Псих — Аделаида

      Стайлз мог бы назвать это Стокгольмским Синдромом, несправедливостью или даже Издевательством Судьбы — для Насмешки, пусть и с большой буквы, его жизнь оказалась слишком уж сверхъестественной и наполненной событиями, — но ни на что подобное сложившиеся обстоятельства не походили. Если обычно в дерьме по самые уши оказывался маленький город, затерявшийся среди лесов Калифорнии, где, конечно же, не видели волков уже уйму времени, а друидами, банши и прочими несуществующими существами пугали детей перед сном, то теперь огребал весь мир. Или то, что от мира — привычного, знакомого с детства и, одновременно с этим, жестокого — осталось.       В один день мертвые начали подниматься из могил и сбегать из моргов, из-за чего первыми их жертвами стали те, кто копал могилы и проводил рабочий день в компании трупов. «Господи, если ты есть, пожалуйста, сделай так, чтобы они не были все, как Питер», — подумал тогда Стайлз, потому что второго Питера Хейла не выдержал бы не только Бекон Хиллс, но и, пожалуй, весь мир. К счастью — или к сожалению, — ожившие мертвые не проявляли особенных интеллектуальных способностей, не вели себя подозрительно, зато с аппетитом принимались за человеческие мозги и человечину в целом.       После всего, что происходило в городе в последнее время, Стайлз поверил в то, что их накрыл зомби-апокалипсис, довольно легко, пусть и звучало это, даже в мыслях, несколько по-идиотски. Не так он хотел закончить свою жизнь. Внутри него, бережно оберегаемая, спрятанная ото всех, все еще теплилась надежда, что ему удастся поступить в нормальный колледж и отделаться хотя бы на время (а желательно — вообще навсегда) от ритуальных убийств, разборок оборотней и охотников и прочих недоразумений. Собственно, колледжей теперь не существовало — остались лишь здания, где нередко таилась очередная толпа мертвецов, поджидающих свою добычу, — но Стайлз все еще был жив, несмотря на все усилия извне, и собирался оставаться таковым еще некоторое (долгое) время.       Коре и Стайлзу приходилось передвигаться быстро и по многу. Иногда ему удавалось вскрыть и завести машину с некоторым количеством бензина в баке, и тогда они проезжали несколько сотен миль с комфортом и почти без угрозы для жизни: мертвые боялись прямого солнечного света, не любили его и избегали, по возможности забираясь в самые темные норы и открытые подвалы. Иногда они шли пешком по нескольку дней подряд — держались, в таком случае, подальше от трасс и городов, пробирались лесами и буреломами, охотились на кроликов, к которым мертвые не питали особенной тяги, предпочитая человечину.       Кора всегда вырывалась вперед, принюхиваясь, если им приходилось передвигаться на своих двоих, пусть даже накануне ей приходилось отбиваться от толпы мертвых и уводить в сторону от выбранной заранее дороги погоню: на оборотней не действовали их укусы, а на людей — еще как. Стайлз всегда садился за руль — плевать, что он не спал ночью, дожидаясь возвращения Коры, или дежурил, сторожа ее сон. Это было взаимовыгодным партнерством. Ну, для Стайлза — уж точно: он неплохо ориентировался по карте, бережливо расходовал продукты и, по большей части, вообще заботился об их нахождении. Черт подери, Стайлз научился метко стрелять по мелким животным, которых можно зажарить на ужин. Впрочем, жарил их на ужин тоже он. Кора же вполне могла бы обойтись и без его присутствия: карты ей заменяло обоняние, оружие — когти, а мясо она могла съесть и сырое.       Возможно, Коре просто было неуютно в одиночестве — ну, потому что Стайлз в любом случае лучше, чем толпа мертвецов, лучше, чем похотливые самцы, не видевшие женщины (и живой, и в постели) уже несколько месяцев, и лучше, чем вообще ничего. С другой стороны, Стайлз понятия не имел, где она провела все то время после заварушки со стаей альф и вплоть до этого идиотского конца света, перед которым она вернулась в город. Может, Кора привыкла путешествовать одна, несмотря на наличие брата и дядюшки. Стайлз не хотел быть ей обязанным или как-то показывать, насколько в действительности зависим от нее, но и никогда не забывал об этом. Кора была дышащей, чувствующей девчонкой и при этом — его тюрьмой: без клеток, без замков, без охранников. Либо так, либо смерть. Либо тюрьма, либо электрический стул — или эвтаназия, или гильотина (но, к счастью, у них тут был зомби-апокалипсис, а не Великая Французская Революция, хотя, пожалуй, революция — это не так уж и плохо).       Поэтому Стайлз и разбрасывался такими заумными словами — пусть только и мысленно. Стокгольмский Синдром, несправедливость... Ему не нравилось, что у нет выбора, и не нравилось, что подобного выбора нет у Коры. И иногда его накрывало: болтливость снижалась вместе с настроением, и на пару часов его будто вырубало из мира. Стайлз не знал, что Кору это раздражало. Он даже предположить не мог, потому что раньше его талант не замолкать, пока не заткнут, ее бесил, а не тишина. Кора как-то сказала ему об этом напрямую, почти припечатала своим заявлением к стенке, хотя вокруг них шумел лес, а заходящее солнце просматривалось сквозь ветки, но Стайлз не воспринял это всерьез.       Так что он просто вел машину. Молча. Вокруг проносились брошенные на обочине автомобили, стрелка спидометра явно указывала на превышение скорости, но полиция в заданных реалиях разбежалась на все четыре стороны света, да и некуда было теперь присылать штраф.       — Давай вернемся, — внезапно предложила Кора и, подождав минуту, добавила: — в Бекон Хиллс.       Стайлз отрицательно мотнул головой, жалея, что в машине нет никаких дисков с музыкой — так легче было делать вид, что он не слышит вопросы.       — Почему? — она насупилась.       «Потому что вдвоем оставаться на одном месте слишком опасно, черт подери!» — мог бы сказать Стайлз, воззвав к голосу разума, который жил где-то внутри каждого из Хейлов за инстинктами и, казалось, врожденным скептицизмом к любым его словам. «Потому что вдвоем легче убегать, чем где-то жить сейчас, а мы не можем найти никого из наших друзей или родных, чтобы отправиться домой вместе», — мог заявить он, сыграв на привязанности к семье.       — Потому что мы едем в другую сторону почти весь день, и я не хочу, чтобы мы проделали этот путь зря, — вместо этого сказал Стайлз и устало потер переносицу. — И нам нужно пополнить запасы. Наши почти на исходе, не считая «удачливого» сухого корма для котят на дне моего рюкзака.       Кора неопределенно рыкнула и отвернулась к окну. Через некоторое время послышалось тихое и милое сопение — в эту ночь была ее очередь дежурить и охранять сон единственного беззащитного человека в их дуэте, так что вполне логично, что ее все-таки срубила усталость.       Корм путешествовал с ними с самого начала, мистическим образом оказавшись среди нужных вещей, и так как оборотни, несмотря на все уговоры и заверения, не питались магазинными смесями для животных, Стайлз таскал коробку почти просто так. На вкус корм был, в принципе, не так уж и плох, но пока им удавалось без проблем находить консервы, пачки макарон в супермаркетах и подобные долгопортящиеся продукты, ему было суждено лежать, пылиться и ожидать появления плесени. В конце концов, они придумали шутку, что корм приносит им удачу, как кроличья лапка, и смирились с нуждой как-то оправдывать его наличие в вещах.       Стайлз сам себя за это называл идиотом и психом. Впрочем, психом его называли и так — редкие выжившие не всегда реагировали на его поведение адекватно, и в итоге сам Стайлз предпочитал представляться, сразу расставляя все точки над положенными буквами. «Привет, я Псих, — говорил он, если дело доходило до разговора. — А это Аделаида, она не очень любит незнакомцев». Коре было плевать, как называться тем, кто через пару недель может начать есть себе подобных, а Стайлза это веселило: по его мнению, на Аделаиду Кора походила не особенно, а уж в сочетании с Психом вообще становилась абсурдной. Впрочем, весь мир был абсурдным, потому что Стайлз никогда бы не предположил, что реально доживет до зомби-апокалипсиса. Ну, и что будет колесить по стране с симпатичной и угрюмой девчонкой, способной сломать ему руку, не прилагая усилий — он тоже не предполагал. Про них бы получился классный фильм из разряда боевиков без смысла или ужастиков.       Бензин кончился к полудню. Учитывая, что они выдвинулись в путь, стоило лишь заняться рассвету, им удалось проехать довольно много, но все равно недостаточно, чтобы дотянуть до заправки и провести в машине еще парочку дней.       Как только Стайлз остановился и заглушил двигатель, Кора открыла глаза и выпрямилась, настороженно глядя по сторонам и прислушиваясь.       — Здесь есть ручей. Я слышу, как шумит вода, — сказала она. — Тухлятиной не воняет.       — Могла бы сказать, что просто хочешь пить и мыться, — Стайлз натянуто улыбнулся. — Я бы тоже не отказался.       В условиях конца света от редкой возможности помыться отказался бы только дурак, особенно если поблизости не было ходячих мертвецов — и, как правило, в подобном Кора ошибалась редко. Если сказала, что тухлятины нет, значит, ее и не было. Тем более ей самой наверняка хотелось немного поплескаться — как и любая девчонка, она оказалась хоть и непритязательной к условиям жизни, но, все-таки, чистоплотной.       Стайлз больше всего, пожалуй, любил моменты, когда им удавалось потратить пару часов на приведения себя в порядок. Во-первых, его раздражало, когда рубашка на нем буквально деревенела от пыли и грязи, и в подобных ручьях он неплохо научился полоскать их — не собственные и Коры, а общие — вещи. Во-вторых, Кора обладала на редкость отбитым чувством стеснения: она начинала раздеваться внезапно, и ее совершенно не интересовало, что Стайлз может на нее пялиться — наверное, потому что он пялился на нее большую часть времени, когда она была полностью одета. Не то что бы в голову ему до сих пор били гормоны (хотя и подобное случалось), но Кора во все остальное время выглядела настолько бронебойной, что Стайлз иногда забывал, что она его ровесница. То, что у нее были худые накачанные ноги, шрам на правом боку от укуса мертвеца и почти геометрически правильная линия из родинок от одной лопатки к другой, он тоже забывал на удивление часто. Ну, или намеренно пытался забыть.       Потому что Стайлз боялся, что его глупое человеческое сердце забивается куда-то в глотку, будто от панической атаки, при виде Коры (особенно обнаженной Коры, но и в одежде он считал ее более чем привлекательной) только потому, что рядом нет никого кроме нее. Это было бы несправедливо по отношению к ней. Кора казалась Стайлзу кем-то вроде Дерека — суровой, замкнутой в себе, немного нелюдимой и, что самое главное, невезучей. И ему определенно не хотелось, чтобы его эгоизм сделал ее несчастной или, того хуже, разбил ей сердце. Конечно, Стайлз никогда не топтал чужие чувства, потому что обычно чечетку стройные ножки отплясывали на его благих намерениях и трепещущей душонке, но прекрасно понимал, что ничего приятного в этом нет.       Около ручья Кора скинула только ботинки и кожаную куртку, которую она стащила с витрины какого-то бутика в Сан-Диего и так в ней ходила все это время — полгода? больше? Стайлз не особенно считал, сколько прошло с момента, как все окончательно полетело к чертям, — и шагнула в воду. Стайлз еле удержался от того, чтобы не простоять с открытым ртом дольше двадцати секунд.       — Стайлз, дыши, — окликнула его Кора, зайдя по пояс в ручей.       — Я... все в порядке. Немного задумался. Я читал, что кислородное голодание в малых количествах помогает мозговой деятельности. Впрочем, может быть, это все неправда, потому что это было написано на каком-то антинаучном сайте в Интернете, а я тогда не спал несколько суток, — довольно бойко отозвался Стайлз, отворачиваясь.       Он не был уверен, но, кажется, Кора состроила ему в спину недовольную гримасу.       — А я читала, что для мозговой деятельности неплохо иногда принимать контрастный душ, — заявила она.       Обычно Кора не продолжала разговор и ограничивалась короткими фразами вроде: «проверь тот угол», «у нас больше нет консервов», «я хочу шоколада» или «будь осторожен, недоумок». Несмотря на время, которого успело натикать прилично, никто из них не стремился обсуждать чувства друг друга. Стайлз изредка начинал что-то лепетать про трудные месяцы, но ему хватало мужества и попранной еще в старшей школе гордости замолкать по истечению пяти минут. Не сговариваясь, и он, и Кора построили собственную систему координат, задав определенные константы. Их друзья и семья живы — по определению. Они не умрут от рук безмозглых мертвецов — в ближайшие лет десять. Все наладится — рано или поздно.       Улыбку — непривычную и не предвещающую ничего хорошего — Стайлз заметил не сразу, а когда его взгляд остановился на губах Коры, то он уже был мокрым насквозь. Пожалуй, в детстве она была неизменным победителем водных битв — Стайлз не умел попадать брызгами в противника так прицельно, потому заведомо рассчитывал на позорную капитуляцию, но в противостояние все равно ввязался.       Это было весело и смешно. Вокруг, черт побери, разворачивался настоящий конец света, зомби поднимались из могил, и на них, к сожалению, не находилось своей Миллы Йовович, а они с Корой брызгались водой из ручья в какой-то глуши в сотнях милях от дома.       С другой стороны, это было чертовски холодно, потому что Стайлз не умел вырабатывать тепло, которого хватило на троих, а то и на четверых — в отличие от Коры. Иногда он жалел, что лишен некоторых прелестных оборотнических приемов, а иногда радовался — потому что ему не требовался якорь, и ему не нужно было беспокоиться по поводу полнолуния или держать себя в руках от чересчур сильных эмоций.       Стайлз только чудом пробился через стену ледяной воды и сразу же сгреб Кору в объятия: та была теплая, мягкая и от нее приятно пахло. Тем более, если бы она захотела выпутаться из его рук, то с легкостью бы это сделала. Но Кора лишь замерла и откинула голову назад, пристроив ее на чужом плече.       Сердце Стайлза дрогнуло и забилось быстрее.       — Ты теплая, — сказал он, чтобы не молчать.       На самом деле, Стайлз просто надеялся, что Кора не услышит, насколько он взволнован, если будет вынуждена вникать в его не связанную между собой болтовню. Но в голову ничего не шло — будто кто-то проехался по мыслям асфальтоукладчиком, втрамбовав их в подкорки мозга.       — Очень теплая, — повторил Стайлз менее уверенно и менее жизнерадостно. — Аделаида.       Кора вздрогнула, дернулась и невероятно легко отстранилась на мгновение, чтобы, повернувшись, снова в него вжаться, на этот раз уткнувшись ему лбом в грудь.       — Мне нравится, как стучит твое сердце, Псих, — заявила она, заставив Стайлза покраснеть.       А потом добавила, чуть смущенно и значительно тише:       — Прямо как мое.       Определенно, им было пора возвращаться домой.