Чувство острова

       Дом казался пустым. В тёмных окнах не угадывалось ни малейшего движения. Пока Дин вытаскивал из багажника бутылки со святой водой и заряжал солью дробовик, я медленно поднялся на крыльцо и прислушался - внутри еле слышно, шипя и спотыкаясь, играла музыка. Но на стук никто не откликнулся, и я открыл своим ключом. - Не торопись, - подоспевший Дин отодвинул меня плечом и тенью просочился в приотворённую дверь. - Чисто. Заходи.        В гостиной было темно. Привычные вещи, искажённые мраком, казались неприветливыми незнакомцами. По телевизору сквозь треск помех пробивалась реклама собачьих консервов - я нашарил на диване пульт и заставил экран угаснуть. Чернела холодная пасть камина. Снисходительно улыбались фотографии на каминной полке. Мятые диванные подушки томно раскинулись на полу возле журнального столика с кроссвордом на нём и огрызком карандаша, замершим наискосок на пустых клетках. Равнодушно постукивали стенные часы - стрелки доползли до десяти минут одиннадцатого. Мы прибыли на поле боя, а противник, похоже, так и не явился.        Я почувствовал себя одураченным. Но Дин сунул мне в руку тепловатую бутыль и велел обыскать второй этаж и, если встречу демона, плеснуть ему в рыло и орать погромче, а если встречу маму, попытаться логически обосновать присутствие в её чистеньком жилище вооружённого, небритого, грязного, абсолютно незнакомого, но чертовски привлекательного мужчины в расцвете сил. Потом хлопнул по плечу и направился в сторону кухни, безошибочно и плавно, словно в беззвучном танце, огибая мебельные препятствия, отводя занавески стволом дробовика и не пропуская ни одного тёмного угла. По сравнению с ним я ощущал себя чем-то вроде рояля в малогабаритной квартире - громоздким и лишним.        Я пытался быть похожим на Дина, но получалось больше похоже на детскую игру в войнушку, а у меня даже в таких играх опыта было кот наплакал. Представьте себе неуклюжего юного лося, который старается незаметно подняться по скрипучей лестнице... с несмелым шепотком "Мама!" миновать тесную, тёмную площадку второго этажа... тихонько отворить дверь своей комнаты, чтобы с замиранием сердца увидеть... просто комнату. Стол, кровать, книги, разнообразное человеческое барахло. Ничего сверхъестественного.        Тут я разочаровался ещё пуще.        Опустив утробно булькающую бутылку - оказывается, всю дорогу я до хруста сжимал её пластиковые бока, - я включил свет и зажмурил один глаз.        Вещи имели вид притворно-невинный. Такое выражение приобретают лица сплетников, когда неожиданно появляется объект их заочных обсуждений. Прохвост-будильник подмигивал секундной стрелкой. Потолок - эшафот моих видений - сиял непотревоженной белизной. Ветерок застенчиво шевелил занавески в приоткрытом окне.        Медленно, как во сне, я подошёл и мазнул пальцем по подоконнику, зачерпнув комочек липкой жёлтой пыли. Принюхался. Отчётливо и терпко пахло серой.        В миг, когда я всё понял, внизу раздался выстрел. Потом - возня, глухой стук и невнятные голоса, мужской и женский. Что-то разбилось. Приглушённо вскрикнул мой брат... Только тогда я сорвался с места, крича "Дин!" вместо "Мама!" ****        Они оба нашлись на кухне. В темноте я сначала угадал мать, сидящую за обеденным столом, лицом к двери, потом - распластанного на столе Дина. Один край столешницы больно впивался ему в затылок, другой подпирал колени. Он шумно дышал и дёргался, пытаясь встать, но мог лишь бесполезно сжимать и разжимать дрожащие пальцы. Его дробовик куда-то подевался.        Я щёлкнул выключателем - абажур над столом мягко, наивно засветился изнутри, словно и не подозревая, что мирного семейного ужина сегодня не будет, - и замер на пороге. В том, что касается таких вот ситуаций, я был до ужаса слаб, неопытен и беспомощен и больше всего на свете хотел, чтобы всё это оказалось просто дурацким сном. - Здравствуй, сынок, - с лёгким укором сказала мама. - Не ожидала от тебя такой подставы. Святая вода, патроны с солью, охотник... Лучше бы и правда подружку привёз. - С-сэм! - прохрипел Дин. - Она... - Заткнись, - ласково сказала мама и положила руку ему на грудь. Он вытянулся, задыхаясь. - Тебя никто не спрашивал.        Я, кажется, издал какой-то невразумительный звук, что-то между "Что происходит?" и "Отпусти его!", но она лишь мечтательно произнесла в ответ: - И правда, что за банальщина - жечь людей на потолке? Может, в этот раз попробуем спалить обеденный стол? Зажарим братишку, как индейку на День Благодарения, а? Главное блюдо праздничного ужина - Дин Винчестер. Что скажешь? По-моему, будет весело!        Её глаза моргнули с еле слышным влажным хлопком, и радужки стали янтарно-жёлтыми. Выглядело это фантастически. - Что, не ожидал? - спросил демон. - Предполагал что-то подобное. Что ты сделал с моей матерью? - С которой? - Второй. - Отправил на историческую родину, в Ад... Что, не знал? Она одна из лучших моих подчинённых. Не мог же я допустить, чтобы тебя воспитывал неизвестно кто. - Но... она же любила меня. - Это точно. - Желтоглазый сокрушённо покачал головой. - Издержки производства. Я позабочусь, чтобы в Аду из неё эту дурь выбили. Но вернёмся к вопросу о тебе и твоём близкородственном недоразумении...        Дин, ненадолго обретший дар речи, выдал такой цветистый эвфемизм касательно его, демона, гипотетических родственников, что Желтоглазый зажмурился от удовольствия. - Ты только прислушайся, Сэмми! Вот что значит разница в воспитании! - Не думаю, что мы так уж сильно отличаемся. В любом случае - что это меняет? Зачем вообще это всё? - я кивнул в сторону примолкшего брата.        Сейчас мне почему-то казалось крайне важным называть его не иначе, как братом, думать о нём как о брате, может быть, даже как-то телепатически внушить Желтоглазому уверенность, что, поскольку Дин мой брат, нельзя причинять ему вред. Но даже мне эта мысль казалась маленькой и смешной - потому что демон и так всё знал, и это знание не мешало ему вдавливать Дина в стол, наблюдая со снисходительным любопытством, как его грязная футболка темнеет от крови - наверняка швы разошлись, вся моя дилетантская хирургия псу под хвост...        Губы у Дина совсем посинели, под глазами легли жутковатые серые тени, словно вся усталость его суматошной жизни разом навалилась на него. Он больше не шевелился, берёг силы, только умоляюще смотрел мне в глаза. Так в видениях смотрели мои матери прежде, чем сгореть. - Зачем всё? - удивлённо переспросил демон. - Сэмми, я же так старался, чтобы люди держались от тебя подальше, чтобы никто не путался под ногами ни со своей глупой любовью, ни с бессмысленной дружбой, чтобы ты ни к кому не был привязан! Нельзя тебе привязываться к людям, дурачок... Я просто убрал лишних. Только вот этого упустил. - Он легонько ткнул Дина пальцем в бок, и на пальце осталось алое пятно, которое демон брезгливо стёр о Динову куртку. - Ну, не беда, это мы легко исправим, правда, Сэм? Ты свою задачу выполнил, а дальше я и сам управлюсь, спасибо. Ты только близко не подходи - пожарная безопасность и всё такое...        Желтоглазый чуть отодвинул стул, развалился поудобнее и подмигнул, приглашая меня посмотреть, как юркие огненные язычки ползут снизу вверх по ножкам стола. - Что?... Я... Я не хотел! Дин!        Резиновый воздух толкнул меня в грудь, стиснул и не пустил дальше. - Пора переходить на тёмную сторону, Сэм, - сказал демон серьёзно. - Как только исчезнет последняя преграда, рухнет последний бастион, ты окажешься там, где должен быть. С нами. Больше тебе некуда пойти. Никогда и нигде ты не будешь своим. А тебе всю жизнь только этого и хочется, правда? Найти своих, обрести семью, вырваться с проклятого необитаемого острова...        Пламя разрасталось, гудя и потрескивая, и уже пробовало на вкус пальцы Дина. Его куртка тлела, распространяя запах палёной кожи. - Тебе необязательно на это смотреть, - сочувственно добавил демон. - Гореть заживо очень больно, уж поверь. Мы в Аду знаем толк в боли. - Звучит как рекламный слоган, - с трудом сказал я. И закрыл глаза.        Смотреть и в самом деле было необязательно, раз уж я не мог вмешаться, не мог даже шагнуть дальше этого чёртова дверного проёма. Но мысли в голове кружились неуместные - о том, что к демонам я не примкну ни в коем случае, и если меня сейчас не убьют, придётся возвращаться в Стэнфорд, в пустую квартиру, где в кухне только один стул, одна кружка и одна ложка, и так будет всегда, и будет вечно молчащий телефон, и вечные прочерки в анкетах, и на всю оставшуюся жизнь - память о том, что из всей семьи у меня оставался один брат, но и того я не смог сберечь... - Сэмми!        Крик получился слабым, сиплым, полузадушенным - скорее стон, чем крик, - и наверняка отнял у Дина последние силы. Но это подействовало.        Я вздрогнул и открыл глаза. Огненное марево дрожало над столом, Дин лежал словно на погребальном костре. Дрогнул раскалённый воздух, и всего на секунду демон ослабил хватку, но этого мгновения хватило, чтобы я сбросил оковы и рванулся вперёд, чувствуя, как поднимается изнутри чёрная, уродливая ярость, мой адский пёс, рвущийся с цепи, единственное моё оружие и проклятие, как ненависть застилает глаза, и как тонко от неё звенит в ушах... Я перестал быть собой и потерял счёт секундам. И, кажется, кто-то другой, отделившийся, видел моими глазами, как демон вскакивает и отступает под напором моей ярости и как пятится, гаснет укрощённое пламя.        Под абажуром звонко лопнула лампочка, на Дина посыпались осколки, и тьма, ликующая, освобождённая, вползла в дом.        Этой тьмой был я. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким всемогущим. Никогда в жизни мне не было так хорошо.        Желтоглазый отступал, пока не упёрся спиной в стену между окном и холодильником. Его глаза изменили цвет, на мгновение в них мелькнула растерянность, а потом он запрокинул голову, и густой чёрный дым, вырвавшись из глотки, заметался под потолком, сбрасывая с верхних полок дешёвые мамины вазочки, и наконец, найдя выход, исчез в приоткрытом окне. Опустошённое тело осело на пол, неуклюже подвернув левую руку.        И вдруг стало очень тихо. Только капало молоко из опрокинутой бутылки, и хрипло, прерывисто дышал Дин - слава богу, живой. У него обгорели волосы на голове, и кисти рук были серьёзно обожжены, а футболка так потемнела от крови, что я боялся даже представить, насколько всё плохо. Но всё-таки он был жив.        Я осторожно обнял его и стащил с обугленного стола, ножки которого тут же подломились. Остатки столешницы рухнули, едва не придавив мне ногу. В кармане куртки у Дина уже бог знает сколько времени надрывался сотовый, и я решил, что это Бобби, это точно должен быть Бобби, больше некому, и что я ему скажу, как я объясню, что Дин не может взять трубку, потому что он без сознания и это моя вина, мне нужно отвезти его в больницу, и он ужасно тяжёлый, поэтому я тоже не могу взять трубку, так какого чёрта этот телефон всё звонит и звонит, не зная, что моя голова - резиновый шар, наполненный болью, и я от всего этого скоро с ума сойду...        Тут мама приподнялась, уставилась на нас недоумевающим взглядом - дикое, должно быть, зрелище, - и, прищурившись, спросила: - Кто-нибудь видел мои очки?