Обещание

      Пленник последний раз судорожно дернулся и затих, безвольно повиснув на пропущенных под кожей и мышцами крюках. Гортхаур недовольно дернул уголком рта, отходя от него и с любопытством созерцая результат своей работы. То, что еще недавно было несомненно прекрасным квенди, ныне представляло собой жалкое и отвратительное зрелище. Выломанная из сустава левая рука заканчивалась кровоточащим обрубком на середине предплечья, из лоскутов неровно отрезанной кожи торчали острые осколки костей, а между старательно раскрытыми краями раны на животе были отчетливо видны синеватые извивы кишок. Меньше всего пострадало лицо – если не обращать внимания на гноящиеся полосы ожогов, выжженный глаз и изодранные в неаккуратные лохмотья губы. Падший майа задумчиво кивнул сам себе и отошел к чаше с чистой водой – смыть кровь и желчь, которой вырвало пленника после отсечения руки.       Удовлетворенно-насмешливая улыбка скользнула по губам Повелителя Воинов. Квенди, дети Илуватара, любимцы Валар... Гордые и чистые... Только вот нет чистоты, которую нельзя было бы испачкать и извратить. И нет гордости, которую нельзя сломать. И боль является прекрасным способом для этого...       Гордец-эльф устал от боли. Это было очевидно – если сначала он молчал, зло сверкая глазами, после до крови закусывал губы и сжимал зубы до отчетливого скрипа, то дальше уже кричал, срывая голос и захлебываясь быстрыми неглубокими вдохами, плакал и бился в оковах, извиваясь и стремясь любой ценой избежать новых пыток. Однако следовало признать, что упрямства и гордости в нем не уменьшилось… До того момента, как Гортхаур выжег ему глаз в наказание за невыполненный приказ. После этого эльф, откричавшись и вернувшись в сознание, покорно вылизал каменный пол, вымазанный его рвотой, и скорчился в углу, вздрагивая и тихо, на грани слышимости, поскуливая. Даже не попытался в очередной раз сопротивляться, когда майа подхватил его за плечо и насадил обратно на крюки, пропарывая и без того поврежденную спину в шести новых местах.       Пленник сдавленно застонал и попытался пошевелиться – кажется, за размышлениями Жестокий провел больше времени, чем предполагал, – однако движение оборвалось коротким сдавленным криком. Кое-как придя в себя после него, эльф поднял голову и сорвано выдохнул, глядя в лицо подошедшему ближе палачу. – Убей. Прошу.       Гортхаур с показным удивлением приподнял бровь, кривя губы в презрительной улыбке. – Повтори. – Прошу тебя, убей…       Эльф, кажется, хотел добавить что-то еще, но осекся и обреченно опустил голову. Темный майа пристально вгляделся в искаженные черты лица и неожиданно усмехнулся, мгновенно гася вспыхнувшие в глазах недобрые искры. – Если выдержишь три пытки молча – убью.       Пленник сильно вздрогнул, но осмелился снова поднять взгляд на своего мучителя. – Обещаешь?.. – Да.       После нескольких минут молчания эльф, справившись с бившей его дрожью, на мгновение закусил изодранную в мясо нижнюю губу и, решившись, выдавил из себя: – Начинай.       Гортхаур чуть пожал плечами, словно говоря – как скажешь, и вновь с пугающей легкостью снял пленника, вытягивая из истерзанной спины изогнутые лезвия, и взамен подтолкнул того к стене, закрепляя целую руку во вбитом в каменную кладку браслете, а на горле застегивая железную полосу ошейника, после чего взял со стола короткий изогнутый нож. Эльф зажмурил уцелевший глаз, но лезвие коснулось правого запястья ниже металла, глубоко распарывая плоть и то и дело задевая кончиком кость. Пленник часто хватал воздух полуоткрытыми губами, но молчал – по сравнению с тем, что ему уже довелось испытать, это было терпимым.       Лезвие постепенно поднималось к плечу, и по мере его скольжения края раны расходились все сильнее, открывая желтоватые кости и распоротые паутины вен. Когда нож ощутимо ударился в плечевой сустав, пленник удержался от крика лишь невероятным усилием, снова впиваясь зубами в то, что осталось от губ.       Обжигающе-горячие пальцы Гортхаура нажали на края раны, раздвигая их, отчего по телу эльфа прошла короткая судорога. Очертив одну из тонких костей, майа на мгновение прервался, чтобы взять небольшой сосуд, чуть сжав его в ладонях, после чего выплеснул закипевшую жидкость в рану.       Тело эльфа выгнулось в оковах сломанной веткой, отчего ошейник пережал горло, выдавливая из него остатки воздуха и не позволяя закричать. Когда пленник немного пришел в себя – даже сейчас выносливое роа не позволяло скрыться от мучений в темноте беспамятства, – он жадно хватал окровавленными губами сырой воздух пыточной камеры, а его мучитель стоял, небрежно гладя потемневшее лезвие ножа подушечками пальцев. – Будем считать, что тебе повезло. Не передумал?       Сил пленнику хватило только на то, чтобы слабо покачать головой. Жестокий безразлично кивнул, откладывая нож и снимая со стены плеть.       Сколько ударов было нанесено, не мог бы сказать ни Гортхаур, ни эльф, который отчаянно порывался вперед, вжимаясь горлом в железную полоску спасительного ошейника до черно-алой пелены, застилающей единственный глаз, и горящих пламенем легких. Каждый удар порождал вспышку такой боли, что пленник даже не сразу ощущал ее – лишь через несколько мгновений сознание оказывалось способно осознать очередную волну страдания. Тело судорожно металось, раздирая схваченные кровавой коркой раны на спине о шершавый камень стены, и со стороны это казалось завораживающим в своем безумии танцем.       Выплеснув в лицо эльфа кувшин воды, майа вернул промокшую от крови плеть на прежнее место, и вновь пытливо осмотрел результат своих усилий. Когда взгляд пленника снова стал осмысленным, Гортхаур вновь взялся за нож, срезая небольшие кусочки плоти с его ребер, пока по всей правой стороне груди эльфа не обнажились кости. Лишь тогда майа заметил, что пленник как-то подозрительно тих, и, убедившись в том, что он без сознания, досадливо зашипел сквозь зубы. Вновь приведя его в чувство, Жестокий удовлетворенно улыбнулся, проведя кончиками пальцев по шершавой поверхности ребер, словно пробуя их на ощупь, и отошел, вновь омывая руки в чаше с водой, уже, впрочем, не столь чистой.       Эльф с трудом выпрямился – майа с некоторым удивлением отметил его невероятную выносливость, – и, поймав его взгляд, одними губами выговорил: – Ты обещал.       Гортхаур неторопливо вытер руки куском чистого полотна, им же очистил лезвие ножа от засохшей крови и неожиданно ухмыльнулся, глядя на пленника с очевидной насмешкой. – А кто сказал, что я намерен выполнять обещание?       Все равно эльф умрет через пару часов.       Майа вышел из пыточной, закрыв дверь, и негромко рассмеялся, уловив за спиной короткий горловой стон, оборвавшийся сдавленным рыданием.