Пока еще жива Гасконь

      Девушка переворачивала страницу за страницей. И все ярче, все острее представал перед ней образ, который прежде она оставляла без внимания. Образ человека нежного и сильного. Храброго и утонченного. Противоречия, как ни странно, не делали его двойственным. Скорее, наоборот, подчеркивали целостность, полноту его натуры. Сперва Элис удивлялась ему, потом сочувствовала. А потом мушкетер захватил ее душу, оставив всех остальных героев в тени. Да, она, в свои шестнадцать лет, возомнила, что поняла всю грубость и отвратительность пошлости. И, сбегая от всего, что ей было противно, влюбилась в Арамиса. В изящество его манер, тонкость характера, остроту ума и шпаги. Сперва все восхищало ее: как мил он с дамами, как тверд с мужчинами, как глубок с книгами, как, как... Затем появилась ревность. Вот Арамис продал лошадь и, дожидаясь друзей, пишет любовную поэму. А кому? Уж конечно, не господину Портосу! Вот он выручает друзей с помощью своей... Увы, не всегда шпаги. Элис мучила не только ревность. Ей невыносимо было думать, что героя ее грез не существует. Его нет и, скорее всего, никогда не было. Он обитает в пожелтевших страницах книг, в фильмах и песнях. Но прикоснуться к нему, обнять, отдать ему всю себя она никогда не сможет.       Во снах к ней приходил ее Арамис. То радостный, то печальный, то страстный, то погруженный в себя и священные книги. И там его стихи, его мысли, его разочарования и надежды - все принадлежало только ей. Однажды, он предстал перед ней раненый и усталый. И, перевязывая его, Элис ощутила на руках липкую кровь. Кровь любимого. В тот момент ей казалось, что они по-настоящему вместе. В одном мире, где его кровь такая же реальная, как её. Там, где их любовь возможна. Это чувство близости было таким мощным, таким реальным, что девушка проснулась. - Ох, извини. Разбудил? Перед ней сидел Бобби, тот добрый толстячок, который в двадцать восемь был столь же неуклюж, как и в пять. Бобби делал то, чего не делал практически никогда: он мыл пол. - Я тут сок разлил...       Элис посмотрела на свою руку, принюхалась. То, что секунду назад перевернуло весь ее мир, оказалось яблочным соком. Девушка вспомнила: в этом, лишенном романтики мире, Арамиса не существует. Отчаяние накатило волной, и Элис громко, безудержно разрыдалась.       С этого дня она начала меняться. С детства склонная к полноте, за две недели Элис стала болезненно худой. Ее щеки впали, кожа стала бледной, почти прозрачной. От этого глаза казались огромными. Прежде известная болтушка, девушка отгородилась от подруг и даже родных не подпускала. Перестала звонить даже Билли, давно живущему отдельно с женой и детьми. Все свободное время девушка посвящала мушкетерам. Книги, фильмы, клубы - она искала своего Арамиса везде, но он водой ускользал сквозь пальцы. Удивило всех и ее неприятие продолжения книги: Элис не признавала мушкетеров двадцать лет спустя.       Она стала много спать. Часы сна были лучшими, потому что сквозь тьму и покой к ней приходил ее Арамис. Его начищенная шпага сияла также ярко, как и лоснящиеся темные волосы. А нежность взгляда черных глаз была сравнима только с мягкостью кожи. Во снах она слушала его рассуждения о боге, наслаждаясь бархатом низкого голоса, во снах трепетала от страха и ревности, когда в кружке знатных дам сплетничали о его любовницах и дуэлях. Ах, сны!..       А реальность отрезвляюще больно ударяла с каждым рассветом. И Элис торопливо хватала книгу, где жил Арамис. Он жил. Теперь она верила в это твердо. Нет, она знала это. Порой ей казалось, что Билли и Боб, мама и папа, тетушка, забытые подруги, заброшенная школа - все нелепый сон, и только мушкетер, гарцующий на роскошном гнедом коне, реален. Книга и жизнь менялись местами, мешались, путали ее утомленный поисками разум.       Родные не знали, как быть: их малютка Элис таяла на глазах. Иногда она пугалась их, не узнавая. Обращались к психологу, потом - к психиатру. Девушка плакала и просилась домой. Мать, жалея ее, отводила дочь в маленькую комнату с огромным книжным шкафом. Ту, где в уютной постели, потрепанном кресле или за письменным столом она обитала всю короткую жизнь. Но Элис не признавала дом. И только взяв в руки заученную наизусть книгу, она успокаивалась.       Тем временем наступила зима. Близилось Рождество, а следом и семнадцатилетие Элис. Билли, обеспокоенный состоянием сестры, перебрался в родительский дом, чтобы только заботиться о ней. Она уже перестала узнавать своих родных. А вскоре забыла и любимого брата. Тяжело было видеть, как огромный тридцатилетний мужчина с жалкой вымученной улыбкой умолял её поесть или переодеться. - Милостивый государь, - недоуменно поднимая на него взгляд, бросала сестра, - я всего лишь слабая женщина. Но есть мушкетер, на чью шпагу я могу положиться. И уверяю вас, его имя заставило трепетать не одного врага короля!       Выслушав такой ответ, Билли уходил, пряча глаза, в которых тяжелым грузом стояли невыплаканные слезы. И, совершенно разбитый, долго бродил в одиночестве по окрестным улочкам.

***

      Рождественская ночь не принесла радости, поскольку год обещал быть таким же скорбным, как и предыдущий. Однако, беды и радости людские не интересны вселенной. И в свое время часы пробили положенные двенадцать ударов.       Вся семья Элис сидела за праздничным столом. По семейной традиции каждый, начиная с отца, загадывал желание. На этот раз родители, братья и тетушка желали одного и того же - скорейшего выздоровления их малышки. А сама она твердо произнесла: - Хочу к господину Арамису.       И все желания были так сильны и так искренни, что слились в мощный поток энергии, человеческому глазу невидимый, но, без сомнения, обладающий чудодейственной силой. И чудо произошло. И без того истончившаяся грань между двумя мирами, миром реальным (а впрочем, может быть, мы все - просто герои чьей-то книги) и миром Дюма, разорвалась совсем, пропустив девушку. Но так уж создано мироустройство, что такие дыры зашиваются быстро. И, едва Элис успела проскользнуть в нее, стены границы сомкнулись крепче прежнего.       Элис, сидевшая за столом в доме, достойном стать олицетворением уюта, упала, чтобы погрузиться в глубокую, беспросветную кому. А в памятном 1628 году, когда, казнив леди Винтер, мушкетеры целыми и невредимыми возвращались с осады Ла-Рошели, в роскошном замке, построенном, казалось, еще во времена Карла Великого, проснулась невысокая, истощенная тяжелой болезнью девушка. Она открыла свои глубокие серые глаза, казавшиеся неестественно большими на исхудавшем лице, откинула дрожащими под собственной тяжестью пальцами волнистые пряди, скатившиеся ей на лицо и, тщетно пытаясь приподняться на кровати, попробовала осмотреться.