужасающий разнообразием изощрений калейдоскоп мучений, невыносимых агоний, беспощадной смерти. О, да! Он улыбнулся по-настоящему, с наслаждением. Рядом возник Доктор, как в расшатанном человеческом сознании появляется фантом. – Давай, сделай это со мной. - Мастер облизнул губы и улыбнулся. - Тебе, может быть, понравится, - бросал он наугад, посмеиваясь. - Сделай это ради меня. Десятый не изъявил желание поучаствовать, несмотря на уговоры, только молча подал Мастеру гаджет, который явно стрелял на поражение. Они будто поменялись ролями в молчании, но убивать или быть убитым Доктор решил для себя давно. Мастер бережно принял устройство, провёл по нему рукой, лаская, и запечатлел на прощание образ галактики в своей голове. Наконец-то он привёл прибор в действие. Громовой вздох разбудил в разрушителе неимоверный восторг. Кроваво-алые всполохи разрывали звезды и планеты, разбрасывая останки золотистым дождём. Это было настолько прекрасно и жестоко, что Мастер рыдал и смеялся. Он смотрел какое-то время, а затем понял, что больше не может сдерживаться. Отбросив в сторону орудие своей беспощадности, таймлорд забил кулаками в дверь ТАРДИС, разрываемый истерикой, будто он выпустил сразу два снаряда: один внутрь, а другой наружу. Доктор не испытывал особых эмоций на тот счет, что стал соучастником уничтожения галактики. По большому счёту, он вообще ничего не испытывал: не видел, не слышал, не понимал, – всё в нём сломалось. Он только жалел, что его самого можно подлатать и он будет носить эту пыль и всполохи на плечах, а мир разрушенный не склеишь временем. Вдруг Мастер непостижимым образом оказался рядом и схватил его за ворот. Доктор, скорее автоматически, сделал шаг назад, заходя в глубь машины, чтобы уж наверняка не быть выброшенным вместе с космическим хламом, хотя, может, это было бы и к лучшему... Он не знал, за что цепляться. Что ему не понравилось? Неужели взрыв? Маломощный? Или слишком маленькое злодейство? Надо было спуститься с ним на планету с ножами, пистолетами или более изощрёнными орудиями? Чем он должен был пожертвовать, чтоб ему было хорошо? А истерика? Вот так он показывает злость? Почему он так резко прекратил изливаться? Почему он порывисто снимает с него пиджак и рубашку... Что?! – Думаешь, я не слушал все эти твои рассказы? - усмехнулся Мастер. - Думаешь, я ничего не понял? Доктор упал на спину, на решетчатый пол, услышал, как Мастер глубоко дышит, придавливая его собой. Извне продолжалось нечто великое и бесконтрольное, шумное и ужасное, а он лежал на полу, недоуменно рассматривая, будто это первое, что он увидел в жизни — коварный изгиб губ. Перед глазами мелькнули наручники. Одним движением его руки взметнули вверх, а вторым — закрепили в таком положении. – О, я всё слышал! - Едко прошептал Мастер в ухо Доктора так горячо, что у него побежали мурашки по спине. - Слышал, как ты стонешь по ночам, произнося моё имя. – Ч-что за бред? - Промямлил Доктор, пытаясь сбросить с себя мужчину. - П-прекрати эти шутки... это н-не... – Это не шутки, - отрывисто произнёс таймлорд. - Это моя благодарность. Сильная рука легла на крепкий бугор и начала горячо уверенно массировать, другая избавилась от ремня, а потом стянула с Доктора всё лишнее. Распятое под взглядом Мастера тело почти дрожало, глаза пленника молили о пощаде, но... – Ты не сможешь от этого отказаться. Не притворяйся невинной истерзанной овечкой, ибо я вижу, - Мастер многозначительно поднял бровь. - Ты не против. Мы оба это знаем. Десятый невольно взглянул на себя, поморщился, выдохнул, а потом уставился на Мастера, удерживаясь от того, чтобы не раздевать его взглядом. Горячие руки коснулись плеч, прокатились по торсу, остановились на ягодицах, коснулись члена... И весь вечер им только и оставалось, что метаться, вскрикивать, стонать, дрожать, то резко, то медленно двигаться, касаться... Умирать и возрождаться, любить и ненавидеть. (И прочее, и прочее, и куча подобных штампов.) Под конец Доктор упал обессиленным, выпитым комом. Скованный наручниками; удовлетворённый, но поверженный. Он не мог дышать. Он не мог дышать от того, что... – Мы квиты, - произнёс Мастер, изящно и холодно приводя в порядок внешний вид.