Ангел с кровавыми крыльями

Зима уходила так же быстро, как и приходили первые дни весны, с ее глупыми птицами, неустанно чирикающими над серыми многоэтажками, с надоедливым прохладным ветром, неизменно пахнущим свежестью, пробивающейся сквозь грязный снег, травы. Уходящий сезон же оставлял после себя грязные безликие улицы, полные огромных луж и тающего снега, а большие сосульки на крышах домов так и норовили с громким дребезгом обрушиться на землю, рассыпаясь тысячами мелких кристаллов. Вся картина выглядела глупо: ярко-желтое насыщенное солнце совсем не сочеталось с серостью и обыденностью улиц, а разноцветные люди слишком выделялись на фоне пронизывающей черноты ветвей еще голых деревьев. И хоть сейчас, в семь утра, людей на улицах было не так много, Кюхена все равно раздражали эти, мелькающие изредка яркие "пятна". Он знал, что сейчас через пять минут из-за угла кофейни появится невысокий парень лет двадцати, с выкрашенными в красный волосами, и, чуть повозившись с входной дверью, распахнет ее настежь, готовя миловидное кафе к новому дню; потом из дома напротив выбежит молодая девушка, явно студентка, спешащая на занятия; проезжающий трамвай просигналит ровно три раза, и начнется новый день в жизни города. Кюхен помнит все это, потому что изо дня в день переживает одно и то же. Как старая заевшая пластинка на проигрывателе жизни. День. Два. Неделя? Сколько он уже торчит в этом подвешенном состоянии? Взгляд невольно скользит по бежевой стене, переходя на шершавую поверхность небольшого календаря. Двадцать девять ярко красных крестиков прошивают двадцать девять квадратиков с числами. Кюхен устало вздыхает. Почти месяц. Ровно столько длится его сумасшествие. Он абсолютно уверен, что сходит с ума. Кюхен убежден в том, что застрял в своем тесном, однообразном, сером мире, купол которого не может прорвать это слабое весеннее солнце. И кажется, что нет другого варианта, кроме как пойти в то самое кафе, которое с трудом открыл красноволосый парень, заказать чай в теплом картонном стакане и вяло улыбнуться сонному официанту. Ровно двадцать девять дней назад. Кюхену сложно определить, много это или мало. Красные крестики мельтешат своим количеством перед его глазами, но он все еще отчетливо помнил его лицо. Каждую черту этого красивого, потрясающего своей идеальностью лица. Прекрасная внешность, воспитанность, юмор, ум. Одним словом, идеальный. И никто, никто кроме Кюхена не знал его порока. Сам Чо целиком и полностью состоит из лоскутов порока, наспех заштопанных друг на друга, окутывающих его словно удушающий кокон. В нем чуть больше греха, чем в человеке, предавшем Иисуса. И каждый день парень растирает кожу в кровь, пытаясь избавиться от оков, сковывающих его на самом дне мирового грехопадения. Он готов вырвать сердце из груди и бросить к ногам своего ангела, но оно гнилое насквозь, проеденное тысячами червей, и давно утратившее свои функции. И, возможно, настолько жалкий человек вовсе не достоин находиться рядом с идеалом тысяч, но судьба любит парадоксы и неожиданные подарки. Но иногда ее подарки бывают жестоки, пусть по началу и кажутся теплыми, приятными, сладкими, словно горячий шоколад. Ты радостно заливаешь напиток себе в глотку, улыбаясь и причмокивая, а после эта тягучая дрянь сжигает тебя изнутри. Шивон сжег Кюхена дотла. За пустой оболочкой остался лишь мерзкий пепел. Внутри Кюхена ничего не тлело, не пускало вонючий дым, предупреждая о чем-либо. В один миг исчезло все то, что было раньше. Все старое превратилось в мусор, а новое так сильно привлекало своей противоестественностью и неправильностью. Во всем был виноват он. Этот идеальный парень с белоснежной улыбкой и измазанной в отвратительной грязи порока душой. Шивон был чистым ангелом, на своих окровавленных крыльях принесшим Кюхену яд, заставивший биться сердце в груди быстрее, сбиваясь с ритма, пылать тело тысячами эмоций. Заставивший Кюхена чувствовать... Сейчас Кюхен не знает, не помнит или просто не хочет думать о том, было ли это чувство чем-то большим, чем простое желание подражать идеальному в его глазах человеку, его кумиру. Желание, толкавшее простого запутавшегося подростка совершать абсолютно безумные поступки. Желание настолько сильное, что оно превратило его в жалкое воплощение всех грехов, марионетку, управлением которой занимались чистые, аккуратные, идеальные руки. Руки человека, не сумевшего удержать над куклой контроль. Руки, хватающиеся за холодные сугробы в попытке уцепиться за последние секунды жизни. Кюхен скользнул рукой по сгибу локтя и отвернулся от окна. Капли тающей воды с сосулек разбивались о землю. А Чо все еще помнил красный след, расползающийся по ослепительному январскому снегу.