Перекрёстные жизни

16 Они бы ещё долго разговаривали тогда, но звездная ночь растворилась в лучах зари, и пришел новый день. А потом следующий. И следующий. А потом начались военные будни, и кровь лилась с такой силой, что было некогда говорить, потому что потом было Камбре. Наступление. Отступление. Окопы, окопы, окопы, и яростный рёв орудий, сметающих всё живое на своём пути. Прошло не так уж и много времени, пара-тройка недель, – а он, зеленый новичок, едва успевший понюхать пороха, уже мог с первого выстрела отличить бой гаубицы от боя мортиры. Осень еще не успела смениться слякотной французской зимой, а он, чикагский молодой аристократ, прежде брезгливо морщивший нос при виде ободранного беспризорника на улице, теперь по колено в грязи таскал снаряды. Затем стрелял. Затем, разобравшись, что к чему, рассчитывал дальность и траекторию полета снарядов. Сначала он боялся смерти: безумно, дико, до онемения боялся. Затем страшнее стало казаться непоправимое увечье. Затем – вероятность того, что этот ужас, этот ад может каким-то образом прийти к нему домой, к его родным, и чтобы такого не допустить – видит Бог – стоило бороться! Да и было против кого… Это позже, к концу войны, размышляя в компании друзей, к счастью, оставшейся неизменной, лейтенант Нил Леган лишь качал головой и повторял, что немцев, из-за всего этого позора вряд ли ждет что-то хорошее. Но пока шли яростные бои во Франции и на восточных фронтах, а кайзеровская Германия была слишком сильна, слишком хорошо вооружена, слишком непобедима… Очередная сигарета обожгла губы – это как поцелуй, только наоборот. Нил чертыхнулся, сплевывая пепел. Воспоминаний так много – все не передумать, и уж тем более в холодном до дрожи тамбуре экспресса, летящего в сторону утра. В сторону Чикаго. И к последнему Нил ну совершенно не готов! К первому, впрочем, тоже: утра в последнее время воспринимаются слишком болезненно. Но с этим он, по крайней мере, умеет мириться, хотя бы ради Кэт, а кто и как сможет примирить его с прошлым? Нил глубоко вдохнул холодный воздух и только теперь, кажется, понял, что даже он удосужился замерзнуть. Тихонько проскользнув по объятому тишиной вагону, он мягко приоткрыл дверь собственного купе. Кэт не спала, но и не выглядела удрученной или расстроенной. Как и всегда в последнее время, она была предельно серьезна: наблюдала за Филиппом. Тот учил играть ее в карты, в покер, судя по всему, и при иных обстоятельствах Нилу, как порядочному отцу, следовало тот час наказать дочь и уволить секретаря. Но он не мог, потому что понимал: Кэт нужно отвлечься, особенно когда за пару часов до утра ей тяжелее обычного. Филипп тоже никакого порицания не заслуживал: он просто выполнял свою работу – как умел, как считал нужным. - Каковы ставки? – мрачно поинтересовался он, входя, наконец, в купе. - Ой, папочка! – озорно блеснув глазами – совсем как раньше, – Кэт улыбнулась. – Здесь ставок нет. Филипп просто рассказывает. Ну, конечно. Нил устало взглянул на секретаря: - Почему она не спит? Но девочка ответила сама, отворачиваясь к окну: - Мне холодно. – И добавила с укоризной. – Ты ведь тоже не прилег. Хорошо хоть Кэт еще не наплевать на него, коль самому уже давно хочется поставить на себе огромный черный крест. - Мы с Филиппом стережем твой сон, котенок. Вот приедем к бабушке – и там хорошенько выспимся. Зато с твоей стороны оплошность и вправду непростительная. - Ну что же, - примирительно вздохнула Кэт, - уверена, что и мне в бабушкином доме будет значительно теплее. Хотелось бы ему иметь подобную уверенность… Утренний город встретил промозглой сыростью, лужами, отозвался в ушах окриками носильщиков, эхом разносящимися по довольно пустынному вокзалу. Специально подготовленная по случаю машина ждала, и они тронулись, как только Филипп занял привычное место за рулем. Почти сразу Кэт задремала, прижавшись к отцовскому боку, а Нилу не оставалось ничего, кроме как смотреть в окно, разглядывая подернутые серым туманом улицы. Он в самом деле давно не был здесь. Казалось, за несколько последних лет, счастливый, насыщенных и безмятежных, он должен был всё забыть, но память подбрасывала воспоминания – одно за другим. Почти с каждого поворота, едва ли не с каждого перекрестка прошлое звало его и тянуло за собой в годы, которые хотелось забыть; во время, которое хотелось вечно помнить. Широкие центральные улицы сужались и превращались в бедные пригородные. Высокие здания отступали назад, давая пространство раскинувшимся лугам и полям. Городская брусчатка сменилась грунтовой дорогой, и всё чаще почерневшие деревья, точно часовые, обступали ее со всех сторон. Нил помнил эту дорогу. Возможно, в какое-то мгновение он и сам провалился в тяжелую дрему, потому что, открыв глаза, понял: шумный Чикаго остался далеко позади, а Лейквуд всё ближе. Кэт до сих пор спала, обнимая его, Филипп безупречно вел автомобиль, словно вполне мог обойтись пару-тройку суток без сна. Иногда Нилу начинало казаться, что так оно и есть. - Миссис Леган нет дома, - писклявым голосом объявила молоденькая горничная, нанятая, видимо, совсем недавно, и несмело поинтересовалась: - А Вы ей кем будете? Хор-р-рошенький вопрос! Нил растрепал волосы, пройдясь по ним всей пятерней. - Неважно, - боковым зрением заметил, как Кэт, приоткрыв дверцу авто, наблюдает за ними, и запахнул полу расстегнутого пальто. – Где она? - Миссис Леган не велела говорить. Не велела, надо же! Девчонка не в курсе, с кем связалась! - А Элиза? - Элиза… - горничная несколько мгновений собиралась с мыслями – с немалым усердием, перерезавшим морщинами ее высокий лоб. – Ах, миссис Стив! Так она у себя дома, на ферме. Если уж на то пошло, Нилу до сих пор не слишком верилось, что слова «Элиза» и «на ферме» можно употреблять в одном предложении. В своё время он не был на свадьбе сестры. Убеждал себя, что просто ничего не знал об этом, хотя в глубине души понимал, конечно: просто не хотел ничего знать. «Это очень неправильно, как мне кажется», - снова пронеслись в памяти слова, высказанные во время очередного семейного спора. И его ответ, закономерный в своей простоте: «Неправильно было другое. А теперь нечего упрекать меня в том, что я не желаю ни о ком из них слышать!» Он тогда выпалил это – и махнул рукой, обозначая окончание разговора. Но, очевидно, пришло время к нему вернуться, теперь уже – наедине с самим собой. - Ладно уж, - кивнул он непонятно кому и зашагал к машине. Тяжело опустился на сиденье вслед за юркнувшей в салон Кэт и сжал пальцами переносицу. Без лишних указаний знающий маршрут Филипп вырулил из подъездной аллеи на дорогу, а Нил устало прикрыл глаза. Вот же дьявольщина! Он так надеялся, что в родных пенатах ограничится общением с матерью, несколькими слугами и книгами в библиотеке, что даже не продумал, как переживет более тесную встречу с собственным прошлым. Встречу с сестрой, которая, наверняка, и слышать не захочет ни о нём, ни о его дочери. Да еще встречу с зятем, которого видел пару раз давным-давно и который может иметь о нем весьма нелестное мнение. Всю дорогу, фактически, Нил только тем и занимался, что обдумывал свою вступительную речь – совсем, как в суде, где теперь ему почти не было равных. Однако прохудившаяся удача и здесь подвела: грубоватый работяга, перетаскивающий кипу сена с телеги в сарай на вопрос о хозяйке лишь развел огромными ручищами: - Стив с миссис еще пару дней назад уехали. К родственникам, вроде бы. Помимо изводящей себя вдовством и одиночеством миссис Леган, у Стивов были только одни близкие родственники – воспитательницы детского дома, где, собственно, Том Стив и вырос. Представить Элизу там Нил совершенно не мог, а это значило только одно. Раздраженно хлопнув дверью, он выдохнул почти на грани слуха: - Едем к Корнуэллу. Филипп кивнул. Жизнь показалась еще хуже, чем прежде, хотя Нил не очень представлял, куда хуже. Не добавило оптимизма и совсем уж испуганное лицо Дороти, их прежней горничной, теперь служившей у Корнуэлла и открывшей ему дверь. - Ми-мистер Леган? – то ли заикаясь, то ли спрашивая, молодая женщина попятилась, уступая ему дорогу, и даже дверь не удосужилась закрыть. Во дурёха! В обнаружившейся за прихожей просторной гостиной Элиза что-то рьяно обсуждала с миссис Корнуэлл, жестикулируя и шипя, и Нилу пришлось откашляться, чтобы на него хоть кто-то обратил внимания. - Дамы, - мрачно кивнул он вроде как сестре и вроде как кузине. Те ответили молчанием, явно не ожидая увидеть его здесь. Да и вообще едва ли ожидая его увидеть. Только смотрели во все глаза, разом растеряв весь пыл собственной ссоры. И Нил прекрасно знал, что ему здесь нет места, но понимал и то, что конкретно сейчас, конкретно в сложившихся обстоятельствах ему больше некуда пойти, не к кому прибиться. Он бы, наверное, еще долго стоял в дверях, изучая замерших перед ним женщин и собственные перспективы, но вдруг кто-то осторожно дернул его сзади за полу пальто, и звонкий голосок поинтересовался: - Пап, что теперь? Филипп спрашивает, глушить ли мотор. - Я сам распоряжусь, - вздохнул Нил и, не глядя, извлек Кэт, поставил перед собой, наклонился, почти прикасаясь губами к ее золотистым волосам. – Познакомься, котенок, это твои тётушки. Пугливая ворчунья – тетушка Энн, а рыжая вредина – тетушка Лиз. - Нил! – хором возмутились новоявленные тетушки. Кэт принялась с интересом рассматривать интерьер. Сжав ладонями хрупкие малышкины плечи, Нил выпрямился и торжественно представил ее: - Моя дочь, Кэтрин Даниэль Леган.