Как пахнет любовь?

      Лаванда. Удивительный цветок, по преданию изгнанный из рая вместе с Адамом и Евой. Жан-Батист не знал об этой легенде, как он не знал о рае и аде. Его не интересовали сказания – у них не было запаха. А у лаванды он был.       Она пахла так сильно, что у непривычных к этому людей кружилась голова, но Греную это все было нипочем – запахи были его жизнью. Он знал, как ему казалось, все ароматы на свете, и был крайне доволен этим. Для того, чтобы добиться этого, он шел на все – и его коллекция пополнялась, как множились зарытые волосы и одежда, принадлежавшие девушкам, которым выпало оказаться объектом его сумасшедшего желания. Его не интересовали их тела, их красота – лишь их запах.       Она была другой. Невзрачная, в общем-то, но было в ней что-то, что притягивало к ней, как магнитом. Огюстина была рыжей – и он не знал, почему его всегда тянуло к девушкам именно с таким цветом волос, конечно, внешность его нисколько не волновала, но пахло от рыжеволосых как-то иначе. Первая его жертва была рыжей – и та, о которой он так давно грезил, тоже. Девушка носила на себе аромат лаванды, которую постоянно собирала, но это был какой-то другой, совершенно отличный запах. Он не давал Греную покоя, и все свободное время он проводил, наблюдая за ее работой, смакуя благоухающую смесь ее разгоряченной кожи и сладковатого пота. Огюстина не протестовала против его постоянного присутствия и только с полуулыбкой следила за ним, изредка поднимая глаза от своей работы. Что-то в этом загадочном молодом человеке было необъяснимо и непонятно для нее, но она все же оставалась с ним приветливой.       - Здравствуй, - окликнула она его, снова замечая у кромки поля. Одернув подоткнутую юбку, она подошла к нему, опуская на землю сумку с цветами и поднимая спрятанный в тени трав кувшин с водой. – Хочешь?       Жан-Батист кивнул, принимая сосуд, и осторожно прикоснулся губами к ее руке. Совсем необязательный жест, но ему он был необходим – припадая к ее тонкой, еще не огрубевшей ладони, он тайком вдыхал ее аромат.       - Будет тебе, как барышне прямо, - засмеялась Огюстина, убирая руку, и он был готов просто зарыдать от обиды. Она могла ударить его, и он не испытал бы такой досады, но это… Он должен был обладать ее запахом, так же, как и владел «духами» принадлежащим другим, уже погибшим девушкам. Сожалел ли он о том, что Огюстина должна пополнить этот список - нет. Она же ни за что не согласится отдать свой аромат добровольно.       - Попробуй, как пахнет, - продолжила она, выбирая веточку и протягивая ему. – Мы начали собирать немного раньше, она, кажется, чуть нежнее. Как тебе кажется?       - Да, - согласился Гренуй. Он не привык говорить, живя в мире ароматов и со всей холодностью относясь к людям. В это вселенной слова были не нужны.       Ее удовлетворил его ответ. Отвернувшись, она высыпала веточки в большую корзину и вновь направилась вглубь поля.       - Огюстина! - едва ли ожидаемо даже для себя позвал ее Жан-Батист. Она быстро обернулась и движение ее волос вновь раздразнило чуткое обоняние Гренуя. – Вернись, прошу тебя.       - Ну конечно, - пожала она плечами, неспешно шагая обратно. - Ты сегодня странный, Жан-Батист. Ты здоров?       - Огюстина, мне нужна твоя помощь.       - Моя?       - Да. Только ты мне можешь помочь.       - Я… конечно, - неуверенно ответила девушка. Поведение обычно ужасно молчаливого молодого человека немного пугало ее, но она не решилась подать вида. – Что именно я должна сделать?       - Подари мне свой запах.       Она в ужасе отшатнулась, со страхом во взгляде смотря на него.       - Я все тебе объясню, это совсем не страшно, - поспешил оправдаться Жан-Батист, но она уже не слушала его и, подобрав юбки, понеслась прочь. Он наверное мог бы догнать ее и поступить как и с остальными девушками, но что-то остановило. Это уж наверняка была не жалость к человеческой жизни, которая могла оборваться в одну минуту, стоило ему только пожелать, нет, скорее он остановился только потому, что не смог заставить себя уничтожить тот букет, который он потерял бы навсегда, стоило ее сердцу остановиться, а телу остыть. Этого он никак не мог допустить.       И он стал готовиться. За стеной бушевала гроза, щедро поливая землю дождем, но Гренуй не обращал на него внимания – это явление было изучено им от и до. Он знал, чем пахнет мелкий осенний дождик, крупные капли летних ливней, как меняется запах перед грозой и даже чем пахнет радуга. Сейчас его интересовала только Огюстина - и ее аромат, который придется забрать у нее насильно.       Раскат грома заполнил каморку Жана-Батиста, и в дверь негромко постучали. Он наверняка бы проигнорировал припозднившегося, совсем незваного гостя, если бы не почувствовал тонкий шлейф влажной и оттого немного терпкой лаванды. Он бросился к входу, распахивая створку … и обнаруживая там ее.       - Впустишь? – спросила Огюстина тихо, несмело смотря на застывшего в дверях молодого человека. – Или может мне уйти?       Он категорично замотал головой, отходя в сторону и пропуская ее во внутрь, к теплу. Теперь уже ее запах наполнял тесную комнатку и, казалось, он вытесняет все ароматы, которые жили здесь раньше.       - Мрачно, - проговорила она осматриваясь. Она откинула с головы не спасший от дождя капюшон и быстрым движением выжала волосы. Они запахли еще сильнее и, едва не застонав, Гренуй с трудом сдержался, чтобы не броситься на колени на земляной пол, так жадно впитавший капли парфюма, принадлежащего ей одной, но, кажется, она все же заметила его порыв. - Жан-Батист, как ты это сделаешь?       Он поднял глаза, отрываясь от частичек земли, еще хранящих ее аромат, смешанный с дождем, и взглянул на нее с немым вопросом.       - Ведь это же ты… те девушки. – Она взмахнула рукой, будто они все сейчас стояли за ее спиной. – Ты хочешь меня убить?       - Нет! – запротестовал Гренуй, совершенно забывая о том, что только что тщательно готовился к этому. Сейчас в его мыслях была только она – та несравненная красота, которая царила в его жилище, создаваемая образом лишь одного запаха. – Совсем не так.       - А что тогда?       Его взгляд забегал по комнате в поисках помощи. Он должен показать, должен объяснить. Она сама пришла к нему, сама!       - Я... должен нанести вот этот жир, - заговорил он, хватая горшочек и протягивая ей. – Подождать пока он пропитается и собрать его.       - Это все? – недоверчиво уточнила Огюстина, поднося плошку к лицу и принюхиваясь. - И ты отпустишь меня?       - Да. Мне больше ничего не нужно.       - Х-хорошо, - кивнула девушка и протянула ему руку. – Что я должна сделать?       Его взгляд прошелся по всему ее телу, останавливаясь на шнуровке на груди. Она заметила и инстинктивно прикрылась, прижимая ладонь к молочно-белой шее.       - Совсем? – спросила Огюстина дрожащим голосом, и он кивнул, впервые сожалея. Только однажды он пытался собрать запах с еще живой девушки, но то было совсем иначе, и она намеревалась получить за это деньги. Сейчас же невинная добрая девочка смотрела него с большим стеснением, чем со страхом, и ее заалевшие щеки все объяснили – ее пугала перспектива остаться без одежды перед мужчиной.       - Не бойся меня, - прошептал Гренуй. – Тебе ничего не грозит.       Закусив губу, Огюстина опустила глаза и отстегнула пряжку плаща, и он упал, распространяя вокруг нее целый вихрь ароматов – ее собственного, сегодняшнего ливня, хлеба, которого она совсем недавно забирала из булочной, овощей. Он мог рассказать о ней все, по одному запаху распознавая, что она делала чуть ли не неделю назад, но сейчас не мог заставить себя подумать об этом. Расправившись с плащом, девушка потянула за шнурки корсажа - и платье точно так же скользнуло к ее ногам.       Он не выдержал. Подгоняемый собственным желанием вобрать в себя все это богатство, он опустился на колени, жадно вдыхая самый желанный для себя запах. Жестковатая тонкая ткань легко отдавала вобранную в себя воду вместе с ароматом хозяйки, и он старался не потерять ни частички, запоминая его, составляя его рисунок в своих мыслях.       Ее небольшие кисти коснулись его лица, и он оставил ее наряд, приникая лицом к ее телу, все еще скрытому от него тончайшей сорочкой. Он скользнул вверх по ее фигуре, поднимаясь на ноги, и поддел пальцами широкие бретели ее последнего одеяния.       - Пора, - проговорил он, буквально захлебываясь от восторга и грядущего триумфа. Его руки поползли вниз, увлекая за собой рубашку и обнажая ее полностью: небольшую полную грудь, плоский живот, крутой изгиб бедер. – Ляг… вот сюда, сейчас.       Он бросился к своей кровати и, заметавшись по комнате, бросил на грязную, ветхую постель простыню, которую готовил для нее, для ее бездыханного тела. Стыдливо прикрывшаяся Огюстина шагнула к кровати, присаживаясь на краешек и, чуть помедлив, скромно, почти комком укладываясь на ней.       - Нет, не так, - заметил Гренуй, мягко расцепляя ее руки и располагая по обе стороны от тела. Ноги он чуть раздвинул и левую согнул в колене, открывая себе доступ ко всем уголкам ее тела.       Подняв глаза, он заметил прозрачные капельки, скатывающиеся по ее щекам, и быстро пригнулся к ее лицу.       - У тебя слезы пахнут… - выдохнул он, молниеносно выхватывая из своего тайника небольшой кусочек ткани. – Можно?       Сжавшись, она снова кивнула, и он осторожно провел платком по ее лицу. Начало было положено и он, отложив его, принялся за основную часть. Черпая пригоршней тягучий жир, он распределял его по всем выемкам ее тела, как всегда неравномерно, руководствуясь только своими ощущениями и обонянием. Его скользкие пальцы деловито подняли ее руку, нанося жир на подмышки, сгибы локтей, запястья и ладони, лишь поверхностно нанося его на остальную кожу рук. Он снова окунул кисть, мягко массируя ее грудь и живот, скользя по внутренней и внешней сторонам бедер. Наконец, его миссия была закончена – оставалось только ждать, и он присел рядом, придирчиво оценивая свою работу.       - Жан-Батист, - едва слышно прошептала Огюстина, боясь пошевелиться.       - Да.       - Зачем тебе все это?       Ее вопрос поставил его в тупик. Зачем? Как это зачем – ведь запах на самом деле это самое главное. Люди хотят обладать всеми богатствами мира, всеми его знаниями, а иногда и просто им самим, но они не понимают, что ароматы это и есть мир. На земле все имеет свой запах – кроме него самого - и заполучить их все, значит получить в распоряжение все, что только существует на планете. - Я хочу изучить все запахи, - ответил Гренуй заученно, как молитву. – Я должен их иметь. - И мой тебе нравится? - Да! Хотя нет такого предмета вещи и существа, который пах бы для меня неприятно. - Я последняя? – спросила девушка, и он покачал головой. – Ты будешь убивать и дальше… - Я не хотел этого! – с пылом отрезал Жан-Батист. – Они сами виноваты, они не хотели! Я должен был! - И ты ни разу не испытывал к ним сострадания? Жалости? Тебе не нравилась ни одна из них? - Мне нравился их запах, - рассеянно пожал плечами молодой человек. – Они все пахли совершенно особенно. Качнув головой, Огюстина устроилась чуть по-другому, не нарушив созданной им оболочки. - Тебе незнаком один аромат. - Неправда, - возразил Гренуй. – Я знаю их все. - Нет. - Я чувствую то, что ты никогда не сможешь почувствовать. - Возможно. Но и я могу сказать тебе то же самое. - Скажи, что это за запах! – потребовал Жан-Батист. - Я точно с ним знаком. - Любви, - отозвалась Огюстина. – Ты не знаешь, как пахнет любовь. Гренуй осел, обдумывая ее слова. Любовь… он вообще не знал, что это такое. Это чувство было не знакомо ему, ни он сам, ни его никто не любил. Мадам Арнульфи и Дрюо – нет, это совсем не то. Он не знал даже очертания этого аромата, и это раздирало его больное идеей сердце на части. - Как она может пахнуть… - выговорил он, обращаясь к самому себе. – Как… - Не знаю, - ответила девушка. – Должно быть сладко. Жан-Батист почувствовал себя дурно. С ним всегда это происходило, когда какой-то запах оказывался недоступен для него – он не мог признать за собой такого сокрушительного поражения. Он ощущал, что силы покидают его, уступая место болезненной слабости. - Жан-Батист, что с тобой? - позвала Огюстина, заглядывая ему в лицо. – Ты бледный… - Как она пахнет…- как заведенный вопрошал он. – Я должен узнать. - Это же чепуха, успокойся. - Чепуха? – взревел Гренуй с видом обиженного ребенка. - Я должен, должен, должен… Его гневные восклицания были прекращены ее губами, такими яркими, полными какого-то неизвестного вкуса. Жан-Батист никогда не думал об этом, и к еде относился как к человеческой слабости, не разделяя на вкусную и невкусную – она оставалась для него всего лишь способом продолжать работу. Но сейчас он отчетливо чувствовал сладость, которую по привычке попытался представить запахом, но у него ничего не получилось. Ее руки гладили его лицо, затянувшиеся раны и язвы, не боясь, не брезгуя, и он, последовав ее примеру, запустил пальцы в ее роскошные волосы – кладезь аромата, так не ценимую обычными людьми. Он чувствовал его сквозь кожу, и он пропитывал его как дорогие духи роскошные перчатки. Оторвавшись на мгновение, Гренуй снова прильнул к губам девушки, успев только заглянуть ей в глаза. Когда руки Огюстины потянули вверх его рубашку, он не противился ей, а только поднял руки, помогая ей освободить себя. Он ощущал себя грязным и никчемным, водя своими заскорузлыми грубыми руками по ее нежной спине, но не мог остановиться, чувствуя что-то гораздо большее, чем предвкушение обретения нового запаха. Девушка опустилась на кровать, рассыпая по тощей подушке огонь своих волос, и Жан-Батист потянулся за ней, припадая к длинной шее. Под тонкой кожей билась жилка, заставляя кожу источать весь ряд присущих ей ароматов, и он застонал, боясь банально перенасытиться этой красотой. Улыбнувшись, Огюстина привлекла его к себе, и ему ничего не оставалось, как скользнуть в нее, не задержавшись даже на никого не остановившей преграде. «Что это?» - вопрошало его сердце, когда он почти с таким же усердием, с каким работал над своими духами, ласкал выгнувшееся в сладкой истоме тело девушки, которая еще утром была для него всего лишь ароматом. Не умея и не зная ничего об этом, он подчинялся одному лишь инстинкту, захороненному где-то очень глубоко в нем, прохаживаясь ладонью по гладкому бедру, осторожно сжимая пальцами полусферу груди, нежно, дразня, закусывая крошечный комочек соска. Поднявшись, Огюстина прильнула к нему всем телом, и он, держа ее в объятиях, почти пожалел о том, что чувствовать ее полностью ему мешает тот самый жир, нанесенный им самим. О духах он и не помышлял, сейчас с детской неопытностью боясь огня внутри него, все сильнее разгорающегося и в один момент взорвавшегося со сладостной болью, заставив его задохнуться и сильнее сжать ее плечи. Такого с ним еще не случалось. Все еще обнимая ее и прижимая к себе, Жан-Батист все думал о том, что случилось. Что это было - похоть? Но он ей неподвластен и она имеет совершенно другой запах – грязи, тяжелого горького пота, но сейчас все было иначе. В воздухе витал ее аромат, все такой же нежный, чуть терпкий, но Гренуй вдруг осознал, что к нему прибавилось что-то еще. Незнакомый привкус, что-то совершенно незнакомое, но не портящее ее запах, а, напротив, дополняющий его, словно необходимый ингредиент, делающий хороший парфюм еще лучше. Спустившись ниже, он обхватил ладонями холмик груди спящей девушки, пытаясь определить, что же все-таки изменилось. Ничего, кроме вот этой сильной нотки чего-то чужого, не принадлежащего ей. Острый, жесткий как какой-то неведомый металл, он служил фоном для яркой красоты лаванды, но откуда он взялся… Вздохнув, он прижался губами к ложбинке груди, наслаждаясь первым вкусом, который он хотел ощущать снова и снова. - Жан-Батист, - позвал ее голос и он вернулся к ее сияющим глазам, необычайно глубоким в своем удивительно чистом сером цвете. Наклонившись к ней, он прикоснулся к ее рту, когда она неожиданно отстранила его от себя. - Подожди, - попросила она, своей улыбкой успокаивая его дрогнувшее сердце, и провела пальцем по его губам, демонстрируя сгустки жира. – Вот теперь можно, хоть и скользко все равно. Он не поспешил последовать ее разрешению, притягивая ее руку к своему лицу. Жир собранный ею той остротой пах еще сильнее. - Давай соберем его, - прошептал он, скатываясь с постели и берясь за шпатель. Сегодня его движения были гораздо более плавные и осторожные, чем обычно, он уже не стремился собрать все до последней капли. Закончив с Огюстиной, он провел скребком по своему телу, хранившему ее аромат с проведенной вместе ночи. Снимая слой с внутренней стороны запястья, он нахмурился, вновь ощущая тот металлический привкус и, принюхавшись, наконец смог определить откуда он появился – пахло от него. Запах не исчезал, как он не соскребал жир, как не тер кожу – он был его, освобожденный ею из плена его собственной одержимости. Отставив заполненный горшочек, Гренуй вернулся к ней, не думая позаботиться о нем - он займется этим потом, если захочет. Сейчас в его желаниях была только она одна ее разгоряченное тело и аромат, в котором он желал закрепиться навсегда – самый прекрасный парфюм, который он сумел создать за свою жизнь. С запахом, о котором он ничего не знал до этой самой ночи.