Два угла двух треугольников

В ином мире, в ином времени, в иной жизни — они всё равно нашли друг друга.

***

…Сверчки заунывно пели ночную колыбельную: в траве через дорогу — громогласным сводным хором сверчковой армии. По эту сторону чуть тише, в заросшем огороде надрывался ансамбль стрекота и треска, силясь переорать конкурентов. За черными полосками забора маячила знакомая фигура. Покачивалась, словно от ветра. Ветра не было. Стояла прелая духота, пьяная от запаха трав. Ночь рассекали призрачные отсветы фонаря. Фонарь горел на всю улицу только один — над дверью родного сарая. Остальные гасили свет над своими крыльцами, когда укладывались спать. Экономили электричество. Скрипнула дверь, скрипнули ступени крыльца. Сенька поморщился, заметив, как от тонкого звука дернулась фигура за забором. Мотылек, блин. Мотыляет его туда-обратно. Шарахнулся сбежать. Но, видно, понял, что бежать некуда и не к кому. Развернулся и побрел к калитке, виновато повесив голову. Фонарь блеснул на мокрых унылых локонах. Топился, что ли? Или просто купнулся, чтобы протрезветь? Ага, прямо в одежде в речку и полез. Антон неуверенно взялся за щербатые планки калитки. Обеими руками. Ручонками. Лапками. Паучьими пальцами. Но под взглядом Семёна голову не поднимал. И входить не решался. — Пустишь? — тихо поосторожничал блогер. — Ты ж вернулся. Заходи, — разрешил хозяин. Но гость мотнулся назад. Сеньке даже показалось, что он упал. Тракторист рыпнулся с крыльца — ловить, соскребать. Ошибся — стука не было. Городская немочь благополучно рухнула на скамейку, что справа от калитки. Притулился спиной к заборчику, голову запрокинул вверх, точно звездами любуясь. Какие нафиг звезды? Небо чернущее, гроза никак не разродилась за весь вечер, видать, совсем мимо пройдет… — Я ключи, — сказал негромко Антон, не оглянувшись на вышедшего из калитки. Отрывисто сказал, точно еще на одно слово дыхания не хватило. — Забыл. — Какие ключи? — хмыкнул Сенька. — От машины, — пояснил Антон ровно. — Моей. — Твоей, — согласился Сенька. — Ты ж в стельку. Куда собрался в таком виде? Антон повел плечами, зябко ему сделалось на жаре, ага. — Никуда, до утра. Я ж не совсем псих. Просто хотел… В машине хотел. Чтобы тебе не… — снова замолк на мгновение, словно завис. — Нет, просто некуда. Не придумал, куда. Читал, слышал… что в деревне на сеновале хорошо. Не нашел, где это у вас. И побоялся. У меня аллергия. И всякие насекомые там… шуршат… сеном. А в машине хорошо, удобно. Я часто там ночую. Ночевал. — Тебе же нельзя пить, — словно разговаривая с младенцем, терпеливо произнес Сенька. — Нахрена наклюкался? — Не наклюкался, а налакался. И я немного, — криво улыбнулся тот. — Я помню, спасибо, что волнуешься. Я только стакан красного… Или два? Нет, один, точно. Он достал из-под лавочки незамеченный трактористом початый тетрапак. Отдал. Сенька взвесил в руке: точно, не врет, по весу почти полный. Тракторист машинально хлебнул из отрезанного уголка — терпкая кислятина из сельпо. — Стакан, — повторил Антон, с натугой собирая убегающие мысли. Но изо всех сил старался казаться при этом нейтрально-трезвым. — Запил пятью таблетками седативного… Блин, кайфа нихера, можешь поверить на слово. Только хуже… — добавил он шепотом. — Пойдем уже, — подошел ближе Сенька. Голос смягчился, теперь не столь сурово смотрел, жалко всё-таки оболтуса. Тот поднял голову, внимательно и тяжело на него поглядел в ответ. Улыбнулся неожиданно счастливо — моментально сам преобразился из пьяного пере-подростка в нечто моделе-подобное, глянцево-шлюшное. — Ты такой красивый, — протянул горе-пьяница мечтательно. — Шика-арный… — Вставай, идем в дом, — попытался оборвать его мурлыканье Сенька. Услыхал, как недалеко окошко скрипнуло — видать, кто-то из соседей любопытное ухо выставил. — Хочу быть тобой… — вздохнул Антон. Вздох вышел слишком похожим на всхлип. — Со мной? — не понял Сенька. Попытался подхватить под мышки, чтобы поднять с лавки и уволочь в избу. Но тот вяло воспротивился, отпихивался, оба в руках запутались только. — Неа, — помотал головой болезный. — ТОБОЙ. Сенька промолчал. Зависть — понятная штука. Хотя знал бы он, что завидовать тут нечему. Разве здоровью. Хотя и этого хватит задохлику. — Принеси, пожалуйста, нож, — попросил пьянчужка. — Это еще к чему? — изумился Сенька. Резать его от зависти собрался, что ли? Убить, чтобы не обидно? Совсем сбредил от своих таблеток? — Отрежу себе что-нибудь, — вздохнул псих. — Поджарю и дам тебе съесть. Таким образом, я смогу стать частью тебя. — Совсем придурочный? — офигел Сенька. Он такое только в пошлых ужастиках слыхал. А этот — на полном серьезе выдал! И ведь учудит сдуру. С него станется. — Мозги переклинило? На себя-то погляди — чего тебе резать? Одни кости стучат! Суповой набор! И то варить — напрасно кипятить воду! Навару никакого не выйдет. «Пожарю!» Придумал. Придурок. Антон придирчиво окинул себя туманным взглядом. Со вздохом был вынужден согласиться с правотой оппонента. Отрезать и жарить было действительно нечего. — Я никчёмный. Ни пожарить, ни сварить, — тяжко вздохнул он. — Значит, не хочешь меня жарить… — Не собираюсь, — серьезно кивнул Сенька. Примерился, закинул-таки его тощую лапку себе на плечо через шею, придерживая за запястье — боясь, как бы косточки в стиснутых пальцах не затрещали. Другой рукой обхватил за талию, поднял с лавки, повел домой — пинком распахнув калитку. — Не хочешь меня отжарить… — жарко шепнул похабник ему в ухо. Висит на нем, еле ноги передвигая — и еще на пошлости намекает! В конец совесть пропил. — Совсем-совсем не хочешь? Отжарить? — и слышно по голосу, что заулыбался во весь рот. — Заткнись, — беззлобно попросил Сенька. Втащив горе-гостя в дом, удачно сгрузил прямо в кровать. Бухнул на спину. Не взирая на ржач через всхлипы, подхватил свесившиеся длинные ноги — тоже закинул на постель, заставив развернуться на бок, уткнувшись носом в пыльный ковер на стене. — Трахнул бы ты меня, — произнес вдруг совсем по-трезвому Антон, застенчиво ковыряя пальчиком ковровый ворс с угловатым узором. — Жалко тебе, что ли? Сдохну под тобой, но зато щ-щастливый. — А ты разрешения у Катьки сперва спроси! — нашелся Сенька. Сам же густо покраснел, сдернув с безвольной тушки кеды, а затем стащил и джинсы, быстро накрыл пледом. Пусть и жара, а бледные кости вон уже заметно потряхивало крупной дрожью. Несчастье глубоко вздохнул. Обхватил себя руками за плечи, поджав острые коленки к самому подбородку. Закрыл глаза и затих. ***