Вопреки ролям

Abingdon boys school - Desert Rose (JAPAN TOUR 2010)

      Эта история началась с конца. С момента, когда годами строящиеся планы рухнули в один момент, оставляя на развалинах надежд и мечтаний лишь одного человека. Он продолжал улыбаться, выглядел сильным и бодро шагал вперёд, прямо по обломкам ещё трепещущей в предсмертной судороге мечте и делал вид, что не слышит её последнего вздоха, за которым последовало мучительное неполное забвение. Безумный огонёк в глазах и вера в себя ничуть не утихли, казалось, ещё сильнее разожглись подпитываемые разрухой, как костёр питают сжигаемым в нём хламом. И только он сам знал, как тяжела ноша из нежелающих покидать воспоминаний, как сложно на живую вырывать из себя остатки надежды и как горько ощущать внутри себя те же руины, что представали кругом, на месте недостроенного идеала – группы способной дарить нечто большее, чем просто музыку. И коллектива, способного быть больше чем просто группой – семьёй, доверяющей себя друг другу, остающейся единым целым в любой ситуации. Но… желания слишком часто остаются всего лишь желаниями, не имеющими ни права, ни возможности быть осуществлёнными. Вот и здесь. Он просто не мог решать за других.       Джун очнулся, вздрагивая, лишь интуитивно вспоминая, что сейчас настанет время его сольной партии. Отходя от микрофона, который на этом концерте даже подключен не был, он с некоторой завистью бросил взгляд в сторону Джуи, а после, донёс до зрителей всё так, как и хотелось. Но он не пел - за него пела гитара, сильно, эмоционально. Вырывая из самого сердца те наболевшие строки, в коих он не мог признаться никому, даже самому себе. Он больше не пел. Сердце его вырывалось из груди от досады, голосовые связки напрягались готовые вот-вот сорваться на мелодичность нот, но он решил, что теперь всё будет иначе.       Человек, даривший ему веру в себя и в собственный голос, теперь был далеко. И как бы не желал Джун верить в близость его давнего друга, как бы не выискивал его глазами в шумной толпе всё было напрасно. Даже здесь – в Кобе, где, казалось бы, бывшему согруппнику не составило труда прийти на концерт, он не решился появиться ни в начале выступления, ни в конце, когда дружелюбно настроенные фанатки вызывали музыкантов уже на второй анкор подряд. Выглядя со стороны немного растерянно, Джун неустанно сканировал зал, выделяя в нём разноцветные кудряшки фанаток и не встречая одной единственной взлохмаченной светловолосой шевелюры. Почему-то, даже не видя искомого гитариста столько времени, он был уверен, что цвет его волос не сменился. И, несмотря на разумные доводы должные появляться, и появляющиеся в голове взрослого мужчины, вечно молодое сердце трепетало от одной только мысли, что сейчас в его сторону может быть устремлён печальный взгляд, который по глубине своей вполне может соперничать с бездонным колодцем ночного неба.       Заключительное соло. Ещё один взгляд, брошенный вперёд, перед собой. Всего мгновение, но Джуну кажется, что… Показалось. Ошибка в ладу, как следствие от дрогнувшей руки. Но согруппники не замечают этой оплошности – как ни в чём не бывало доигрывают свои роли, принимая ошибку за очередную импровизацию. Да и фанаты полностью поддерживают их, спасая гитариста от стеснения или чего-то иного, чему положено возникать в таких ситуациях. И радоваться бы такой поддержке, да только ему скучно. Всё сложнее с каждым аккордом изображать заинтересованность происходящим. А оттого и со сцены он уходит раньше обычного, вместе с сессионными музыкантами, не даря фанатам финальной речи, оставляя Джуи и Тою отдуваться вдвоём.       Путь от сцены до гримёрки однообразен и кажется точной копией таких же прогулок в предыдущих префектурах. Раньше… Это не было проблемой. Не замеченная ранее одинаковость, теперь, заставляла иначе взглянуть на происходящее, с особым контрастом выделяя то – малое – что могло бы встретиться именно в Кобе. Звуки, запахи, вид ночного города из окна – всё это так или иначе будило воспоминания. Совсем юные, никак не связанные с музыкой, но тоже важные. То, что должно вызывать улыбку и будить приятное чувство ностальгии, у кого угодно, но… только не у Джуна. Приторно выдраенный до блеска пол, сладкая розоватая расцветка стен и, как всполох, приоткрытое окно, где жизнь кипит несмотря на поздний час – фанатки расходятся по домам, продолжая скандировать имена полюбившихся им музыкантов. Приятно, и всё же будит в приунывшем гитаристе частичку света. Но только до момента его появления у нужной двери. Открыть её, значит попасть в захламлённый ими же мирок гримёрки, где нужно будет собираться, проверять на сотню раз свой багаж и спешить дальше, туда, где их ждут другие поклонники.       Глубокий вдох. Скрип двери ржавым гвоздём проходится по нервам, заставляя поморщиться. И почему-то глупое, разыгравшееся за сегодня, воображение, подкидывает образ Кисаки, вечно успевающего быть везде и всюду быстрее других. Но его нет. Зато, есть иной, ещё более будоражащий память силуэт. В приглушенном свете комнаты Джун не сразу верит этому видению. Жмурится, чтобы в следующий миг во все глаза уставиться на поворачивающегося к нему парня. И сомнений не возникает больше, когда само сердце узнаёт в пришедшем старого друга. - Иори… - выдыхая тихо, будто бы боясь спугнуть, Джун шагает вперёд и прикрывает дверь за собой. - Не успел, - также тихо сообщает светловолосый нечто, не до конца понятное гитаристу, и полностью отворачивается от стола, коему до этого времени было уделено его внимание. - Ты всё же пришел, - сам того не ведая, Джун в одно мгновение расслабляется, словно бы все его тревоги сметает один только взмах пышных ресниц, чуть прикрывающих глаза его собеседника. В голове крутится столько фраз и вопросов, нотки гнева и доля нетерпения. Хочется обнять знакомого… родного человека, но в тоже время страшно почему-то… до глупой сдержанности, до оцепенения во всём теле и невозможности сдвинуться с места. - Не удержался, - честно признаётся Иори и утыкается взглядом в пол, будто бы ищет в нём поддержки и сил, для признания, - слишком уж сильно хотелось тебя увидеть. - Если бы ты не пропал тогда… - Не надо об этом, - шагает вперёд и Джун, срываясь, идёт к нему навстречу, преграждая путь к отступлению только-только обретённого человека. – Милый наряд, кстати. - Иори… - шляпа с легким стуком опускается на пол, становясь слишком комичной и ненужной, сейчас, частью наряда. - Как ты? – тон становится неожиданно миролюбивым, живым, дружеским и… наигранным. Джун морщится от этого, но всё же соглашается поиграть в спектакль, где оба ведут самую что ни на есть непринуждённую беседу, делая вид, что ничего и никогда не случалось. Просто общаются, рассказывая друг другу о своих нынешних занятиях. Кратко, не вдаваясь в подробности и тем самым оставляя между собой барьер, куда больший, чем метр расстояния меж ними. И Джун всё чаще замечает взгляды друга на гитару, всё ещё висящую на ремне перед ним. Неожиданно брошенное предложение сыграть и Иори, так же неожиданно соглашается.       Расстояние сокращается ещё немного, а после инструмент Джуна, который он так редко доверяет кому-то кроме самого себя, перекочёвывает в руки его бывшего согруппника. Тот с осторожностью, но меньшей нежностью, чем Джун, принимает гитару. Едва ощутимое соприкосновения пальцами, даже не кожей – теплом от неё исходящим. Краткая заминка в подстраивании инструмента под себя и Иори уже наигрывает мотивы, почти забытые розоволосым. И создаётся впечатление, что пальцы старого приятеля касаются струн его души, задевая то, что когда-то казалось едва ли не жизненно важным, а теперь ушло с первостепенных ролей. - Это… - не смея нарушать мелодию собственным голосом, Джун замолкает, недоговорив. Он знает, что его поняли и так, чем служит легкая полуулыбка Иори, продолжающего порхать по грифу, быстро переставляя аккорды. - Сыграй сам, что-нибудь, - «Для меня» - добавляет внутренний голос, которому не дано обрести силу слов. Игра обрывается слишком резко, жалобным звоном, но светловолосому не дают снять ремень и освободиться от пленения чужим инструментом. Иори чувствует, как левая рука розоволосого проходится по его спине, не обнимая, но дотрагиваясь до грифа так, что он оказывается в заточении, между гитарой и близко стоящим гитаристом. «Заговор», - отчаянная мысль, которой, то ли радоваться хочется, то ли пугаться. Да и Джун сам не знает, как принимать происходящее. Он не смог открыто обнять человека, принёсшего ему с собой столько эмоций, но зато, пользуясь уловкой и непрекращая наигрывать одно из недавно придуманных и выученных соло, он мог быть к нему ближе. Ничего не объясняя и не оправдывая свою излишнюю сентиментальность.       И Иори честно пытается следить за ловкостью пальцев, искренне восхищается выросшим за годы мастерством и… честно старается слушать рождающуюся мелодию, а не бешеный стук собственного сердца к коему примешивается и иное звучание – стук сердца Джуна. Такой близкий, отдающийся в лопатку самым прекрасным ощущением, он заставляет забывать дышать, растерянно любоваться на руки… незабытые не на миг руки его друга и ощущать, что ещё немного и его собственная маска сломается, открывая душу, обнажая эмоции, порождая слабость. А слабость, в этом случае, стает маленькой смертью – непозволительная роскошь. - Нашел кого-то? – интересуется Иори ничего не выражающим тоном. Он так часто представлял как задаст этот вопрос, что, в итоге, справился с миссией сделать это как можно более непринуждённо. - Нет, - отвечает Джун, и гитара его недовольно лязгает, будто бы коря своего хозяина, за такой ответ. Но Иори делает вид, что не заметил такого очевидного совпадения. Кивает, прикусывая губу, и светлые прядки спешат спрятать его лицо от оказавшегося по правую руку от него гитариста. - Кстати, твои вместе смотрятся хорошо, - всё с той же непринуждённостью сообщает Иори, наконец, освобождаясь от ремня, от гитары и от чувства надежды, на время поселившегося в его сердце. Последнее, в родных объятиях едва не превратилось в настоящую веру во что-то большее, чем просто прошлая привязанность, но хлопок двери и сбегающий прочь Джун говорят об ином.       На самом деле, секундами позже, когда расстояние обратно до сцены было проделано в темпе безумного бега, Джун осознал, до какой же степени по-идиотски себя повёл. Точнее… до какой же степени идиотом он был первоначально, ожидая от Тои верности и, при этом, в мыслях не однократно изменяя ему со своим прошлым. Со своим… Иори. Понимая, что правильней будет сейчас же вернуться назад и извиниться перед пришедшим за спонтанный побег, он всё ещё продолжал метаться по округе в поисках музыкантов, которые, обнаружились в буфете. Они как ни в чём не бывало набивали подносы всякого-рода снедью и отнюдь не выглядели так, как уже успел представить их в своём воображении Джун. Да и вообще сложно было поверить, что у этих двоих может быть что-то общее кроме мечты, группы и любви к музыке. Ложь Иори, взамен на ложь Джуна для него – равный обмен, в котором гитаристу оставалось лишь поразиться хитрости блондина, как когда-то, и вернуться обратно в гримёрку, чтобы прояснить всё до конца и, возможно, вернуть то, что, казалось, утеряно без права возврата.       Но комната встречала его холодным унынием и давящей пустотой, которая, ещё несколькими минутами ранее казалась вполне привычной и обыденной. Джуну не хотелось этой пустоты больше. Не хотелось признавать, что он потерял своё прошлое быстрее, чем рискнул превратить его в настоящее. Взгляд скользнул по столу у коего он увидел Иори в самом начале, а после, он уловил и ещё кое-что – не замеченное ранее – на столе, ровным рядом символов, была выведена всего одна надпись: «Пой для меня». Тёмные следы помады и её футляр, поставленный вместо точки – ещё одно воспоминание, уколом прошлого, неожиданной чередой событий.       Теперь, по закону жанра Джун должен был навсегда потерять связь с бывшим согруппником, но становиться главным героем какой-то банальной драматичной истории ему не хотелось, а вот роль ещё более банального героя романа его не смущала ничуть. Понимая, что времени на сборы и объяснения перед согруппниками нет, он всё той же помадой, поспешил оставить краткое послание для них прямо на зеркале, и бросился прочь, к выходу, уже на бегу пряча столь ценную находку в карман. Наплевав на не снятый наряд, бегло здороваясь со всеми глазеющими на него людьми, он спешил покинуть здание концертного дома, чтобы в следующий миг нырнуть в мягкий плен недремлющего города. Фонарный свет и огни фар безжалостно резали темноту, позволяя оглядываться по сторонам и искать. Продолжать искать единственно дорогого и важного человека, отчаянно всматриваться в темноту, где света становилось предательски мало, и верить – он не мог далеко уйти. И вот, уже спустя какое-то время, Джун замечает искомого. Видит его вдали и спешит сократить и без того непозволительно большое расстояние. Задыхаясь, проклиная неудобность высокой платформы на третьей попытке упасть, он останавливается, чтобы перевести дух. - Иори! – силуэт впереди вздрогнул, выдав себя с головой тем самым. Хотя, Джун был уверен, он узнает эту фигуру из сотни, сколько бы времени с момента их последней встречи не прошло. И плевать ему было, как воспримут этот крик иные прохожие – их не существовало вовсе – размытые тени, теряющиеся в свете одного только человека.       И по своей негласной роли Иори должен был поймать первое встречное такси, скрыться и всеми возможными способами избежать встречи, не позволяя себе слабости больше. Но вместо этого он остановился и с готовностью обернулся назад, туда, где ему навстречу уже нёсся человек, от одного только вида которого до сих пор предательски щемило в груди. Он улыбнулся и в тысячный раз за этот вечер почувствовал себя слабовольным дураком, который не устоял от соблазна увидеть школьную любовь, не устоял от желания напомнить о себе… Не смог забыть, как дорог ему этот взбалмошный гитарист, всё ещё продолжающий питать нездоровый интерес к скрепкам, булавкам и прочим металлическим мелочам, коим не было места в нарядах здравомыслящих людей. - Почему? – одно только слово, за которым тысяча недосказанных фраз и одна единственная попытка не задохнуться. «Почему сбежал сейчас, почему сбежал тогда, почему…» - хоровод непроизнесённых фраз норовил взорвать мозг, но вместо этого ограничивался рождающимся в ушах шумом и желанием выплюнуть собственное сердце прямо на остывающий в ночной прохладе тротуар. - Я – твоё прошлое. Не больше, - горько изрёк Иори и поспешил отвернуться к проезжей части. Свет десятков фар отражался в его глазах, но за светлыми прядками, Джун не мог видеть всего отчаяния, что таилось в тёмных зрачках озёрами непролитых слёз. Вместо этого, гитарист довольствовался лишь рассматриванием блондинистой шевелюры, которая… продолжала выглядеть так, как нравилось ему, ещё во времена совместной попытки создания идеальной группы. - Ты же сам бросил меня и… наши мечты, - шепчет Джун, с сожалением понимая, что прав. Это не Иори однажды проснулся один, не Иори сбился с ног в поисках потерянного согруппника, верного друга и… больше чем просто родного человека, это всё он – Джун переживал в одиночестве, продумав от и до тысячи вариантов и причин, но так и не найдя достойного. - Порой, нужно дать свободу человеку, чтобы раскрыть весь его потенциал, - изрекает Иори с такой тоской в голосе, что любому стало бы понятно, как нелегко далось ему это решение в прошлом, как нелегко признавать его теперь. - Я не просил такой свободы, - обида и не желание принимать правоту друга, Иори улыбается этому упорству, принимая его вновь, как нечто забытое, но настолько близкое, что от воспоминаний становится тепло, как от нежных прикосновений. Становится уютно от понимания ничуть неизменившегося характера друга. Пусть он будёт всё таким же – взбалмошным и временами дотошным, пусть и теперь не сможет простить прошлого исчезновения. Пусть… Но зато Иори будет уверен, что не ошибся, отпуская его когда-то. - И не попросил бы никогда, - утвердительно кивает светловолосый, рискуя обернуться и открыто посмотреть в глаза, тёмные зрачки которых спрятаны за серыми линзами. Даже такой взгляд Джуна для него немалое испытание, выдержать его и не сорваться в крайности плещущихся эмоций, значит стать чуточку сильнее. – Прости, что пришёл сейчас.       Отвернуться. Попрощаться. Пара шагов вперёд и Иори знает – будет спасён – не станет нагонять его Джун и так порядком выбившийся из своей роли взбалмошного гитариста, даже про свою гитару забывшего в желании встречи. И Иори отворачивается, чтобы в следующий миг ощутить крепкие объятия на себе и с крохотной долей умирающего сожаления понять, что никуда он теперь не уйдёт, один. - Только не подумай, что я специально переехал так близко, когда узнал место проведения концерта, - слегка возмущённо заявляет Иори, уже видя, как в глазах друга зреют вопросы, стоит им только завернуть к ближайшему же жилому дому, чуть вдавленному вглубь от уличной суеты. - И не думал даже, - врёт Джун уже второй раз за вечер, только теперь, во благо, видя, как противоборствуют в его друге два желания – продолжения этой встречи и понимание спонтанности каждого следующего шага. У Джуна ещё есть незаконченные дела на сегодня, у него есть группа, которая будет переживать о его отсутствии, и Иори чувствует себя так, будто бы крадёт гитариста у других – у людей коим он реально принадлежит теперь, по крайней мере, больше чем ему. Но сам Джун думает иначе. Даже просто стоя в лифте напротив столь приятной и важной находки, он улыбается, силясь подобрать слова, которые в полной мере опишут его ощущения на этот момент. - Я рад, что встретил тебя, Иори, - наконец, озвучивает он, а потом, совсем по-детски добавляет: - И тогда, и теперь, и… всегда. - Я тоже. Наверно… - улыбка и грустный взгляд из полуопущенных ресниц. - Наверно? – уточняет Джун, а сердце в который раз за день норовит разбиться, выпрыгивая из груди прочь. - Просто… - открывшийся лифт, как отдаление участи быть выявленным. Дойти до нужной двери, справится с замком, и проскользнуть внутрь, впуская следом и гостя. – Просто, боюсь, не хватит сил отпустить тебя вновь.       И эти слова, единым порывом, взрывают сознание и реальность, заставляя обоих, не сговариваясь потянуться к друг другу. Срывать поцелуи один за другим, вместе с прерывистой чередой выдохов, когда в объятиях становится тесно и невыносимо хорошо, чтобы осмелиться разорвать их. Иори не выдерживает первым, отстраняется, бросая чуть обезумленный страстью взгляд на своего гостя. Видеть его таким – для Джуна не самоё легкое испытание – таким домашним, теряющемся в своём порыве, таким родным и желанным до дрожи по всёму телу. И останавливаться, тратить время на бессмысленные разговоры и затёртые до дыр признания, нет смысла, когда тела, несмотря на прошедшие годы, ещё помнят ласку и сами тянуться друг к другу, требуя воскресить почти забытое, новой чередой касаний, поцелуев и томных выдохов прямо в губы.       Кажется, ещё чуть-чуть, ещё немного и мир сойдёт с ума вместе с ними. Но мир разбивается вместе с предметами, нечаянно сбиваемыми с многочисленных полок по пути к спальне, мир тает в ночной мгле, когда нет времени даже чтобы остановиться и включить свет. Иной мир – неправильный и им не принадлежащий, перестаёт существовать в шепоте спадающей на пол одежды, вместе с которой покидает обоих и смущение, оставляя вместо себя лишь неприкрытое восхищение, в любовании откровенной красотой тел друг друга. Краткая безмолвность ночи, тянущаяся несколько вдохов и выдохов, время за которое глаза привыкают к сумраку и успевают запечатлеть в памяти белизну кожи и хрупкость стройного силуэта. Но даже эта тишина не вечна, её растворяют ещё тихие полустоны и резкие выдохи, когда каждый в равной мере пытается убедить другого в том, как скучал. Не словами – даримой лаской уверяя в желании этой встречи. В желании быть вместе.       Впивающиеся в простынь пальцы Иори и, вторящие им пальцы Джуна, сминающие в своей хватке бёдра любовника – прекрасное сочетание дополняемое мелодией громких дыханий. Даже сейчас оба где-то на подсознании понимают, что чем бы они не занимались – сексом или игрой на гитаре – их действия невероятно схожи и гармоничны, что зарождает ощущение друг друга как одного целого. Возможность ощущать принадлежность друг другу, желание отдаваться и принимать, без остатка растворяясь в блаженстве близости, этой и любых других – прошедших, настоящих и, возможно, грядущих.       Но это безумие закачивается быстрее, чем хочется обоим. Неожиданно затянувшееся молчание, нежелание спать и нега расслабленности, которая будто бы укрывает собой всё недосказанное, позволяя верить, что всё так, как и должно быть. И скользящие по щеке Иори пальцы только усиливают это ощущение правильности, и рождающаяся в ответ на действо улыбка ещё одним признанием подтверждает это. Пройтись касаниями по скуле, соскользнуть на подбородок, шею… уже за сегодня, Джун должен был бы выучить каждую мелочь этих, зацелованных участков кожи. Но, нет. Снова и снова познавая иные прелести в таком любовании, и пользуясь тем, что Иори не спешит открывать глаза, Джун с некоторым восторгом разглядывал человека, от присутствия которого рядом, сердце всё никак не могло обрести спокойный темп. Но вот, будто бы придремавший до этого Иори, слегка поворачивает голову к лежащему перед ним мужчине, и приподнимает трепещущие ресницы, даря в своём взгляде столько обожания и любви, что Джун ещё раз невольно перестаёт дышать, замирая под столь интимной близостью. - Ты, наверное, голоден, а у меня совсем сил нет подняться и приготовить хоть что-то, - произносит он, совсем тихо, а после, смущается своей слабости, столь желанной и приятной, что выбираться из под заботливо накинутого Джуном одеяла просто нет сил. - Но это ведь не проблема! Я и сам могу что-то придумать, - с энтузиазмом выдвигает свою кандидатуру в повара Джун и, спохватившись, добавляет: - Если ты не против… - Не против, конечно, - кивает светловолосый, с благодарностью принимая возможность ещё немного полениться, ощущая на себе следы прикосновений и поцелуев. И он знает, что Джун вполне спокойно мог бы уйти теперь. Поужинать вместе с друзьями-согруппниками, к примеру, но вместо этого гитарист принимает предложение. С охотой. Срываясь на кухню. Вновь возвращаясь. Одевая брюки и скрываясь на кухне опять, он принимается активно стучать различного рода утварью и шкафами, что не может не вызвать улыбку у Иори. Теперь он знает, что даже когда гитарист будет вынужден покинуть его, ещё множество вечеров подряд ему будет казаться, что Джун всё ещё находится на кухне, готовит что-то, временами тихонько ругается, и поёт. От осознания последнего, сердце начинает громко стучать, теряясь не в грудной клепке, а уже в мягкости матраса, на коем светловолосый продолжает лежать. Но все намёки на сон проходят, стоит только начать вслушиваться в эту песню, узнавать её и помнить, что именно песню эту Джун посвятил ему. Губы невольно начинают подстраиваться под текст, немо складывая слова и беззвучно выдыхая их вместе с воздухом. Иори не сразу замечает, что уже сидит на постели, и всё чаще ловит себя на мысли, что в этой череде звенящих кастрюлек и хлопков новоиспечённого повара не хватает ещё одного инструмента.       Чтобы достать свою тёмную красавицу Иори достаточно лишь протянуть руку в сторону – он не перестал держать инструмент близ своего ложа, даже когда гитара стала не самым основным делом в его нынешней жизни. И всего за пару мгновений, пребывая в полулежащем положении, Иори подстраивается под голос своего бывшего согруппника, тайно аккомпанируя и оставаясь довольным таким результатом. Всего лишь раз голос Джуна вздрагивает от услышанного им столь неожиданного и гармоничного дополнения, но вскоре становится чуточку громче, будто бы специально меняющийся по замысловатой просьбе блондина. И он именно просит, немо просит о том, чтобы Джун пел для него. Пусть так, невидимый, но прекрасно слышимый, он будит в Иори те чувства, которые и сам Джун не подозревал, что вызывать умеет, когда только-только начинал пробовать себя в качестве вокалиста. Он открывал его тогда, и точно также открывал теперь – для него, для самого себя, да для кого угодно, лишь бы только этот голос продолжал звучать снова и снова. - Пой для меня, - сами шепчут губы, когда голос гитариста всё же смолкает и подозрительно приближающиеся шаги, вызывают неожиданную волну паники и смущения.       Сползшее на пол одеяло достать так быстро не получается, а оттого, Иори не придумывает ничего лучше, чем прикрыться гитарой. Корпус её оказывается зажат между ног, а гриф ускользает вверх, заканчиваясь, чуть выше уровня подбородка. Только когда дверь, ведущая из спальни, начинает приоткрываться, Иори понимает до какой степени это положение ещё более откровенное. Но времени отступать больше нет, да и не нужно это становится, когда он встречается взглядом с вошедшим, читая с него, как с открытой книги, неприкрытое восхищение и восторг. - Я скучал, - нарочито капризным голосом выдаёт Иори, то ли оправдывая игру на гитаре, то ли силясь ещё больше ошарашить Джуна. Выбор сам падает в сторону второго варианта, когда неимоверно хочется видеть реакцию розоволосого на дальнейшую задумку. Блондин чуть сильнее разводит ноги, представляя на обозрение… гитару, и слишком уж пошлыми движениями скользит по её гифу одной рукой. Нежно, так, что в момент опешивший Джун забывает и предназначение этого инструмента и всё на свете забывает, когда его так коварно соблазняют. – Ты что-то хотел сказать? - Уже не важно, - отмахивается гитарист, спеша подойти, понимая, что любой ужин в этот миг может подождать. Понимая что и весь мир с его делами подождать может, так же покорно, как раньше он сам ждал этой встречи.