Калейдоскоп

Я когда впервые Хэ увидел, как-то сразу смекнул, что жизнь моя спокойная и безмятежная медным тазиком накрылась. Не в том смысле, что он мне этот таз на голову наденет и на солнышко лишь по выходным выводить будет, а совсем даже наоборот. Пятой точкой (собственно, с тех пор многострадальной) тогда почувствовал, что мы с ним сойдемся. У него рожа такая нахально-хулиганская была – мимо такой не пройдешь. Так или иначе, обернешься. Мы сцепились прямо у выхода из СМовского буфета, не успев дверьку за собой прикрыть и предоставив всем, кто в холле в полдень оказался, наблюдать за нашей недоссорой. У меня ботинки были на два размера больше, чем нужно, шнурок развязался и я, чертыхаясь, присел, дабы привязать хитростью добытую драгоценность обратно к ноге. Сам дурак, ничего не скажешь, нечего было в проходе останавливаться…Но об этом я тогда как-то не подумал. Согнулся, носом в коленку уткнувшись, космы на глаза падают – не вижу ни хрена. Юно сказал, что вперед пойдет, и так на тренировку опаздывает, ну я и промычал в ответ что-то маловразумительное. Мне-то что? Не маленький, сам коридорчик найду. Завязав нехитрый бант, собрался было уже разогнуться, как вдруг чувствую – по спине что-то едва ощутимо скользнуло, потом легко надавило, будто бы кто-то от трамплина оттолкнулся…И тут же рядом раздался скрип чьих-то подошв. Я глаза поднял. Стоит. Губы поджал, улыбка до ушей, глаза светятся так, как будто бы нобелевскую взял. И вины за собой не чувствует совершенно. - Извини,- пожимает он плечами.- Опаздываю. Вот если бы он тогда просто ушел, я бы и забыл об этом минут через пять. А он ни шага в сторону, смотрит пристально. Реакции ждет: взорвусь не взорвусь. Я же не вспыльчивый. Совсем не вспыльчивый. Ну уж больно наглая физиономия. Я встал, мешковатую толстовку одернул, для убедительности кулаки сжал. Пожалел только, что джинсы широкие – мешаются. - Куда? Цирковое в другом крыле. - Черт, а я и забыл,- ухмыляется.- По твоим следам шел, думал, ты-то точно знаешь,- и осматривает с головы до ног, прямо-таки с вопящим превосходством. Это-то меня и взбесило. Помню только, как с места сорвался, кулак сквозь воздух со свистом пролетел и….Ровненько вписался в мимо проходящего преподавателя по вокалу. Мне тогда было пятнадцать, и дрался я, стыдно признать, впервые. Врать не буду, случалось всякое, но битым никогда не ходил. И кто ж виной тому, что моя первая и далеко не последняя драка выйдет такой…сказочно дебильной. А дальше все как в тумане. Помню лишь, что неприлично довольная моська за руку меня схватила и потянула куда-то в сторону выхода. Рванули с низкого старта, а я только и думал о том, что кроссовки с ног сейчас слетят, и придется попрощаться не только со смелыми мечтами о сцене, но и с последней обувью. Догнать нас, наверное, любой тогда мог. Кроме этого толстого, неповоротливого учителя с седыми усами и огромными квадратными очками. Он и без кед не по размеру бежал так, что я сразу понял – ничего у него не выйдет. Как только за нами захлопнулись входные двери агентства, и мы, для надежности, забежали в соседний переулок, я немного расслабился и опустил взгляд на вновь развязавшиеся шнурки. - Меня Хекджэ зовут,- вдруг выпалил я. - Донхэ,- звонко крикнул он, приводя и без того спутанные, слегка вьющиеся волосы в еще больший беспорядок и щурясь на яркое солнце. Никогда не знал, как у Донхэ так легко получается находить контакт с самыми разными людьми. Но факт остается фактом, когда-то купился и я. Размер его шила в заднице измерялся только количеством его взысканий, полученных за время трейни, приплюсованных к моим. К моим, потому что моих бы выговоров попросту не было, не тяни он меня за собой во всех своих начинаниях. У нашего завхоза даже папочка под нас отдельная была, ибо бланки на взыскания кончались слишком быстро. В этом был весь Фиши – пакость не была пакостью, пока тебя с ней не поймали и не оценили твою шалость по достоинству. И тогда, смотря на ярко светящееся в его волосах солнце, мне почему-то совсем не думалось, что на счастье у него лимит, а свобода только свободой кажется. С тех пор прошло двенадцать лет, завхоз до сих пор нас помнит, но бланки на взыскания заполнять перестал: посмотреть на подметающих крыльцо агентства айдолов сбегалось слишком много народу, а по шапке получал сам завхоз. Прошло двенадцать лет, а я все еще покупаю обувь на размер больше: в соразмерные дополнительные стельки не лезут. Спустя двенадцать лет волосы Хэ все также вьются, он все также поджимает в улыбке губы и по-прежнему не понимает, что если пнуть меня под зад, то я со сцены улечу, а не зависну в воздухе, повинуясь его виноватому «Ой…». Прошло двенадцать лет, а тот преподаватель по вокалу, теперь гордо восседающий в приемной комиссии, до сих пор припоминает мне то пятничное утро. А мне хочется верить, что кто-нибудь, в далеком будущем, ткнет пальцем в монитор ноутбука на наши улыбающиеся рожи и воскликнет: «Клевые были ребята!». Мы об этом, конечно же, уже не узнаем. Но было бы круто. Нас все помнят счастливыми. Но знаете что? Это не совсем так.