Школа тире тюрьма, отпусти меня по-хорошему!

Думаю, что в жизни каждого человека наступали моменты, когда в голове проносилась сотня идей, планов, схем действия, выученных уроков жизни, а тело при этом оставалось абсолютно неподвижным, будто чужим, обычная статую в саду, такая старая, потрескавшаяся и совершенно бесполезная. Вот примерно в таком состоянии сейчас находилась я. Просто сидела на коленях возле бледного, потерявшего сознания по моей вине, парня и прижимала ладонь к его слипшимся от крови, до этого таким на вид мягким и блестящим, волосам. Алая кровь на светлых кудрях – красивый, но такой пугающий контраст. Казалось, что именно в эту минуту жизнь борется со смертью, а Мэри из «Королевского Госпиталя» уже тянется за своим колокольчиком, желая указать путь, заблудившейся в Шведоборгийском пространстве, отлетевшей душе. Ступор продолжался совсем не долго, но для меня эта ничтожная минута внешнего мира приравнивалась к целой вечности, отмеренной собственными, внутренними часами. Как только начальный испуг прошел, и я смогла хоть как-то оценить ситуацию, первой идеей, осенившей меня, было – звать на помощь, бежать, трясти кого угодно за руку и умолять исправить то, что я натворила. Чудесная идея, наверное, очень действенная, если не учитывать такой мелочи, как место, в котором всё это происходило. Слишком далеко, действительно проклятое направление, какая ирония. И время – слишком позднее, чтобы искать кого-то на «большой земле» и слишком быстротечное, чтобы оставить его здесь умирать в полном одиночестве. Была ещё одна отличная мысль, разлетевшаяся в дребезги, после того, как всё содержимое сумки и карманов было вывернуто наизнанку – телефона не было. Он, очевидно, остался в общежитии на каминной полке, или на лавочке в вагончике, теперь уже особой разницы не было. Ждать помощи было не от кого, а раз так, то стоило отбросить лишние мысли и начать что-то делать, причем не просто что-то, а первую медицинскую помощь, полагавшуюся при травмах головы и сотрясении мозга. Во всех школах, даже в парижской музыкальной академии, ещё с детства начинают рассказывать о том, что делать, если кому-то стало плохо, рассматривались различные ситуации от пожаров до завалов и наводнений. Оставалось только вспомнить, на что же именно пытались направить внимание нерадивых учеников ответственные и неутомимые учителя. Медленно шаг за шагом кусочки головоломки стягивались со всех, даже самых темных и заброшенных, уголков памяти, разрозненные факты, случаи из жизни, рассказы друзей, сцены фильмов, короче, всё, что только могло оказаться полезным. В голове стало так шумно, что разобрать всё и выстроить в логическую цепь, стало настоящей трудно достижимой, но всё же достигнутой, задачей. - Всё. Достаточно об этом думать! Всех этих методов должно хватить, чтобы привести тебя в чувства, да что там тебя, слона вылечить можно. – быстро поднявшись с пола, я начала действовать. Для начала нужно было позаботиться об освещении. Свет свечи – это, конечно, замечательно, но мало и к тому же слишком много копоти, а ведь воздух сейчас был необходим. По сути своей это целебная штука, многие даже специально ездят на оздоровительные курорты в горы, чтобы подышать и восстановить силы. Открыть окно не удалось, пришлось выбивать, вот до чего доходишь, попадая в экстренную ситуацию. Вандализм чистейшей воды, но что поделаешь? Человеческая жизнь – прежде всего. Следующим шагом – торшер, тот самый проклятый светильник – виновник всех наших бед. Немного покрутив пыльную лампочку, и найдя розетку, я обеспечила темную комнату тусклым, рябящим светом. Теперь можно было разглядеть кушетку у дальней стены, несколько шкафов, один из которых был набит книгами, письменный стол и довольно таки новые барабаны. Да уж, чердак оснащен как надо, настоящая хижина весельчака-затворника, правда, пыльноватая, а так сойдет. При осмотре помещения моё внимание привлек сундук, стоявший у двери. Не смотря на все старания, он так и остался запертым. Подойдя поближе, я увидела табличку, прибитую парой кривых ржавых гвоздей. Надпись гласила «Скарб великого Славы Московского», ниже следовала не менее скромная приписка «Кто бы ты ни был, не посягай на моё имущество, ибо падет на тебя проклятие Станислава Грозного». Судя по кривому огромному почерку, писал это ребенок. Грозный Слава, выросший в надменного Стана, теперь то я вспомнила его имя. Да, именно так он назвался в тот день, когда я сбросила ему на голову мешок орехов. Подумать только, сколько гадостей мы друг другу сделали, вернее, сколько ответных ударов нанесли, не желая остановиться и осознать всю глупость того, что делали. Ведь, если так разобраться, мы никто друг для другу и ничего нас не связывает. Он ничего не знает обо мне, а я знаю лишь его имя и то, что чуть не убила беднягу подсвечником, приняв за вора в то время, как он всего-то на всего мирно пытался открыть свой собственный сундук, пусть даже и используя для этого неверный свет свечи и старую кочергу. Какое мне до этого было дело? Может, он вообразил себя капитаном Морганом, вернувшимся за спрятанными от чужих хищных глаз и загребущих рук, сокровищами? Не стоило к нему лезть! Но что уж теперь поделаешь? Остается только помочь, а потом до конца жизни вымаливать прощения или скрываться бегством от разъяренного бенгальского тигра на двух ногах по всем материкам и странам земного шара. В результате моих гениальных знаний в области медицины хватило аж на... практически ничего. Первое – переместить пострадавшего на кушетку, затратив на это кучу сил. Несмотря на всю свою спортивность и отсутствие лишнего веса, парень был высоким и мускулистым, за перышко его мог принять только слепой или тупой. Я же не причисляла себя ни к первым, ни ко вторым, только к уставших, обессиленным и местами бесполезным. Пусть даже и так, на достигнутом останавливаться я не собиралась. Следующим пунктом в плане спасения был лед. Чтобы добыть его, я спустилась на кухню, взяла подручные предметы, которыми оказались сковородка и нож, на большее фантазии не хватило, и направилась к подвалу. При первоначальном осмотре дома я заметила на одной из дверей значок холодильной камеры. Понятия не имею зачем она здесь, но раз это оказалось правдой, грех не воспользоваться. Операция «Ледокол» прошла не без потерь, в результате компресс получился не только ледяным, но и кровавым. Моей удивительной ловкости хватило и на ушибы, и на порезы. Теперь руки выглядели так, будто меня пытала инквизиция. При таком раскладе можно будет смело говорить, что это он маньяк, а я всего на всего оборонялась. Хотя о чем это я? Так поступают только моральные уроды, которые не способны отвечать за свои поступки. От меня такого никогда и никто не дождется, раз натворила дел, отвечу по всей строгости, лучше получить честное наказание, чем жить с таким позором, пусть даже мне и поверили бы. Не за что! Наложив компресс, я устроилась возле кровати на шатком трехногом табурете. Сидеть было не удобно, но другого стула не нашлось. Парень всё ещё не приходил в себя, поэтому мне оставалось только одно – ждать, терпеливо меняя компрессы, следить за пульсом, дыханием, температурой и выражением его лица. Всё это, за исключением компрессов и ожидания, было ненужным, я ведь не врач, за то так мне было спокойнее, и я считала себя полезной, и выполняющей всё необходимое. Звучит, конечно, глупо, но так легче справиться с волнением и паникой, которые могли вернуться в любую секунду, ведь его состояние всё ещё было неоднозначным, а раз так, то опасным и, возможно, даже смертельным, во всяком случае, мне это виделось именно в таком мрачном свете. Казалось, что он просто спит, такой красивый и спокойный, в жизни таким не был, а жаль. Хотя какая, собственно говоря, разница? До этого происшествия он бесил меня, а я бесила его, теперь же он меня возненавидит, а я не смогу извиниться и испорчу всё ещё больше. Для нашего общения нет будущего, действительно жаль! Всё могло сложиться иначе, если бы ещё в самом начале я не ответила злом на зло. Сомнительное зло, если учесть, что он меня вытащил, а не оставил плавать там до второго пришествия. Под аккомпанемент таких вот мыслей у себя в голове я стала уплывать в сладкое царство Морфея, всё больше склоняясь к краю кушетки и мягкому клетчатому пледу. Усталость, поздний час и пережитый стресс дали свои плоды, я начала засыпать, уютно примостившись у кровати своей жертвы, прижав его теплую ладонь, которую всё это время сжимала, к щеке. Наверное, это как рефлекс, иначе сложно объяснить такой глупый жест, совершенно незачем держать руку незнакомого, не имеющего никакой для меня ценности, человека, проявляя излишнюю, а местами и неуместную заботу, просто «рефлекс заботливого раскаяния» и стресс.