Фотография, на которой его нет

Там был летний день. Один из немногих дождливых и холодных летних дней, которые запомнились в тот год. Довольно потрепанная старая фотография, которую Нил стащил из дома Питера много лет назад, когда еще был консультантом на поводке, хранила о нём воспоминание. От взгляда на неё становилось как-то слишком уютно и немного грустно. С маленького кусочка бумаги веяло влажной прохладой, стариной и запахом мокрой травы. Было слышно, как шелестят листья, по которым стучат капли дождя, а запах свежего яблочного пирога с корицей, приправленного любовью, до сих пор будил аппетит. Нил легко мог представить себе, глядя на фото, и запахи, и звуки, и даже саму атмосферу, хоть его и никогда не было в том домике на берегу лесного озера. Всё, что он помнил о тех выходных, так это то, как слушал новую теорию Мозза о захвате власти в Белом доме инопланетными формами жизни, время от времени отвлекаясь на еле слышные аккорды фортепьяно этажом ниже, и как дописывал какую-то картину. А Питер и Элизабет проводили те дни в обществе друг друга. Нил представить себе не мог, чем там занимался его друг. В такой день о рыбалке не могло быть и речи, а чинить что-то в том домишке казалось ему, как он как-то упомянул в разговоре с консультантом, почти святотатством. Возможно, что именно он и готовил тот яблочный пирог, который стоит на столике у камина, дожидаясь своего звездного часа. А Элизабет, судя по фото, нашла себе занятие. Фотограф запечатлел момент идеальный в своей красоте: женщина сидела на старом мягком диване с кучей подушек, поджав под себя ноги в разноцветных полосатых носках, и вязала. Длинный, уже давным-давно растянутый свитер с высоким воротником казался на ней безразмерным и катастрофически большим, но безумно теплым и уютным. Пальцы, замеревшие над новой петелькой, были наполовину скрыты длинными рукавами. До сих пор представлялось невероятным, что она могла так резво орудовать огромными спицами, не запутываясь в собственной одежде. На фотографии Элизабет не смотрела в камеру. Она, похоже, вообще не знала, что попала в кадр. Её лицо немного сосредоточено, но при этом губы тронуты мечтательной улыбкой, полной нежности и заботы. В свете очага её кожа приобретала новый оттенок, который, увы, никогда не воспроизвести на палитре. Волосы, разметавшиеся по плечам в полнейшем беспорядке, тоже блестели огненными отсветами. Нил никогда не видел миссис Бёрк такой. Домашней, уютной, беззащитной. Истинная грация и женское очарование было во всем её облике. Но не только Элизабет можно было восхищаться на этой фотографии. За спиной хозяйки дома, слева от фотографа, висело большое зеркало, в котором отразился Питер с фотоаппаратом в руках. На его тоже слегка потрепанных трико виднелись остатки муки, а на левой руке, которую, если очень постараться, тоже можно разглядеть в отражении, прихватка. Видимо, желание сфотографировать супругу возникло спонтанно. Сине-зелено-красный свитер тоже местами был запачкан чем-то, что в маленьком отражении разглядеть было невозможно. Однако не смешной внешний вид был причиной внимания зрителя. На лице Питера застыло выражение восхищения, любви и нежности, которое едва ли возможно изобразить на бумаге. Весь он был словно посетитель музея перед Моной Лизой: счастлив от возможности сделать прекрасное и важное фото. Нил не видел эту фотографию с того самого дня, когда украл её у владельцев. Тогда он не отдавал себе отчета в том, почему так поступил. Собственно, он никогда не позволял себе над этим задумываться, потому что боялся захлебнуться в чувстве вины за обман друга. Но сейчас, когда годы работы на ФБР уже были далеко позади, когда отношения с Питером на том уровне давно закончились, Нил понял: это фото — гимн идеальных семейных отношений. Именно стремление обрести такое счастье побудило Кэффри тогда оставить её себе. Как же давно это было! И то лето, и тот день… та жизнь. Скучал ли он по ней? Пожалуй, нет. Разве что в редкие вечера ностальгии, которые бывают у всякого. Или сегодня, но только потому, что случайно наткнулся на эту давнюю фотографию. Кэффри ласково провел пальцем по изображению. Не по чему-то конкретно, а по всему сразу. По тому сладкому воспоминанию, которого, если подумать, у него и не было. — И сейчас ты скажешь, что собирался её вернуть. Питер хлопнул друга по плечу, и сел рядом с ним. — Нет. Вообще-то, не собирался, — не растерялся парень. — Хотя бы честно. Где ты её откопал? Нил пожал плечами и положил фото на тумбочку возле кровати. Он уже забыл, зачем пришел сюда. Собственно, он теперь и не пытался вспомнить. — Выпала откуда-то из вещей. Я еще не все их разобрал. — Новая квартира, новая старая жизнь и прочие неожиданности, — Питер пошел к выходу и, обернувшись на пороге, добавил. — Дамы уже ждут нас внизу и готовы растерзать тебя за опоздание. Нил поправил галстук, бросил короткий взгляд в зеркало и мимолетом пробежался по фотографии. — Уже иду, — ответил он уже почти спустившемуся по лестнице Питеру. Уверенным шагом он покинул комнату, чтобы отметить годовщину своего первого преступления. Праздник, который семейства Бёрков и Кэффри отмечали уже несколько лет. А на тумбочке, переливаясь в лучах солнца и поблескивая пылинками, тихонько лежал он — памятник семейному уюту и нежности. Фотография, на которой его нет. … но которая и без того прекрасна.