Magna res

Старый Уилл был испуганным мальчиком, который застрял в старших классах, который подвергался травли из-за своих способностей. Из-за замкнутости. Из-за бледной кожи и мягких черт лица. В Уилле не было даже намека на мужественность, на твердость характера и уверенность. Он - обладатель слабого, тихого голоса с легкой хрипотцой, дрожащего на гласных, и обрывающегося на середине фраз. Он - это торчащие позвонки, длинные ресницы,не очень-то изящные руки и влажный взгляд. Старый Уилл носил выцветшие рубашки, куртки грязных цветов и очки в тонкой оправе. Он спотыкался на ровном месте, был неуклюжим и несобранным. У него плохо выходило идти на контакт. Уилл привыкший к тишине в доме, к тишине в голове, к тишине вокруг него, будто находился в вакууме и все звуки долетали до него с особым усилием. Старый Уилл боялся смотреть в глаза людям. Боялся увидеть все их секреты, боялся почувствовать, понять, перенять их желания. Старый Уилл боялся, что они смогут почувствовать и его. Старый Уилл был наивным. Старый Уилл был непростительно слабым. Старому Уиллу пришлось уйти. — Опаздываешь, — на автомате говорит Ганнибал. Он чуть тянет гласные. Уиилл пожимает плечами и идет налить себе немного виски. Для начала. В комнате витает сладкий мускусный запах. — Я плохо спал. Стандартная реплика. Она повисает в воздухе неприятным грузом лжи, которую принимают и которой верят. — Расскажешь? Уилл с недавних пор стал перебираться тихо, вкрадчиво, мягко ступая и плавно двигаясь, словно в танце. Он подходит почти вплотную и тянет руку к идеально сидящему пиджаку Ганнибала. — Не сегодня, — лениво говорит он и смотрит рысью прямо в глаза. Пальцы,с коротко стрижеными ногтями,почти неощутимо проходятся по крою, задевают узел галстука и смахивают невидимые пылинки с бордовой ткани. Уилл игрив, он улыбается своенравно и хитро, кокетливо наклоняя голову. Новый Уилл знает себе цену. Он видит свои возможности. Он понимает, как нужно вести игру. Сейчас он король масти. Уилл видит всевозможные комбинации ходов, видит несколько вариантов развитий событий, но не спешит. Новый Уилл любит играть. Он облизывает губы и говорит увереннее. Увлекает за собой, вводит в транс. Демонстрирует тонкую кожу шеи, пульсирующую венку возле уха, к которой так неосознанно хочется прижаться губами, почувствовать пульс, вкус, вдохнуть запах. Прикоснуться к мягким кудрям. — Вот те бумаги, о которых ты спрашивал. Джек не знает, — он поворачивается спиной к Ганнибалу и подхватывает с дивана пальто. — постарайся изучить их до завтра. — Не останешься на ужин? — Ты еще не начинал готовить, ведь так? Нахальная полуулыбка играет на губах. — Неотложные дела, прошу извинить. — Ты изменился, Уильям. — задумчиво подмечает Ганнибал. Уилл оборачивается лишь на полторы секунды, чтобы измерить Лектера изучающим взглядом и выскользнуть за двери. — Мне нравится, — произносит Ганнибал и наливает себе еще вина. Новый Уилл пытается говорить громче, унимая дрожь в голосе. Смакуя каждое слово. Он начинает носить однотонные рубашки высшего качества, покупает идеально сидящие пальто, пиджаки, брюки. Учится завязывать галстук. У нового Уилла пропадают синяки и жуткие оттеки под глазами, уголки глаз перестают слезиться и воспаляться. Кудри, которые всегда были в полном беспорядке, теперь аккуратно зачесаны набок. Он выглядит чопорно и педантично. Старый Уилл пах усталостью, сыростью и немного собаками. Новый Уилл пахнет пузырьками шампанского, букет запахов взрывается в голове, как фейерверк. Запах пряностей, немного сигарет и можжевельника. Он пахнет дорого. Он пахнет сексуально. Грех не соблазниться. Он больше не чувствует себя опустошенным и сломленным. Старый Уилл Грэхем не позволял людям проникать в его зону комфорта. Он отшатывался от прикосновений, отводил взгляд. Старался говорить только по делу и поддерживать диалог только в крайних случаях. Новый Уилл Грэхем позволяет Ганнибалу касаться своего плеча, щеки, волос. Позволяет проводить чужим пальцам по шейным позвонкам. Подпускает ближе. Он почти не вздрагивает от спонтанных прикосновений и намного дольше поддерживает зрительный контакт. Ганнибал не позволяет себе слишком многого. Уилл для него словно сделан из дорожайшего фарфора, его кожа прохладная и гладкая, как шелк. Он пахнет сладко и волнительно, никакого намека на излишнюю приторность. Ганнибал принимает любую подачу, использует любую слабость, ловит каждый взгляд и довольствуется малым. Уиллу тяжело даются новые горизонты и он это видит. Социопатия - это не так просто, как насморк или простуда. У них еще достаточно времени. Ганнибал обходителен и учтив, он настоящий джентльмен и делает все постепенно. И пока он не решил, что точно будет делать с Уиллом. Им хочется владеть. Влажно вылизывать шею и ключицы. Касаться губами острых коленей и лопаток. Целовать выступающий кадык. Уильям сам не понимает, насколько он порочен, насколько может возбудить разум. Он не понимает, как хочется коснутся его тонких запястий, расправить вертикальную морщинку между бровей. Разложить его на самых дорогих шелках. Взять то, что уже давно по праву принадлежало ему. Ганнибал закрывает глаза на то, как он, пока неумело, врет. Все так же опуская глаза в пол. Как он дергает плечом от напряжения и поправляет манжет рубашки на левой руке. От некоторых привычек тяжело избавиться. Сегодня он виделся с Аланой. Ее запах неровно лежит у него на коже. Чужой. Неестественный. Дешевые духи, как ржавчина, въелись в ткань плаща. — Обедал с Алланой, — поясняет он, замечая его взгляд. — говорили о...Потрошителе. Осмотрительно пропущенное "о тебе" колет глаза. Ганнибал улыбается и наблюдает, как Уилл ерзает в кресле и нервно поджимает губы. — Виски? — Да, пожалуй. Остаток вечера они проводят в тишине. Новый Уилл планирует, рассчитывает, подводит статистику. Он точно знает, что за все нужно платить. Эбигейл была слишком великой ценой, слишком далекой. Она должна была оставаться неприкасаемой, табу, запретом. Самым дорогим набором посуды за стеклом. Ему кажется, что иногда он слышит ее голос в доме Ганнибала. Иногда даже шаги. Чувствует легкий запах ее волос. Она стоит перед ним, когда он закрывает глаза. Протяни руку и возьми, прикоснись к прохладной, обветренной коже. Она улыбается и он не может не улыбнуться в ответ. Отпустить не получается. Иногда, закрывая глаза, Уилл видит Беверли. Она смотрит на него холодным, мертвым взглядом. Разрезанная на части. Истекающая кровью. С синяками от удушья на шее. Изуродованная. Он хочет извиниться, дотронуться до ее руки и поднести к губам. Славная Беверли. Единственный человек, который ему поверил. Стоила ли игра свеч? — Сколько людей должно умереть, чтобы ты насытился? — Бог убивает каждый день и каждая смерть не проходит даром. Она окупается в грехах других людей. Таких, как мы с тобой, Уильям. Ты должен понимать. Ганнибал касается губами его разбитых костяшек. Невесомо. Интимно. Горячо. Уиллу хочется засмеяться. Уиллу хочется закричать. Но он молча наблюдает, боясь пошевелиться, бесшумно сглатывает подступающую рвоту. Его трясет. Фальшь всего происходящего входит под кожу, как игла с наркотиком.Хочется поднять белый флаг. Сбежать куда-то далеко. Но куда бы он не пошел, люди, кровь которых у него на руках, будут идти следом. Остаются только гниющие раны и грязные вены. Старый Уилл бы убежал прочь. Не оборачиваясь, закрывшись дома на все замки и огородив себя от мира. Простить себе не получается. — Мы можем сбежать вместе, — говорит новый Уилл и поддается немного вперед, предлагая себя, свою преданность, как послушный пес. — Ты бы хотел этого? — Сейчас это кажется правильным. Но это не случается. Когда Уилл снова стоит на грани, он мечется. Две стороны, очень близки, важны, нужны ему. История снова повторяется. Старый Уилл дошел к правильному ответу слишком поздно. Это было ошибкой. То, что всегда было перед глазам. То, что всегда оставалось вдали. То, что ускользало каждый раз. Он нашел ключ к замку, но не использовал. Ему не дали. У нового Уилла есть несколько вариантов развития сюжета. Ярость, которая наполняла его в тот раз - исчезла. Мысли полностью чисты и он точно знает, что должен сделать. Но прекрасно понимает, что это не то, чего он хотел бы. Правосудие будет совершенно в любом случае. Рана, которую оставила пуля Джека, иногда будто снова начинает гореть болью. И это обидно, до помутнения сознания, глупо. Ему кажется, что он ребенок, которому не поверили, которому навязали чужую шалость. Почему ему не поверили? Потому что старый Уилл был нестабильным, странным, неуверенным и испуганным ? Потому что он был болен? Что ж, сейчас он в добром здравии. Когда Уилл снова видит Эбигейл, ему кажется, что весь воздух выбили из его легких. Что земля рушится под его ногами. Что все необратимо возвращается к точке отсчета. Перед ним его вина, его искупление, его трагедия и его ответ. Она жива, она дышит, она смотрит ему прямо в душу и ее взгляд наполнен виной, наполнен болью, невыносимой печалью. Хочется прикоснуться, вытереть чужие слезы, почувствовать эту жизнь, убрать блеск вины с глаз, убедиться в том, что это не очередной кошмар. — Я...Я не знала, что мне еще сделать, поэтому делала так, как говорил он, — ее голос дрожит, слова отдаются яркой пульсацией в голове. Опять "он". Все ведет к нему. Смерть ,сгоревшей заживо девушки, смерть Беверли, смерти множества других людей, искалеченная жизнь Эбигейл, его собственная искалеченная жизнь - это все на его руках. Ганнибал. Он дает и он забирает. Ганнибал. Каждая смерть исчезает бесследно, незаметно, будто это чистая случайность. Столкновение двух прохожих. Упавшая в фонтан монетка. Ганнибал. Лжец. — Мне так жаль, — говорит Эбигейл и ее слова растворяются, исчезают в нем, как дыхание на стекле. А потом за его спиной бесшумно появляется Ганнибал. От него несет кровью и опасностью. Все сталкивается в одной точке, и Уилл не хочет говорить, как это уродливо. Как это грубо. Омерзительно. До тошноты. До потери пульса. Насколько сильно он пропитался этой фальшью. Насколько сильно ею пропитан сам Ганнибал. Уиллу становится смешно. От всего этого провального спектакля. От чужой драмы. Это эгоистично. Краем сознания он слышит себя, но не понимает. Он так же не понимает,что именно Ганнибал сейчас ему говорит. Почему он смотрит на него, будто извиняется. Уилл не может объяснить сейчас абсолютно ничего. Вспышка боли ослепляет его, время разбивается маленькими осколками, пульс скачет, как сумасшедший. Перед глазами все плывет. Где-то позади него всхлипывает Эбигейл. — Ты простишь меня, Уильям?, — говорит ему лик Господа. Кровь темными пятнами пропитывает рубашку. Сочится теплом сквозь пальцы. Сознание покидает его с каждой секундой. — Подойди, Эбигейл. — Нет, — шепчет Уилл. — Нет. Нет. Лезвие сверкает в приглушенном свете комнаты, как раскат грома в ночном небе. — Не нужно, пожалуйста, — его губы двигаются машинально, отчаянно. Что-то течет по его щекам. "Мне так жаль." Эбигейл падает рядом ним. Она задыхается, бьется будто в лихорадке, зажимает тонкими пальцами рану. Жизнь покидает ее медленно, нехотя. Этот сценарий наскучил всем. Разбитая чашка. Кровоточащая рана на шее. Видишь? Он с трудом подползает к ней. Прижимает свои холодные пальцы к алому порезу. Эбигейл не смотрит на него, она будто уже давно умерла. Смерть была ее вторым другом все это время. В день их первой встречи,конец ясно виднелся у нее в уголках глаз. Потерять что-то важное снова оказалось гораздо больнее и обиднее, чем было. Он хочет остановить маятник. Он хочет столько ей рассказать. О том, как думал, что убил ее. О том, как ему жилось с этой мыслю. О том, как красива она была. О том, что он хотел защитить ее, хотел дать ей то, что не смог дать ее отец, что не дал Ганнибал. О том, что никто никогда ему не верил, а теперь опять слишком поздно. О том, что хотел научить ее рыбачить. И о том, что знал, как его чувства были ей не нужны. Он не мог дать опору, стабильность. Он никогда не смог бы стать надежным опекуном или даже другом. Персонаж скучной игры, которого никогда не выбирают. Он хочет закричать от отчаянья наполняющего его, но силы разом покинули тело. Эбигейл - это самое важное, что было. И она снова умирает на его руках. Лучше бы им никогда не знать друг друга. Тогда бы эта история никогда не случилась. Чашка осталась целой, а Эбигейл живой. Лучше бы это оказалось очередным кошмаром. И завтра Уильям снова проснулся бы в своей постели,принял душ, позавтракал, покормил собак, отправился читать никому ненужные лекции. Этого ничего не случилось бы . Ни умирающего Джека, ни мертвой Аланы, ни его Эбигейл здесь бы не было. Тошнота подступает к горлу. "Мне так жаль." Лгунья. Веки наливаются свинцом. "Я просто делала то, что он сказал." Пальцы немеют. "У меня не было выбора." Безразличие накатывает волной. "Уильям..." Становится удивительно спокойно. Как и должно быть. Почти хорошо. Эбигейл с каждой секундой становится холоднее, отдаляется от него больше, она кажется чужой. Не той Эбигейл, которую он боялся разбить. Ее волосы пропитаны кровью, ее кожа пропитана кровью, от нее самой почти ничего не осталось. Ее будто выпотрошили и оставили симпатичную оболочку. Уилл пытается уловить ее запах, но у него не получается. Боль расцветает новой яркой вспышкой. — Мне тоже очень жаль, Эбигейл, — хочет сказать он, но слова комом застревают в горле. Уилл Грэхем устало прикрывает глаза. И чей-то тихий голос сладко шепчет: "Теперь ты видишь?"