Стань закатом моим...

      Холодный вечер. Промозглая мерзлота подкрадывалась сквозь одежду. Фонарь на соседней улице, единственный в округе, не справлялся с освещением. Луна спряталась за зданием. Безлюдный мост. Единственный короткий путь домой из библиотеки для обычного, одного из миллиона обычных школьников, самой обычной сеульской школы, ученика старших классов – До Кенсу. Закутавшись в теплый вязанный шарф цвета корицы, ученик быстрой походкой, охапкой держа груду книг, чуть ли не пробегал опасный закуток. Несмотря на животный страх, все-таки инстинкт самосохранения был не чужд ему, Кенсу все равно каждый день возвращался именно этой тропой. Ведь дома ждало еще так много работы. С тех пор, как отец с огромным чемоданом переступил порог их уютного дома, мама совсем обмякла и слегла. Все домашние дела легли на хрупкие плечи парня. Но выпускные экзамены приближались, и, он просто не мог сдаться, нужно было успевать на двух поприщах. Только эта мысль заставляла его мужаться и брести сквозь темные переулки.        - Так-так-так, - кровь в жилах застыла. Сердце бешено выдавало ритм чечетки. – Это же наш сладенький Додоша, - мерзкий смех прервал неустойчивую тишину, эхом ударяясь о серые бетонные стены.        - Без паники… - шептал отличник себе под нос, а сам трясся как осиновый лист.        - Я не сделаю тебе… неприятно. Тебе понравится, - знакомый голос. Низкий бас с нотками хрипоты. Оранжевый огонек показался вдали. Под мостом. До Кенсу окружен. Это западня, и выхода из нее нет. Внутренняя беспомощность сжала все внутри. Слабак.        - Я… не хочу… неприятностей... – как ни мужался паренек, голос подкачал. От беспечной храбрости и следа не осталось. Шорохи шагов становились ближе. Тени надвигались. Пойманный испуганный зверек. Шум собственного сердца оглушал. "Бежать," - единственное, что пришло в голову. Прижал книги ближе к груди (он не мог себе позволить потерять их – за каждую будет штраф в десятки тысяч вон), вот о чем думал глупый мальчишка, находясь на грани опасности. О деньгах, а, следовательно, о маме. Ватные ноги не слушались, коленки нервно подергивались. Кенсу стартовал и был пойман цепкими сильными руками.        - Куда же ты? Мы только поиграем, - дьявольская издевка. От такого хотелось плевать слизью. Руки знакомого по голосу человека начали грубо срывать драпированное пальтишко, подаренное бабушкой. Холод мгновенно обжег горячую кожу. Даже слабые неудачные попытки выкарабкаться вызывали у садиста раскаты смеха. Он – как кукловод, руководил Кенсу, медленно, смакуя, снимая одежду с бледного тощего тельца. Отличник стоял в одном нижнем белье. Холод уже не имел значения. Стыд горел внутри. Он пытался брыкаться, раскидывал неуклюже руками. И даже показалось, что он поранил своего насильника. Точно. По лицу. Тот издал сдавленный звук с ругательствами, но это только больше разожгло в нем страсти.        «Что будет дальше, не имеет значения», - успокаивал себя мысленно содрогающийся от потоков предательских слез старшеклассник. Но даже это не останавливало диктатора. Он покрывал грубыми поцелуями юное тело. Медленно переходил к кульминации, потянувшись к ширинке. «Все невозвратно. Пусть лучше это поскорее случится», - паренек находился в неком трансе.        Глухой удар. Возня на полу в ноябрьскую ночь вывела Кенсу из состояния оцепенения. Мерзкие руки больше не сдавливали его, и пошлые губы не дотрагивались. Разум потихоньку давал ответ. Бежать. Бежать. Бежать.        Сорвавшись с места, ученик, хватая книги, бежит прочь. Подальше от этого адского места. Быстрее, пожалуйста, быстрее. Огонька сигареты под мостом не видно, значит наблюдатель ушел. Все эти мысли проносились в сознании. Сердце бешено колотилось.        Кто-то сзади схватил старшеклассника за плечи. Все рухнуло. Нельзя убежать – невозможно скрыться. Тишина. Тяжелое глубокое дыхание. Кто-то молча накидывает пальтишко, то самое, на оголенные плечи, и тень исчезает во тьме. Растворяется. Уносится туда, откуда пришла. Бежать. Пораженный Кенсу покидает в спешке проклятый закоулок.       Пак Чан. Дорк недотраханный. Мы вместе в старшей школе могли позапугивать малышей, пострелять сигареток у старших и ставить «на счетчик» младших. Хулиганы. Но нам было чертовски приятно вместе. Я знал об этой Башне немного: рос в приюте, никого нет. А остальное неважно. Эта падла выручала меня с отцом. Когда старик нажирался до невообразимости и раскидывал мощными ударами направо и налево, Пак Чан помогал усмирять его ударами под дых. Вместе прогуливали уроки на крыше, вместе курили анашу под забором заброшенного завода, вместе убегали от собак на складе, где хранили пиво. Мать вашу, это были чертовски приятные времена. Аж всплакнуть хочется. Или это из-за этой блядской болезни приходит осознание того, что все мы скоро сгнием. Жизнь проносится перед глазами как кинолента. Я всегда замечал, что этот ушлепок неровно дышит к смазливым мальчикам. И честно, мне было глубоко насрать на это. Ну, пидор он, и ладно. В моем убогом, сумасшедшем, перевернутом на дыбы мирке нельзя ничему удивляться. У всех свои скелеты в шкафу. Это никак не повлияло на нашу дружбу – ко мне же он не лез.        В последнее время, как помню - это был ноябрь старшей школы, он извелся от чего-то. Стал, как баба во время ПМС, ныл вечно. Лучше бы я не знал, мать его, что он планировал. Лучше бы не знал…              - Кай, сегодня первый бой. Готов? – чертова забота от Галактики сперла дыхание. О себе бы лучше беспокоился. Или о Панде своей. Наматывая бинты на руки, все никак не мог утихомирить это странное, чертовски неприятное, осознание того, что встречу снова эту мразь, из-за которой получил статью.        11:00. Ржавые двери с грохотом распахнулись. Явились. Впереди шла эта высоченная падла со своей фирменной идиотской улыбкой. Желчь внутри тела жгла. Плевок. Рядом с Башней, хватаясь за рукав, шел забитый паренек с выбеленными волосами. Пшеница какая-то на башке. Походу новая жертва садиста. Слева уверенно шагал парень, которого я ни разу не видел. Щуплый на вид, но с огоньком в глазах. Сначала подумал, что это баба. Потом зашли еще два кадра – бойца. Неприметные. И потом явилось оно… чудо, ебать вас… Босс команды наших противников. Сухарь. Предательский мир снова рухнул на мелкие осколки, и в глазах защипало. Вот это блядь.       Сердце странно забилось, появилось неприятное болезненное удушье. Стало до истерики смешно, ведь истерика – обратная сторона эйфории. Я ж труп ходячий. Смех распирал грудь. Сдохну я скоро, не могли подождать со всеми этими дебильными предательствами, пока мои веки не сомкнутся навеки?! Бессердечные ублюдки…