Взрослые всегда лгут

Взрослому трудно долго притворяться ребёнком. Это всё равно, что заставить фальшиво петь человека с абсолютным музыкальным слухом. Запретив попадать в ноты или выдерживать чёткий ритм, вы создадите исполнителю крайне некомфортные условия. Может ли это впоследствии повлиять на его способность правильно воспроизводить мелодию? Несомненно, да. Питеру Виггину двенадцать лет, и его главный секрет в том, что он взрослый, запертый в теле маленького мальчика. Умственное развитие Питера значительно опережает физическое. Вероятно, чётко осознавая это, парень вынужден постоянно играть, притворяясь «правильным». Примерно это же делает и десятилетняя Валентина. За годы работы психологом я наблюдал несколько столь же необычных семей, и почти сразу понял — младшие Виггины похожи на детей только внешне. День первый. — У тебя есть мечта? Я задаю вопрос, который показался бы вполне обычным двенадцатилетнему мальчишке, но «взрослому» Питеру приходится напрягаться. — Я хочу убить своего брата. Звучит неожиданно, похоже на очередную игру, но уловки Питера для человека опытного дело привычное. — Ненавидишь его? — Нет, я люблю Эндера. — Тогда почему? Он переводит на меня взгляд, полный скуки и безмятежности. — Потому что это моя мечта, вы же сами задали вопрос. — Видишь ли… — я ощущаю неприятное жжение в глазах и снимаю очки, — обычные мальчики… — Мы оба знаем, что слово «обычный» тут не к месту! Он повышает голос впервые за целый час. Питеру скучно, я почти читаю это на его лице. У Виггина красивые, очень густые волосы, и когда они так свободно ниспадают на плечи, мне кажется, что во внешности этого мальчика есть что-то от древнегреческой статуи. — О чем ты сейчас думаешь? Слушая вопрос, он отрешенно смотрит в невидимую точку перед собой. — О своей сестре. — Серьезно? Питер поднимает глаза. — Нет. На самом деле я думаю о том, что старомодный дамский электрошокер удобен во всех отношениях — он практически не занимает места в школьном рюкзаке, а также очень надёжен и прост в использовании. А вы что на это скажете, мистер Ди? — Мне кажется, что ты в очередной раз пытаешься меня запутать. — Может и так, но если я задам вопрос, вы тоже начнете вилять, но не скажете правды. В разговоре с ним никогда нельзя упускать инициативу, но сейчас я не совсем понимаю, как должен ответить. — А если всё же скажу? — Тогда это будет полуправда. Взрослые почти всегда врут, потому что ложь вошла у вас в привычку. Единственная фраза моего отца, которой хоть как-то можно доверять, это: «Питер, вставай, уже почти половина восьмого». — Слишком грубое обобщение, тебе не кажется? Он наблюдает совсем по-собачьи, чуть склонив голову набок. Вчера я видел, как Питер Виггин плакал, обещая матери исправиться. Присутствующая при этой сцене Валентина тут же удалилась. Сестра ему не верит, трудно сказать, можно ли вообще доверять такому человеку. — Пару минут назад, о чем вы думали, когда смотрели на меня? По правилам его игры, мне нужно быть честным. — О греческих статуях. Твоя голова… — я неловко подбираю слова, — вернее, прическа, напомнила мне нечто античное. Пауза. Он смотрит очень внимательно, а я начинаю думать, что ляпнул некую глупость, и от этого становится неловко. Сравнить Питера со статуей, это всё равно, что сказать: «Думаю, ты красив, как древнегреческий бог». На самом деле мне нет никакого дела до его внешности, но произнесенные только что слова это опровергают. — Сколько вам лет, мистер Ди? — Двадцать восемь. — Вы женаты? Кажется, мальчишка всерьез намерен загнать меня в угол. — А это имеет какое-то отношение к нашей беседе? — Имеет, раз отвечать не хотите. — Нет, я не женат, это всё, что ты хотел узнать? — Почти. Девушка есть? Ну всё, малыш, кажется, допрос пора заканчивать. Нарочно допуская ошибку, я раздражаюсь, хотя совершенно не собирался этого делать. — Питер, ты же понимаешь, что задавать глубоко личные вопросы едва знакомым людям не совсем прилично, и если ты действительно хочешь, чтобы наше общение было плодотворным… Он прерывает меня всё тем же ледяным тоном. — А разве ваш вопрос о моих мечтах и чувствах к Эндеру не был «глубоко личным»? — Питер, я лишь пытаюсь помочь тебе справиться с неконтролируемой агрессией, которой так обеспокоена твоя мама. Ты же прекрасно осознаешь свою проблему, и эти вопросы не просто любопытство. — Ну и что? Возможно, я тоже помогаю вам увидеть проблему, которую вы, в отличие от меня, даже не осознаете. На его губах на какой-то миг появляется самодовольная улыбка. Едва заметная, но всё же, это именно она. Пороть детей недопустимо. Физически Виггин значительно слабее меня, но от него исходит опасность совсем иного рода. Жестокость этого парня чистая. В отношении меня она не замутнена ни злобой, ни обидой — можно сказать, это его естественное состояние. — Ты же понимаешь всю абсурдность своего предположения, не так ли? — Смотря о чем идет речь. — Мне кажется, ты подозреваешь меня в весьма постыдных вещах, но уверяю — подозрения беспочвенны. — Вы всё не так поняли, мистер Ди. Для подозрений нужны основания, на которых, в свою очередь, базируются простые логические выводы. Так какой смысл задавать лжецу вопросы, ответы на которые я и так знаю? — А что, если ты ошибаешься? — А что, если ошибаетесь вы? Джек Ди не является извращенцем, так возможно ли, что и Питер Виггин вовсе не психопат, одержимый жаждой насилия? Что, если маме, отцу, Вэл и всему миру просто показалось? — Пожалуй, такое вполне может быть. Я отвечаю уклончиво, и эта сговорчивость сильно злит его. — В таком случае, вы тут больше не нужны! Он вскакивает с места и неожиданно хватает мою руку. В ту же секунду запястье пронзает резкая боль. Я вскрикиваю, едва не оттолкнув его от себя. — Какого черта, что это только что было, Виггин?! Друг от друга нас отделяют какие-то жалкие сантиметры. Я даже не пытаюсь скрыть раздражения, впрочем, так же, как и он. До того спокойное лицо Питера теперь искажено гримасой сильнейшей ярости. — Электрошокер, о котором я говорил! — Но почему?! — Откуда мне знать, вы у нас психиатр! Питер со всей силы бьёт меня кулаком в лицо, и острые костяшки детских пальцев рассекают мою нижнюю губу. Увидев кровь, он наносит в то же самое место еще два коротких и жестких удара. Я ничего не делаю, просто позволяю ему снять нервное напряжение. Потом Питер уходит. Мое лицо разбито. День второй. — Судя по этому рисунку, ты сильно тоскуешь о брате, — я разворачиваю планшет к Валентине, чтобы ей было удобнее. — Видишь, его фигура удалена, но вместе с тем она значительно крупнее всех остальных. Забавно, что этот прием используется в русской иконописи, и называется обратная перспектива. Едва взглянув на рисунок, Вэл неопределенно пожимает плечами. — Хотите сказать, что я думаю об Эндере, как о святом мученике, спасающем человечество ценой собственной жизни? Я знаю, что её отец католик, знаю, что вопреки запрету все дети Виггинов крещеные. Это секретная информация, и, заводя разговор об Иисусе, умница Валентина наверняка хочет выяснить, как много мне известно про их семью. — Нет, но аналогия получается интересная. Я пытаюсь улыбнуться, но губа еще не вполне зажила, и попытка причиняет дискомфорт. — Родители хотят переехать в Северную Каролину. Скажите, мистер Ди, как скоро вы бы смогли забыть того, кого любите всем сердцем? Когда-то на это мне понадобилось почти полжизни. — Почему ты спрашиваешь, Вэл? — Эндер для всех словно умер, — она вздыхает, переводя взгляд на окно, — для всех, кроме меня. Я знаю, что там, в Боевой школе, ему тяжело, но он всё еще помнит обо мне. — Считаешь, что дома брату было бы легче? Валентина вновь оборачивается на меня, теперь в её глазах решимость и совсем не детское спокойствие. — Нет. Оставаясь дома, он бы не смог сразиться с жукерами. — А ты настолько уверена, что командиром флота станет именно он? — Да, иначе зачем вы здесь? Если наша армия проиграет, человечество погибнет, и всё потеряет смысл. Иными словами — или мы одержим победу, или уже никогда об этом не узнаем. Кто-то должен попробовать защитить людей, и я горжусь, что этот кто-то — мой младший брат, которого я люблю. Хотя Валентине и десять лет, она значительно умнее, чем могла бы быть. После нашего разговора девочка не плачет, хорошо понимая, что трепать себе нервы бессмысленно. А еще она умеет ждать. Внутренний взрослый для Вэл не проблема, потому что, в отличие от Питера, она собрана. Почти все её слова и действия имеют четкую осязаемую цель. День третий. — Сегодня снова будешь драться? Я и Питер стоим посреди парка, находящегося всего в нескольких минутах ходьбы от дома Виггинов. У него за спиной школьный рюкзак, самый обычный, но вместо учебной консоли там лежат чипсы, перочинный нож и две бутылки слабогазированной воды. — Только если вы опять вздумаете меня разозлить. — Вообще-то, я так и не понял, что именно тебя разозлило. Глядя на кроны деревьев, он высоко задирает голову и говорит так, словно речь идет о чем-то не особенно важном. — Ложь. В первый день вы сказали, что мама просила поговорить со мной, но это не вся правда. Отпираться нет смысла. — Да, Питер, на самом деле я здесь не за этим. Он нарочито лениво косит глаза в мою сторону. — Ну и как же насчет вашей девушки? — У меня её нет. Усмешка. — Я так и думал, вам следует тщательно скрывать свои истинные вкусы, мистер Ди. — Спасибо, Питер, я это учту. Снова усмешка, а затем он разворачивается и снимает с плеча рюкзак. — Хотите чипсы? — Нет, но съем парочку. — Потому что они мои, а вам необходимо наладить доверительный контакт? Он протягивает мне пакет так аккуратно, словно там внутри бомба с часовым механизмом. — Именно поэтому, все психиатры так поступают. — Вы не как все, — Питер опять изучает меня, такой взгляд я видел у него позавчера. — Вас что-то беспокоит. — Да, честно говоря, я немного растерян. Видишь ли, когда ехал сюда, я думал о вас как о детях, может, чуть умнее остальных, но детях. — А нашли? — Двух маленьких взрослых людей. Видимо, мои слова задели в нем какую-то неизвестную струну. Вместо того, чтобы спокойно переменить тему, Виггин резко вцепляется в мою руку. Я вздрагиваю, боль от электрошокера еще не до конца улеглась в памяти, но на этот раз в его ладони ничего нет. — Мистер Ди, вы относились бы с большим уважением к моим словам, если бы не знали, что мне двенадцать? Его взгляд прожигает меня насквозь, как рентген. — Определенно, да. — Значит, люди судят о способностях нашего ума только по внешности? — Не совсем. Скажем, манера речи Валентины более зрелая. И потом, взрослые лучше контролируют эмоции, тебе бы стоило поработать над ними. Можно вопрос? — Зачем мне всё это знать? — Верно. Питер отпускает мою руку и идет вглубь аллеи, словно потеряв к разговору всякий интерес. — Хочу завести сетевой роман. — С той, кто намного старше тебя? Я всё еще следую за ним по пятам. — С той или с тем, на данном этапе мне всё равно. — А насчет Эндера? Всё же, что у вас были за отношения? Он останавливается, и после небольшой паузы произносит, находясь спиной ко мне. — Доверительные. — Вот как? — Я особенно не скрывал, что собираюсь убить его, за это он открыто меня ненавидел, — резкий разворот. — Знаете, чего Эндер боится больше всего? — Чего же? Я не верю своим ушам, неужели это будет так просто? — Стать таким, как я. Послушайте, Джек, не позволяйте армии превратить его в палача, мой брат не создан для этого. — А ты, Питер? Глядя теперь в глаза Виггина, я понимаю, почему тогда сравнил его со статуей. Живой ум и ярость его взгляда лишь подчеркивают идеальный холод правильного непроницаемого лица. — А у меня пока другие планы, — он натянуто улыбается. — Так что, не оставите ли мне адрес своей электронной почты? Я отвечаю с той же фальшивой шутливостью. — Может быть, лет через десять-пятнадцать. — Если жукеры нас всех не прикончат? — Да, если не прикончат. День четвертый. — Вы выяснили то, зачем приезжали? Валентина смотрит на меня спокойно и прямо, сегодня её длинные волосы перехвачены пластиковой розовой заколкой с надписью «любовь». — И да, и нет. — У вас дела в другом месте? Она явно поняла — это последний мой визит, и, похоже, хочет что-то сообщить. — Что случилось, Вэл? — Ничего. Мне просто будет вас не хватать, родители и Питер почти не говорят со мной. — Вот как... Я отворачиваюсь к окну. — Да. У меня нет близких подруг или хоть какой-то компании, одноклассники считают заучкой, мои мысли и чувства давно уже никому не интересны. Я словно старая собака в доме — с ней уже никто не играет, но всё еще кормят и выводят погулять, из жалости или по привычке. Валентина говорит это просто, без малейшего надрыва или обиды. Я не знаю, что еще добавить. Вэл хорошая девочка, но у меня действительно дела в другом месте. — Прощайте, мистер Ди. Если увидите Эндера… Она неожиданно замолкает, и мы молча смотрим друг на друга несколько секунд. — Что же тогда? — Ничего… — Валентина задумчиво опускает глаза. — Наверное, это лишнее. Эндеру сейчас лучше быть собранным. — Возможно, ты права. Прощаясь, я жму её маленькую руку и, быстро накидывая пальто, направляюсь к выходу. — Я хотела сказать, что всегда буду его помнить, сколько бы лет не прошло. Даже если ждать придется всю жизнь, я ни за что не забуду Эндера, чтобы брату всё еще было куда вернуться. Не оборачиваясь, я останавливаюсь на полпути, точно копируя вчерашнюю позу Питера в парке. Он даже не спустился проводить меня, и я чувствую что-то вроде разочарования. Мне нечего ответить Валентине. Я открываю дверь и выхожу. День пятый — Майор Имбу, разрешите? У Имбу вид человека, опоздавшего на поезд. Он разглядывает что-то на экране монитора с совершенно потерянным видом. — Конечно, Ди, входите, только что с Земли? — Да, сэр, и сразу к вам. — Это хорошо, Графф уже вызывал меня, пришлось потянуть время. Как прошла ваша поездка к Виггинам? Вы виделись с детьми? — Да, мне удалось пообщаться с Питером и Валентиной, правда, совсем недолго. — И что вы думаете? — Мне кажется, что Эндер очень эмоциональный мальчик. Возможно, скучая по дому, он чувствует связь с каждым из них. И Валентина, и Питер по-своему любят его. Имбу быстро барабанит пальцами по консоли, мой ответ явно не то, что он хотел услышать. — К сожалению, это не объясняет, как фотография Питера Виггина попала в нашу компьютерную игру. — Не думаю, что данному факту есть какое-то более четкое объяснение. — Как прикажете вас понимать? — Эти дети особенные, впрочем, таким здесь никого не удивишь. Что действительно уникально — это связь между ними. Мы вряд ли сможем разнюхать, как именно Питер появился в конце мира, могла ли игра получить доступ к данным, или, возможно, это подсознание Эндера, для нас важно лишь то, что этот выбор не был случайным. Теперь майор насторожился, словно борзая, почуявшая зайца. — А если точнее? — Я знаю, чего боится Эндер. Мне кажется, он еще не готов к настоящей войне. Имбу вскакивает на ноги и начинает раздраженно расхаживать по кабинету. — Что значит «он не готов»? Ди, вы в своем уме? Графф уже сделал на него ставку, мы сообщили о мальчишке на самый верх, мне даже впервые за двадцать лет пришлось изменить правила боевой подготовки, а вы приходите в мой кабинет и заявляете, что этот парень не готов к войне?! Сейчас его лицо белое и злое, но мне плевать на майора с его желанием выслужиться перед начальством. — Именно так, не готов и, похоже, никогда не будет готов. В этом аспекте с кандидатом на роль главнокомандующего Графф явно дал маху. Однако речь шла только о настоящей войне. Об играх, тренажерах, тактических занятиях, учениях, наконец, упоминания не было. — Что вы хотите этим сказать?! Он вновь настораживается, пытаясь постичь смысл моих слов. — Обманите его. — То есть как? — Обыкновенно, майор. Он ребенок, мы взрослые, а взрослые всегда лгут, ложь вошла у нас в привычку. Возможно, поэтому мир всё еще существует. А дети... Они никогда не научатся воевать. Для них, майор, это всегда будет игрой. Их игрой.