Несколько лет

Пасифика не умеет смеяться весело, похрюкивая от восторга и задыхаясь до некрасиво смазавшейся туши от слезинок в уголках глаз. Нортвест растягивает губы, ровно по долям секунды рассчитывает длину улыбки, становится в свет софитов, чтобы отбеленные зубы давали блик на камеры. Пасифика машет ладошкой, словно первая леди США, хотя ей всего-то пятнадцать, и на лбу стали вскакивать чертовы прыщики, которых не было у идеальной двенадцатилетней куколки. Она ступает осторожно и ни за что на свете не споткнется о новехонькую, нехоженую дорожку, разложенную поверх ступенек. — Дорогие друзья, — доверительно понизив голос, начинает Пасифика. — Диппер, давай быстрее, мы все пропустим! — голосок теряется в толпе, которая едва колышется, и никто не обращает на это внимания. Девочка с немодным ободком и детскими босоножками не привлекает внимания, а ее брат в растянутых шортах выглядит невидимкой, не иначе. — Дорогие друзья, — повторяет Пасифика, и ее улыбка каменеет. Мэйбл смотрит прямо вперед, на нее, на пальцы, что до выступивших вен сжимают основание микрофона. Пайнс улыбается, причем довольно криво, и абсолютно точно не рассчитывает симметрию улыбок для публики. У нее не блестят зубы, хотя Пасифика, прищурившись, видит, что ужасных скобок уже нет. — Дорогие друзья, — в третий раз пытается Нортвест, и ей в ответ слышится мертвая тишина толпы. Ее улыбке никто не отвечает, а к Пайнсам втихомолку ломятся одноклассники Пасифики. — Я хочу сказать, что для нас этот год многое значил. Поэтому предлагаю всем хорошо повеселиться, чтобы и следующий год был таким же, — обрывисто заканчивает Пасифика. Ее мутит; каблуки разъезжаются на складках ковровой дорожки, и ее плечи поникают, как у нищенки. — Отличная речь, — говорят ей откуда-то сбоку. Искренне, радостно, не так, как говорят с Нортвест в этом городе. От Мэйбл пахнет конфетами и почему-то жженым конфетти. Она целует в щеку, словно они Моника и Рейчел из поганого ситкома, и смеется, запрокидывая голову. Сквозь смех говорит о своей свинье, и Пасифика думает, что Мэйбл никакая не Рейчел и совсем уж ни Моника. Она типичная Фибби Буффе, у которой тысяча причуд и ноль денег. И манер, к слову, столько же, сколько банкнот в кармане дешевой джинсовой юбчонки. Мэйбл Пайнс поет дурацкую песенку, обхватив Пасифику за шею. От нее разит потом, и Нортвест морщится, но не отодвигается. — Мне пора, — говорит Пасифика через минут пять, непроницаемым взглядом косясь на свой лимузин у обочины. Пасифика Нортвест не изменяет себе — аристократичная хладнокровность всегда при ней, равно как и равнодушие, безразличие и масса всяких занятных штук, за которые обычно не попадают на небеса. — Мы же ещё увидимся, — как-то удивительно легко опускает вопросительную интонацию Мэйбл и целует Пасифику в уголок рта. Губу на мгновение жжет мятная жвачка, и Нортвест закусывает ее, совсем против правил бабушки-аристократки. Пасифика зачем-то кивает, смотрит на то, как на губах Мэйбл остается ее дорогая помада и как юркий розовый язык с белесым налетом от чертовой жвачки слизывает эту самую помаду. — Поехали, Юджин, — излишне громко говорит она водителю. — Нортвест — в подруги? — иронично спрашивает Диппер, и Мэйбл обеспокоенно оборачивается на него: — Она тебе не нравится? Диппер пожимает плечами; лимузин Нортвестов трогается, обдав близнецов облаком пыли.

___

Пасифика долго раскладывает кисточки для макияжа, смотрит в зеркало и бьет себя по рукам, чтобы не прикасаться ими к коже — это вредно; от этого много прыщей. Мэйбл Пайнс, Диппер Пайнс, близнецы Пайнс. Их никто не ждет. — Сучка, — шепотом ругается своему отражению Пасифика. И разом понимает, насколько Мэйбл не подходит ругательство. А вот ей очень. Отражение подтверждает, что Пасифике Нортвест невероятно идет ставить клеймо с презрительным взглядом суженных глаз. — Сучка, — повторяет Пасифика и думает, что больше, пожалуй, не стоит — бабушка может зайти в любой момент.

___

Дипперу пятнадцать, и стройные ноги Венди, кажется, беспокоят его гораздо больше проблем сестры. Мэйбл не осуждает, тянет лимонад сквозь соломинку и говорит, что у братца неплохой вкус. — Нортвест не та, кому стоит доверять, — отвлекается Диппер. Он смотрит на Мэйбл своим дурацким, серьезным взглядом, и ей хочется вылезти из этого джемпера с пандой и заодно из своей собственной шкуры. — И что теперь? — сводит плечи Мэйбл. Она не Пасифика; она не сумела бы поднять одну бровь вверх и фыркнуть на замечание. — Да ничего, — на удивление бездумно отвечает Диппер. Он снова пялится на ноги Венди, и Мэйбл не остается ничего, кроме как натянуть рукава джемпера на ладошки и съесть ещё парочку банановых печеньиц из пачки.

___

— Красивые ногти, — вздыхает Мэйбл и смотрит на барабанящую по столу пальцами Пасифику. — Да, у меня идеальная форма, — горделиво сообщает Нортвест и отпивает из чашки маленький глоточек кофе. — Я имела в виду лак, — тушуется Мэйбл и откусывает пол эклера за раз. Окна единственного приличного кафе в Гравити Фоллс слегка затонированны, поэтому никто, кроме Пасифики, не видит перепачкавшейся Пайнс, похожей на свою свинюшку за завтраком. — Он из последней коллекции Dior, — кивает Пасифика, любуясь ярким отпечатком помады на белоснежной кружке. Четкий рельеф ее губ идеален; у Пасифики Нортвест не бывает иначе. — Клёво, — говорит Мэйбл, и Нортвест кривится — кто, старше восьми лет, употребляет слово «клёво»?! Они сидят дальше, ни о чем не говорят, изредка сталкиваются коленками под столиком. Мэйбл съедает восемь эклеров; Пасифика выпивает пять крохотных чашек кофе. — Ты будешь плохо спать, — замечает ей Мэйбл и ловит непонимающий взгляд Пасифики — длинные накрашенные ресницы цепляются друг за друга, когда она быстро-быстро ими хлопает. Нортвест отодвигает чашку, будто бы слушаясь Мэйбл, и та улыбается ей широко, как не умеет сама Пасифика. Дотягивает уголки губ до самых ушей, как кажется Нортвест, и светит глазами, как те самые софиты-прожекторы, под которые так стремится попасть Пасифика. У Пайнс все губы в шоколадной глазури, которая заполняет все трещинки, делая ее рот пугающе красно-коричневым, и Пасифика вспоминает, что не ест сладкое. Пасифика встает резко, аккуратным рваным жестом поправляя юбку, и бросает кредитку на столик. Карта матово блестит черным, и Мэйбл вздыхает, тяжело и почти грустно.

___

— Отвратно, — шипит Пасифика и швыряет платье на постель. Ее бы воля, она бы пошла на праздник в одном белье. Ее второй размер прекрасно смотрится во всех изысках Виктории Сикрет. — К вам мисс Пайнс, — учтиво стучит в двери дворецкий Ричард. — Пусть зайдет, — помолчав, бросает вместе с очередным платьем Нортвест. И Мэйбл заходит, в старом потрепанном сарафанчике застиранно-серого цвета. Она, видимо, не выбросила из гардероба ни одной шмотки со своего двенадцатого дня рождения. Пасифике хочется мерзко захихикать, но вместо этого она всего лишь бросает Пайнс платье — подороже, помоднее, повзрослее. И у Пасифики никогда не было склонности к благотворительности, если та не освещалась прессой, но кружить в нижнем белье рядом с Мэйбл Пайнс оказывается не так уж и плохо. Нортвест выделяет ей скулы румянами и трогает губы розовой, поистине девчачьей помадой. — Я вообще-то принесла кое-что, — нерешительно говорит Мэйбл, оттягивая свой свежезавитый локон волос. Она изо всех сил старается не смотреть на упругую задницу Пасифики и узорные шлейки бюстгальтера без намека на пуш-ап. В комнате довольно прохладно из-за ветра, создаваемого Нортвест, носящейся из стороны в сторону, и тонюсенькая ткань бюстгальтера изумительно очерчивает бусины сосков Пасифики.

___

Коленки у Пайнс в платье Пасифики круглые, приятные, с аппетитными ямочками, и Нортвест сложно не положить ладошку на одно из них. — Скучно тут, — прямо заявляет Мэйбл, но Пасифика делает вид, что не слышит ее. Мэйбл молчит какое-то время, смотрит на отнюдь не хороших актеров приезжего театра и недоумевает, как оказалась здесь, в импровизированной VIP-ложе. — Ску-учно, — тянет Пайнс и скатывается локтем на подлокотник. — Уйдем после второго акта, — тихо отвечает ей Пасифика. И кладет руку на колено Мэйбл.

___

Своя собственная помада на вкус оказывается безумно отвратительной. Пасифика едва не плюется, лежа на Мэйбл в грязной Хижине. Комната Пайнсов оказывается захламленной, немного детской и абсолютно точно убогой, по меркам Пасифики Нортвест. Мэйбл делит комнату с братом, на половине которого куча книг, бумаг и огромных недопитых кружек с кофе и логотипом Хижины. Пасифика снова морщит носик, но аккуратно садится на постель Мэйбл и разглядывает фотоальбом целых двадцать три минуты. Ровно столько, сколько требуется Пайнс забраться рукой под подол ее платья. Они не собираются заниматься ничем таким; обе девственницы и мечтают о потере невинности с молодой копией Райана Гослинга. Пасифика лежит на Мэйбл, оттягивая лиф платья, который лезет к подбородку. Мэйбл целуется влажно, мягко и уверенно. И Пасифика мало с кем может сравнить умения Пайнс, но ей нравится, поэтому она позволяет оставить на своей идеально белой коже не яркий, розоватый засос.