Pain

- Я устал, Фань. Я так устал... - тихий шёпот вот-вот грозится сорваться на задушенный хрип. - Эй, Цаньле, ты сильнее меня, ты всё сможешь, - низкий голос с успокаивающей хрипотцой, будто обнимает его всего, укрывая ото всех неприятностей, но все же легонько подталкивает вперёд. - Если бы ты был рядом, я бы смог, - Чанёль покрепче прижимает колени к груди, сидя во дворе своего второго дома и надеется, что его ночной разговор не выйдет в эфир.       На том конце удушающее молчание и Чанёль знает, что сейчас Крис винит себя. Он бы тоже хотел свалить всё на него, но не выходит, как не старайся; но перед сном он обязательно вспоминает его несовершенную улыбку, но от этого не менее тёплую и родную. А прожить без его голоса кажется уже невозможным, он стал чем-то вроде целебной настойки - ужасно горький, но после него гораздо лучше. Чанёль сам не понимает как справляется, как до сих пор не умер от тоски под километровыми слоями одеял, как может улыбаться, зная что прикоснуться к любимым губам не сможет ещё долгое время. А что, если не сможет больше никогда? Такие мысли всё чаще приходят в голову брюнета, и он пока не нашёл от них спасения. Чанёль просто старается занять себя чем-нибудь, чтобы эта назойливая мыслишка, крутилась где-нибудь на периферии, а не прямо перед глазами.       Тишина уже давно стала главным средством общения между ними. Поэтому, услышать малейшее изменение в срывающемся дыхании не стоит больших усилий для Криса, и Чанёль слышит, как тот набирает побольше воздуха в лёгкие, чтобы наверняка, сказать нечто успокаивающее и приободряющее. - Чани, я люблю тебя, - брюнет закрывает рот ладонью и надеется, что мир расплывающийся вокруг - это не следствие его слёз, а просто конец света и теперь не придётся так сильно мучиться. – Прости, малыш, я так виноват перед тобой. Пожалуйста, не плачь, Цаньле, я ведь знаю, какой ты, знаю, что ты сможешь… ты всё сможешь, Ёлли-а. - Прекрати, Фань, пожалуйста заткнись, прошу тебя, - Чанёль отчаянно зажмуривает глаза и мотает головой, будто Ифань может его видеть.       Он не хочет ничего слышать. Только не эти слова, только не сейчас, когда всё это бессмысленно - лучше бы они просто продолжали молчать. Чанёль думал, что хуже первых дней после ухода Криса быть ничего не может, но чем дальше, тем сложнее сдерживаться. Раньше хотя бы в общежитии он мог расслабиться, но теперь безумную улыбку приходится поддерживать двадцать четыре часа в сутки. Мышцы на лице начинают болеть уже после второй недели, и фотографии с его усталым лицом появляются на просторах интернета всё чаще. Тогда впервые Чанёль услышал надрывный шёпот любимого голоса и тысячу слов молящих о прощении. Услышать это ещё раз он не хочет больше никогда, потому что его Ифань на самом деле - не чёрствый и холодный самодовольный принц, а внимательный, мягкий и заботливый мальчик. И тогда он полночи просиживает в ванной размазывая слёзы по опухшему лицу. Поначалу никто не обращал внимания на долгое времяпрепровождение в ванной, но вскоре ребята начали странно коситься на него и всё чаще стучать в дверь, пока брюнет принимал душ. Теперь он не мог остаться наедине с самим собой, хотя мемберов рядом практически не бывало. - Ты устал, Цаньле, совсем себя не бережёшь. У тебя ведь ночь сейчас - тебе нужно поспать, глаза совсем уставшие. - Я не пойду, не пойду, пока ты не бросишь трубку, - Чанёль знает, что не справедливо; знает, что давит туда, куда совсем нельзя, но по-другому никак. - Ты ведь знаешь, я не смогу, - голос на том конце совсем сникает и превращается чуть ли не в волны механического шума.       Он всегда будет винить себя, даже не смотря на то, что Чанёль давно простил и понял; даже не смотря на то, что Чанёлю совершенно плевать, что ещё может сделать Крис с его сердцем. Он так сильно погряз в этом чувстве. Чувстве, которое приносит только боль, потому что все счастливые минуты в одно мгновение исчезают и больше не возвращаются; потому что эту боль будешь помнить всегда, как то, что нельзя трогать горячий чайник руками и иголку в палец втыкать тоже нельзя. Но уже поздно что-то менять, придумывать невероятные планы и умолять. Любовь, как самая отвратительная зараза, просто проникает в кровь и остаётся там, смешно дрыгая ножками и веселясь, когда втыкает новые иглы в бедное умирающее сердце.       Чанёль каждый раз пытается не замечать тянущей боли в своей груди. Но лишь на секунду подумав о тёмных глазах, которые так тепло улыбались, когда они оставались совсем одни, что-то вгрызается в его плоть, ломая все кости и вытягивая жилы. В такие моменты, Чанёль пытается разжать руки, скрученные болезненной судорогой и не расцарапать себе запястья, чтобы хоть как-то облегчить навалившуюся агонию. - Чани, прошу, ложись спать, пож… - Ты будешь рядом? – нервный шёпот прерывает Криса и тот в неуверенности просит повторить. – Ты будешь со мной? Пообещай, что будешь рядом... Фань, пожалуйста, просто рядом.       Чанёль знает, что ответа не будет; знает, что снова просит невыполнимое, но он устал. Он слишком устал быть так далеко и сгорать в своём собственном теле от ужасающих мыслей и несбыточных желаний. Хоть раз ему можно побыть эгоистом и попросить что-то для себя? Он ведь не хочет многого, только своё сердце обратно и тёплые объятия по ночам. - Я буду. Я всегда буду рядом, Цаньле. Без тебя, я просто не выживу. Поэтому, пожалуйста заботься о себе, пока моего тела нет рядом, потому что душа уже прочно срослась с тобой. - Я люблю тебя, Ифань, - прожить без него жизнь уже не представляется возможным. И пока этот хриплый голос будет успокаивать боль в теле Чанёля, он сможет улыбаться, даря эту улыбку только одному человеку.