Дорога из желтого кирпича

Я гуляю по самому краю и гуляю в одиночестве. Ноги мои покрыты царапинами и синяками – я слишком люблю гулять босиком. Эта привычка осталась у меня с детства. Прошлое, вышитое призрачными нитями, в которые затянута вся моя жизнь. Я живу призраками, я пытаюсь сохранить в памяти то, что совсем выцвело, потеряв краски. У всего есть срок годности. Почему я об этом всегда забываю? Утро, а на улице еще жарко. Скоро наступит день, а удушливые щупальца, опаляющие кожу, никуда не исчезнут. Я люблю ночи. Я живу по ночам. Я ненавижу мрак. В зыбкой темноте прячется то, что можно считать монстром. Забавно, но меня ничуть не пугала чернильная темнота, вороньим крылом скрывающая наш домик в горах, но к темноте, наполненной сотнями голосов и ярким свечением неоновых вывесок, у меня совсем нет доверия. Я устал. Старые кроссовки остались в номере дешевого отеля, в котором можно снять комнату за три тысячи йен. Дешевле нет во всем Кабуки-те. Шею ломит, а скулу неприятно садит – попался не слишком добрый клиент. Глаза болят от слишком яркого солнечного света. Нужно сбежать. Нужно скрыться в тишине пыльной квартиры, где ангел с прокуренным голосом смотрит телевизор. У ангела совсем короткие волосы, нелепым ежиком покрывающие голый череп. Он постоянно носит вязаную шапку, из которой торчат нити дешевой шерсти, и грустно смотрит на меня. Цыплячьи ручки обхватывают мою шею спасательным спокойствием, в котором кроется мягкая поступь безумия, тонкой пеленой покрывающая мои глаза. Ну, ничего. Если ему не нравится, пусть попытается расправить изломанные крылья на крыше одного из небоскребов. Ветер наполнит воздухом лишь на миг, а затем будет уже поздно для всех нас. Какой-то урод выкинул битое стекло прямо на тротуар. Я не заметил его, пройдя босыми стопами по сверкающим обломкам чьей-то жизни, наполненной запахом дешевого пива из местной забегаловки и кислым привкусом во рту. Кровь капельками оседает на земле. Некоторое время я смотрю на нее, а затем стремительным шагом продолжаю путь по дороге из желтого кирпича. Солнечный свет густой и приторный на вкус. Он остается горечью на пересохших губах и тупой болью в раненных стопах. Как всегда. «Сочная клубничка» - уже не пестрела яркой вывеской. Хозяин закрывает контору. Из покосившейся двери по-одному выходят такие же, как я. У них яркий макияж и броские костюмы. Их тела пахнут грязными деньгами и клиентами, если сегодняшней ночью им повезло. Мне навстречу идет женщина уже в годах. Она совсем худая и постоянно изнеможенная. Голубой костюм криво сидит на костлявом теле, наполненном невесомостью табачного дыма и вина, совсем неблагородной марки. Она кивает мне, прижимая к груди сигарету без фильтра. Киваю в ответ, кривая усмешка украшает потрескавшиеся губы. Она – обломок чьей-то жизни, лицо которой скалится в гневе и искажается в агонии. Захожу в помещение, последним оставив выручку за сегодня. Хозяин недобро сверкнул глазами – он не понимает, почему я пользуюсь таким успехом. Сальным взглядом он обшаривает мою уставшую фигуру, в сотый раз презрительно кривясь. Он уже не раз говорил, что находит меня жалким. А я нахожу его отвратительным, но деваться нам некуда. В туалет я здесь не захожу, хотя нужно промыть царапины. - Не планируй ничего на вечер. Господин Ким будет ждать тебя, - догоняет меня его голос, когда я уже почти выхожу в мир живых трупов с фальшивыми сердцами. Киваю, не желая сегодня слышать собственный голос. Нужно поспать и искупаться, а затем приласкать подратого кота, который лишился кончика хвоста и одного глаза. Он всегда приносит к моему возвращению задушенных крыс с желтыми зубами и тушки тощих голубей с грязными крыльями. Продолжаю свой путь. Скоро иллюзия золота рассеется и тогда асфальт станет просто частью обычной жизни, привычной частью беззубого антуража, украшенного лицами таких, как я. Подхожу к нашему домику. Здесь восемь квартир, по две на каждом этаже. Это здание раритетное – оно построено даже не из кирпича, а из дерева, заросшего светлым мхом и ставшего пристанищем десятков тараканов. Поднимаюсь по скрипящей лестнице, проигнорировав недовольство старушки, коршуном следящей за чистотой этого дома. Бурые подтеки на покрытых занозами досках ее явно не радуют. Ключ заходит в пасть замка с глухим щелчком, ворочая шестеренки-зубы. Полумрак окутал меня, позволяя, наконец, расслабиться. - Донхэ? – мой ангел прячется в тени клена, растущего в моей квартире. Свет проникает сквозь неплотно задернутые занавески, позволяя мне увидеть лишь руки с кривыми пальцами. Крошечные ладони не ребенка, но и не взрослого с пустым взглядом и слишком тяжелым грузом для хрупких плеч. Сползаю на пол, прикрыв глаза. Хочется спать. В безвольно висящую ладонь ткнулся усатой мордочкой кот, прося щепотку ласки и капельку понимания, довольно мурча и искренне радуясь моему возвращению. – Как ты? – мой ангел сел рядом со мной, прохладными ладонями оглаживая израненные стопы. - Все хорошо. Все хорошо, - устало говорю я. Нужно встать и пойти. Куда мне идти? Зачем? Завтрак – чашка кофе без сахара и ни намека на вкус, дешевая сигарета опять обжигает губы. Встаю, тяжело опираясь на костлявое тело, обернутое в тонкую ткань светлой футболки-савана. Кухня. Мне всегда нравилось это помещение. Совсем крохотная. Немного грязная, но бесконечно родная и парадоксально близкая. Материальное свидетельство прошлой жизни, которое не так просто уничтожить даже времени. Звонок в дверь не вписывался в привычное течение жизни. Я тупо стою посреди комнаты, растерянно прислушиваясь. Мой ангел мгновенно напрягся, глотая горький дым недокуренной сигареты. Он с ненавистью смотрит в темноту прихожей, не готовый, однако, к появлению настоящих монстров. Я не осуждаю его бегство в спальню. Я не осуждаю его страх. Темный шкаф с поцарапанными дверцами будет ему убежищем. Иду в прихожую. У нас нет глазка на двери или цепочки, призванной защитить нашу жизнь. Сразу открываю, удивленно осматривая человека, застывшего на пороге. Его лицо мне было смутно знакомо, но мне никак не удавалось выхватить его из бесконечного потока воспоминаний, больше половины которых были сладкой ложью утраченных надежд. - Я хотел вернуть тебе… - говорит мужчина, рассматривая меня без оглядки на приличие. Холодно смотрю на галстук, который он протягивал мне. Серебристый, с причудливой булавкой, совершенно не вписывающийся в мою теперешнюю жизнь. – Я долго искал тебя, - вновь начинает он, пытаясь протиснуться в квартиру. - Чего тебе надо? – устало спрашиваю я, отодвинутый в сторону нежданным визитером. – Чхве Шивон, чего тебе надо? – уже не скрываю своей неприязни и раздражения. Кот шипит, бешено сверкая глазами из темноты. Он уже готов броситься на чужака, а действующий глава службы безопасности уже проходит на кухню. Еле сдерживаюсь, чтобы не начать орать на него прямо сейчас. Не все воспоминания одинаково желанны и в равной степени приятны. – Чего тебе надо? – опять спрашиваю, залезая на узкий подоконник и вновь закуривая сигарету. - Я искал тебя почти восемь лет. - Зря искал, - отрезаю я. Ненавистный галстук помялся, но искорки, пробегающие по гладкой ткани, заставляли меня вновь стать тем человеком, которого я уже успел похоронить, и чья могила успешно заросла густой травой и чертополохом. Помада на губах – как кусок жира. Румяны неприятно стягивают кожу. Накрашенные ресницы покрылись инеем, а гордость не дает предлагать себя, как дешевку с красотой манекена и чувствами куклы, чье бумажное сердце успело сгореть. Старый знакомый из старших классов тех времен, когда обо мне знал весь бомонд. Желание сбежать. Скрыться. Скорее. Сейчас. Поздно. Комната с заклеенными картоном стеклами и дощаным полом. Сквозняк и стук капель из поломанного крана. Мой стыд. Его неуверенность. Я не стану принимать подачки. Я не буду просить милостыню. Тонкий матрас с отсыревшей подушкой. Мое продрогшее тело, покрытое крупными пупырышками. - Начинай или уходи, - мой тонкий голос не придавал мне уверенности. Его нежность – моя боль. Его прикосновение – раскаленное железо. Не хочу! Наотмашь бью ладонью, затравлено глядя. Чего он со мной нянчится? Я не в состоянии контролировать свое тело, всеми силами отчуждающее чужие руки, которые приносят только отвращение. - Расслабься, - умоляющий шепот, но я не могу. - Подожди, - тонкий галстук в моих руках. Он понимает без слов, стягивая мои запястья за спиной. Мои слезы – его первый пошлый стон. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. - Чего тебе? – он достает из пакета креветок и сыр с плесенью. Эклеры с воздушным кремом и дорогой кофе. Не надо. Но он не чувствует моей ненависти. Благодетель. – Зачем тебе это? - Я просто хочу помочь, - я не верю в его искренность. Я уже давно не верю в слова и обещания. Они – дешевая мишура для простачков, ничего не смыслящих в жизни. Оглядываюсь на дверь спальни. Мой ангел. Как он там? Нужно вышвырнуть обломок прошлого прочь, вычеркнуть из памяти и креветок, и сыр, и эклеры; и перезаписать свое утро десятого августа. - И что ты хочешь взамен? - Ничего, - просто говорит он, подходя ближе. Я уже не ребенок, а он не парень с комплексом Лолиты. У меня уже не такое тонкое тело и не такие темные волосы. Черты моего лица уже не такие нежные, а взгляд не ласкает, радостно сверкая в предвкушении новых развлечений. Тогда зачем я ему? Он делает еще один небольшой шажок в мою сторону. Резко вскидываю голову, успевая зацепить взглядом сверкающие похотью глаза. Горькая усмешка. Сам сокращаю расстояние между нами, прижавшись к нему всем телом. Притягиваю его к себе для поцелуя, но в последний момент бью кулаком под дых, с наслаждением наблюдая за жалким червем, извивающимся на полу моей кухни. - Реши сначала, кто ты: покупатель или добродетель, - говорю совершенно ровно, брезгливо выбрасывая в форточку грустно зашелестевший галстук, блеснувший на прощание камушками на булавке. – А теперь убирайся, - почти шиплю я, открывая входную дверь. Он растерян и зол, но переступает порог, уходя прочь. Да, уходи. Моя жизнь стала привычной данностью, а его появление ничуть меня не тревожит. Должно не тревожить. Кого я обманываю? Хочется выть беззубым волком, лишь немного опоздавшим на собственные похороны. В спальне светло – тут нет штор, потому что мой ангел всегда упорно открывал их и зло смотрел, если я вновь погружал комнату в темноту. Однажды он не выдержал и изрезал старую ткань тупыми ножницами, разрывая пыльные нити и радостно улыбаясь. Подхожу к шкафу, тихо опустившись на корточки. - Это я. Открой, - тоненькая щель появляется между скрипящими створками, которые уже давно нужно было смазать, но я все время забывал. Хрупкая лапка показалась на миг, вновь скрываясь в недрах деревянного убежища, способного подарить лишь мнимую защиту. – Хекдже, открой, - на этот раз щель стала чуть шире. Я устал. Физически и морально. Я хочу спать и в душ. Я не хочу встречаться с реальностью, в которою так легко врываются чужаки, принося с собой боль. – Хек… - почти безнадежно. Я не имел права так с ним поступать. Но мне нужны были деньги. Чувства на нуле. Осенний ветер принес дождь и уныние. Я уже не плачу. Теперь я только беззвучно кричу, понимая, что стоит мне открыть рот, и я уже не смогу остановиться. Я буду кричать днями и неделями, пока легкие не порвутся, а горло не откажется издавать звуки. - Обслужи их, - шепнула мне девочка, указывая рукой на уже веселую компанию. Я устал и сегодня уже не собирался работать, но мне нужны деньги, иначе ко мне на огонек заглянут плохие мальчики и тогда будет уже поздно. Встаю и нетвердым шагом подхожу к веселящейся компании. - Не хотите развлечься? – призывно улыбаюсь, забирая из рук мужчины грязный бокал янтарного пива. - Хотим, - они переглянулись, наконец, протянув мне какую-то таблетку. – Давай поиграем в "Спящую красавицу"? – теперь моя очередь обдумывать все возможности и новые варианты. Я не любитель некрофилии, а мальчики, похоже, наоборот. Как быть? Я не могу вверять свою жизнь в лапы с обгрызенными ногтями. Я не могу, но мне нужны деньги. Решение приходит неожиданно. - У меня есть один друг, который вам подходит. Не хотите прогуляться до моей квартиры? – прости, мой ангел, летающий в небесах и не спускающийся на бренную землю. Это падение нужно нам обоим. Они соглашаются, принеся в мой дом гогот четырех глоток и топот тяжелых ботинок. Хекдже улыбается, сидя на диване и доверчиво жмется ко мне, вонзающему кривой нож в его худую спину. – Нет! Я против! – но уже поздно. Во рту привкус метала, руки выкручены, легкие обжигает огнем, а мой ангел беззвучно плачет, глядя мне в глаза своими пустыми глазами. Что он видит? Что вижу я? Я не хотел этого. Я против. Поздно. Веер хрустящих бумажек на полу, совсем новеньких, но таких грязных. Я, сидящий на полу и баюкающий руку с поломанными пальцами. Ангел впервые осмысленно смотрит на меня, сказав всего одно слово: - Безнадежность, - хотя, губы его не шевельнулись, я читал это в его обычно пустых глазах. А затем он встает, кривясь и шипя от боли и собирает разбросанные по комнате вещи. На моих щеках сверкающие потоки радости напополам с болью. Ты видишь меня? Ты видишь окружающую реальность? Твои крылья уже не раскроются? Боль порождает лишь новую боль пенящимися обломками счастья, замершую на моих губах. – Пойдем? – на этот раз его губы шевельнулись, донося до меня хриплый голос моего ангела. Хотя, теперь он не только мой. Теперь он стал лишь частью этой жизни, одним из осколков надежды и веры, живущей так недолго. Идти по дороге из желтого кирпича почти приятно и до боли грустно. Крылья за спиной уже не мешают, но жалкие ошметки былой свободы все-еще стоят комом в горле и бельмом в глазу. А тебе они тоже мешают? Скоро эта дорога рассыплется песком обыденности и флером обреченности, а мы продолжим вместе шагать по плотному золоту. Мы пьем золото и пьянящую безнадежность. - Как ты? – мой ангел с прокуренным голосом обнимает меня, с тревогой заглядывая мне в глаза. В нас обоих что-то сломалось. Только я никак не могу понять: когда? - Мне пора, - скидываю его руки. Вышло грубее, чем я хотел, но уже поздно. Выхожу из квартиры, услышав из недр залитого солнцем помещения вой. Это - бегство, и ему нет прощения. Но оно сейчас необходимо мне, я знаю – мой ангел не сможет переступить через низкий порог, пересекая невидимую грань. *** Готовлюсь к встрече с господином Кимом. Преуспевающий экономический консультант и примерный супруг, который обожает наматывать на кулак отросшие за последние несколько лет волосы и размазывать по моему лицу алую помаду, превращая рот в зияющую рану. Нужно спешить. Выглядываю в коридор. Управляющий подцепил под локоток какого-то новенького, доверительно глядя ему в глаза. - Это очень важный клиент. Тебе нужно угодить ему и он хорошо заплатит. Господин Ким очень добрый, - каждое слово – вязкий сироп лжи, а мальчик кивает. Он еще умеет плакать. Он еще пытается жить. Но если Кима отдают ему, то кто тогда навестит меня? Ответ появился в дверях незамедлительно. - Я покупатель, - сообщает мне Чхве Шивон, а я горько смеюсь. Алая помада на его щеках. Она размазывается по его губам, как кровь. Последнее сравнение опять веселит меня, оседая резкой пощечиной на моей щеке. Он недоволен, не понимая моей радости, перерастающей в истерику. Его ладони крупные, с длинными пальцами. Я ничего не забыл. Я ничего не простил. Только я уже не я. Мягкие лапки безумия вновь накрывают мои глаза. Глаза Чхве Шивона светятся таким же безумием, заставляя меня отдаваться полностью и просить большего, подводя нас к грани. На пропитавшихся потом простынях лежали двое, а мой ангел с прокуренным голосом стоял над сплетшимися телами, которые двигались в танце, заложенном в наше бессознательное самой природой. - Убирайся, - бросаю я ему, убирая со своего тела ласкающие руки. Он отшатывается, как от пощечины. Ненависть. Ненависть. Ненависть. И ничего больше. И никогда больше. У меня появился новый постоянный клиент. Закуриваю сигарету, наплевав на негласный запрет. А затем подношу зажигалку к кружевным занавескам. Веселый огонек загорается, стремительно поглотив мою печаль. Да, так веселей. Выхожу из комнаты, не потрудившись вытереть лицо от помады и потекшей туши. Пусть их сердца загорятся таким же весельем и сгорят дотла, а ветер пусть развеет серый пепел, позволив им начать новую жизнь в залитом солнцем мире, где у каждого будет собственный карманный Ад. *** Сажусь на лавочку. В пачке не осталось сигарет. В сердце не осталось боли. Я опустошен и слишком устал, не способный ни на что, кроме ожидания, тлеющего на кончиках пальцев. Свет фонарей тонет в мутной воде, бродячие кошки поют серенады. Никому нет дела до заморыша, вроде меня. Я жду. Сам себе кажусь огромным монстром, замершим в ожидании. Крупная вязь свитера – шелушащаяся чешуя, судорожно сцепленные в замок узловатые пальцы – лапы хищника, готового разорвать собственное горло в порыве… чего? Не знаю. Просто в порыве. А ведь я так уже сидел. Только это было не день и не два назад. Это было давно. В прошлой жизни. Пух оседает на тощем ковре, доставшемся нам от прежних хозяев квартиры. Крик ребенка взрывает барабанные перепонки, фейерверком взрываясь в трещащей голове. Я ненавижу этот вопящий комок, который почему-то считается моим сыном. Я стою над колыбелью, сжимая вспотевшими руками нож. Налившимися кровью глазами смотрю на отродье, испортившее мою жизнь. Стать отцом в семнадцать лет было слишком тяжелым ударом. Стать отцом нежеланного ребенка и жить с девушкой, с которой меня связывает пьяная вспышка страсти и взаимная неприязнь. Зачем мне это? Раз за разом я представляю себе, как вонзаю нож в заходящиеся в исступлении тельце, с красноватой кожей и сморщенном в крике ртом. Кровь омывает мои руки. Она фонтаном брызжет из очередной раны, а я ртом ловлю алый дождь, способный потушить ненависть и разочарование. - Что ты делаешь? – на пороге появляется девушка, которую я был вынужден принять из чувства долга. Она работает в ночную смену. Она устает. Она ненавидит меня в ответ, опозоренная и лишившаяся всего, как и я. – Отойди! – она отталкивает меня прочь, заметив в моих руках тяжелое лезвие разделочного ножа, которое я так мечтал вонзить в плоть. Она плачет, прижимая к себе ребенка, а я просто хочу спать. Я нормально не спал уже несколько месяцев. Я хочу забыться хотя бы на час, но чтобы этот час принадлежал мне одному. Всего один час или пригоршня теплой крови. Так немного. Совсем чуть-чуть. – Ты мне не нужен! – зло выплевывает она, кривя некогда прелестный ротик в первобытном оскале. Прекрасно. Ты мне тоже не нужна. Выхожу из квартиры, которая вполне могла бы стать моим домом. Могла бы, если бы… что? Не знаю. У меня есть только твердая уверенность в том, что больше я сюда не вернусь, что я больше никогда не переступлю порога, за которым находится сладковатый запах детской присыпки и постоянный ор взбешенного ребенка, который начинает плакать, увидев меня. Сажусь на лавочку, отрывая крошечные кусочки сладкого теста. Сегодня мой День Рожденья. Невеселая картина, однако. Полное одиночество и твердый щит между мной и окружающей реальностью. Я хочу забыть, а потому ем сейчас булочку, которая была непозволительной роскошью раньше. Раньше… когда? - Привет, - тихий голос замершего рядом парня. На нем темная толстовка и капюшон, накинутый на голову. – Можно? – спрашивает он, устраиваясь рядом. Вяло киваю, а он берет мою руку в свои холодные ладони. – Послемрак, - тихо шепчет он, кивая головой на серую мглу вокруг нас. Забавное слово. Стягиваю с его головы капюшон, под которым оказывается голый череп. Он кривит губы, вновь накидывая на голову плотную ткань и поднося мои продрогшие пальцы к губам. Горячие поцелуи горят на кончиках пальцев, сияющий взгляд ласкает пониманием и участием. – Пойдем, - он тянет меня за собой. – Я покажу тебе дорогу из желтого кирпича. Я бы все отдал сейчас, чтобы повернуть время вспять. Чтобы переписать свою жизнь от начала до конца, оставив вместо нее чистый лист бумаги, на котором можно будет написать новую историю. Но вместо этого у меня есть старый замызганный листик, лишь немного подтертый ластиком, с прожженными дырами чувств и вычеркнутой деструкцией личности моего ангела с прокуренным голосом. Вскакиваю на ноги, оставляя после себя эхо торопливых шагов на звенящих пустотой улицах слепыми окнами пятиэтажек, глядящую мне вслед. Скорее, пока еще есть время. - Пойдем! – кричу, разбивая хрупкую гармонию деревянного убежища. - Куда? – его губы не шевельнулись, только в глазах остался вопрос. Ловлю его руку в плен своих ладоней и теплых губ. Вывожу на улицу. - Послемрак, - шепчу ему на ухо, прижимая к себе упирающееся тело. Нужно спешить, пока в серой мгле тонет город. Скорее. Сейчас или никогда. Идем вперед, пугая голубей, оставляя позади деревянный склеп и блеск булавки, украшающий серебристую змейку галстука. Прочь отсюда. – Я покажу тебе дорогу из желтого кирпича, - обещаю моему ангелу. Нужно спешить, чтобы успеть написать нашу историю заново, растворившись в золотом свете счастья.