Полночь и свет

      В таверне было настолько накурено, что дым собирался в призрачные клубы под потолком, медленно изменяющиеся, полупрозрачные, искажающие лучи единственной лампы, дающей больше теней, чем света. Выбирать особо не приходилось, но это не мешало Лизе недовольно морщить нос, щурясь на лампу. Хороший табак местные посетители явно позволить себе не могли, потом все вещи пропитаются запахом этой дряни.       Она сотоварищи устроилась в "особой" кабинке: продавленный красный диван с протертой тряпичной обивкой, такое же кресло и фанерный столик с потрескавшимся лаком, все было отгорожено ширмой с аляповатой фабричной печатью деревьев Мерцающего леса, но и сюда, конечно, проникали голоса, пропитый смех и треск новомодного музыкального аппарата, единственной местной достопримечательности, впрочем, больше трещащего, чем играющего. Лиза отметила себе зайти к изобретателю – авось найдется что-то более полезное. Но, по крайней мере, здесь они были укрыты от посторонних глаз, и это уже было замечательно. Да и все лучше, чем моросящий снаружи уже третий день ледяной дождь и порывы ветра, гнущие жухлые деревья и обдирающие с них остатки листьев и достоинства. Год умирал медленно и в муках и, видимо, хотел, чтобы за компанию с ним страдали все.       Лиза устало вытянулась на диване, опершись на подлокотник, не заботясь о пыльных сапогах, марающих обивку - марать-то особо нечего, потянулась за бутылью вина и отхлебнула из горла - кроме нее, никто не пил, а о приличиях, протаскавшись полтора года в компании мужчин, вспоминать глупо, хоть иногда и накатывала горькая злость-тоска по возможности быть нормальной приличной бабой, к чему ее и готовили всю жизнь. Боги, да за простую горячую ванну она бы продала душу Арронаксу, Кергану или еще кто ее возьмет. Еще глоток. Кисловато, Лиза поморщилась, но алкоголь есть алкоголь - он приносил тепло, которое выветрится так скоро, оставив привычную пустоту. Пес лежал на полу, казалось, расслабленно, но чутко навострив острые уши. Вряд ли он чувствовал благодарность за спасение или скудный паек, от него даже повиливания хвостом было не дождаться, но он хотя бы не уходил никуда, и на том спасибо.       Лизу начало клонить в сон, но неизменное упрямство и еще половина бутылки не позволяли ей удалиться в так называемые апартаменты, тем более она знала, что как только ее голова коснется подушки, она примется вспоминать все то, что потеряла, да и тысячный раз рассуждать о бредовости затеи со спасением мира, куда без этого, да еще и злобно буравить глазами спящего Верджила, с некоторым злорадством отмечая, что и ему что-то не дает покоя. Девушка еще больше нахмурилась и отхлебнула еще, взглянув на вышеупомянутого Верджила, вслух сказав: - Мне не стоит пить. Тянет думать, а я гуманитарий, мне вредно, начну еще философствовать, так еще окажется, что наше существование - лишь сигаретный дым под потолком этого плана бытия... Тот сидел в кресле, опустив голову, как обычно, дернулся и не сразу ответил, не глядя на нее: - Да, мадам, не стоит, кажется, вы уже начали. - Не боись за себя, с тобой же только про религию можно, а я в этом не сильна, - усмехнулась Лиза. - И я слишком дерьмово себя чувствую... впрочем, это пройдет. Все пройдет. Седая, дряхлая, как природа за окном, пыль унесет все, утечет сквозь пальцы. Все опять замолчали, и это начинало бесить, идя в разрыв с теплом в животе и одновременно им же будоражащим кровь. - Варомон? - она неожиданно сипло окликнула бедокаана, укутанного подальше от любопытных глаз в серую робу с капюшоном, но его рост все равно притягивал к нему излишнее внимание... и не только внимание чужаков.       Он, к вящему удовольствию Лизы, сразу же изящно поднялся со своего места в углу, где сидел, скрестив ноги, подошел и замер, нависая над нею. Она потянулась, открывая тонкую шею - как же ей нравилось это чувство, посылающее сотни теплых мурашек по всему телу, включая самые потаенные его уголки - она открыта и уязвима, а сильный мужчина вот он, рядом, причем всегда рядом и доступен в любой момент, пусть даже и ящерик. - Да садись ты, - с легким сожалением пришлось ей прервать сладкое ощущение, а бедокаан устроился прямо на полу, чуть склонив голову и устремив на нее серебристый круглый глаз в обрамлении кирпично-зеленоватого цвета чешуи. Она спросила, подмигнув и не сдержав жалкой пьяной улыбки: - Не против пофилософствовать? Мне знатно пришлось поломать мозги при разговоре с твоим начальником, и, насколько я поняла, вы все должны быть такими же. "Пути холодной крови" и все дела... Впрочем, - она резко села и склонилась к ящеру, сверкая глазами, - кого это волнует. Лучше расскажи, каковы ваши женщины? Варомон, казалось, пробыл несколько секунд в ступоре, ну куда ему поспеть за переменчивой теплокровной самкой во хмелю? но не спеша ответил: - Ты уже видела их, Лиза Стоун. - Где? - девушка наморщила лоб - такого бы она не забыла. - Страж у входа в деревню. - Аа, так особой разницы и нет, что ль? - она и не старалась скрыть разочарование, но Варомон не изменился в лице... морде? Краем глаза она заметила, что и Верджил заинтересовался и поглядывает в их сторону, и склонилась ближе к бедокаан у, смахнув светлую прядь со лба, понизила голос до хриплого мурлыкающего шепота: - Если позволишь: а вы откладываете яйца или как?       Варомон кивнул и на этот раз несколько раз часто моргнул третьим веком. Лизу невольно передернуло, и она откинулась на спинку. Звучишь, как шлюшка, а выглядишь и того хуже. Нет, не те шлюшки мадам Лил, сытые, ухоженные, как телочки на продажу, и с такими же масляно-безучастными глазами и улыбками, а как последняя вокзальная, безразличная к себе и для безразличных. Да и с учетом сомнительной свежести дыхания, вряд ли стоило так наклоняться к чувствительному ящеру... впрочем, хуже она сделать просто не может, так что не все ли равно? Так что Лиза резко сменила тему: - Ну уж лучше вернемся к отвлеченным рассуждениям... Вот ты каким видишь наш путь? Я имею в виду борьбу со всемирным злом и все такое. Чувствуешь ответственность? Или азарт? Лиза бросила быстрый взгляд на Верджила, который, поджав губы и сложив руки на груди, при ми нал живое безмолвное участие в разговоре. А Варомон, не колеблясь, сказал: - Вождь сказал, что вы придете. Что нужен воин и что я должен помочь и пойти с вами. - Помочь с чем? - Это имеет значение? Верджил не выдержал, фыркнул и покачал головой: - Это никуда не приведет, вы бы еще Пса спросили, мадам. Его непробиваемое презрение вызывало лишь ответную волну неприязни в Лизе, но она хорошо контролировала себя - что еще оставалось делать, забивая во младенчестве все лишнее и личное. Тем не менее, она предприняла еще одну попытку: - А ты сам чего хочешь, куда идешь, чего хочешь достичь? Бедокаан склонил вытянутую голову и ответил: - Слишком много вопросов, теплая кровь. Ты не знаешь наших путей, Лиза Стоун, и что тебе в нас, праздное любопытство ведет тебя?       Конечно, она удержит кривую ухмылку на губах, но никто не запретит ей застонать внутри рт отчаяния - конечно, она хочет узнать эти "пути", черт побери, она уже столько времени пытается пробиться сквозь его надежные ограды! Хотя у каждого могут свои ограды, как для нее - фальшивое имя, но закрывающие от нее других, они были куда более обидны. Она вздохнула, тряхнула головой и отдала Варомону туго набитые всякой ерундой из разряда "а вдруг пригодится" дорожные мешки и ключ и сказала: - Поди в комнату, наша вторая с конца, стереги вещи. Верджил проводил его тяжелым взглядом и едко вставил: - Ну, а это уже разумная для него просьба. - Отведешь потом Пса на конюшню.       Лиза грохнула перед Верджилом сколотую глиняную кружку и вылила туда остатки вина. Тут ее осенило: а не ревнует ли он? Но было бы кого, да было бы к кому... Она совсем не против была бы пообщаться и с ним... поближе, но он то ли боялся ее, как огня, то ли слишком усердно держал свои ограды и не хотел, чтобы кто-то за них проник. Да она даже фамилии его не знает, или откуда он... Как, впрочем, и она сама, может, и он от этого так же мучился, как она. Но скоро у нее не достанет сил держаться, в то время как Варомон, казалось, был вечно невозмутим и его нельзя было выбить из колеи.       Лиза поднялась и покачала головой, увидев, что Верджил и Пес было тоже поднялись, и как могла быстро, чтобы поскорее скрыться от зала, полного серых плоских лиц среди фантасмагоричного дыма и теней, пошла за ящером. Впрочем, вряд ли кто-то на нее смотрел. Даже ширма была, пожалуй, излишней - ограды ее компании были и без того слишком высоки, им не смешаться с окружением... что ж, по крайней мере, пока душа болит, ты точно знаешь, что еще жив. Прежде, чем войти, она прочистила першившее от дыма горло и попыталась пригладить пятерней свалявшиеся волосы, правда, без особого успеха. Но в любом случае, Лизу переполняло возбуждение и восторг от осознания перейденной грани, принятого решения. Но ей пришлось остановиться на пороге, стараясь привыкнуть к темноте. И запаху гнилого дерева и тлена. - Варомон? Ящер чиркнул спичкой и зажег лампу на прикроватной тумбочке, высветив отстающие сырые обои, разбежавшихся клопов и паутину по углам. Лиза присвистнула: - Пожалуй, было лучше в темноте... Эй, это не значит, что надо тушить лампу! А ты чего впотьмах сидел?       Даже сгорбившись сидя на кровати, он был много выше Лизы, и ей приходилось поднимать голову, чтобы заглянуть в его непроницаемое лицо... и, черт, ей это нравилось. Раздвоенный язык на мгновение выскользнул из пасти и исчез. Стало жарковато. На кровати валялись гусиные перья, по-видимому, Варомон очинял стрелы, не мог сидеть без дела. - Мы видим в темноте, Лиза Стоун. - Мм... ясно.       Мысленно девушка костерила себя на чем свет стоит, но, как обычно, все заготовленные слова всегда ломались и рушились, и чем дольше не озвучивались, тем более бессмысленными казались и в конце концов просто исчезали. Ей стало не по себе, она почувствовала себя незащищенной и чуть ли не обнаженной под неподвижным серебристым взглядом. Пожалуй, зря Верджил говорил... как он это говорил? что у нее язык "подвешен", он натаскан на светские беседы и пустой треп. Вряд ли пообтрепавшиеся манеры благородной девицы помогут в познании "путей холодной крови". - Я тут... помнится, что бедокаан видят единый сон, что-то такое, это метафора? - Лиза сама поморщилась от своей неизящности и прямоты. - Да.       Очень исчерпывающе. Девушка присела на свой рюкзак, лежавший на полу: так можно было заглядывать в глаза снизу вверх. Черт побери, почему именно он? Но она слишком устала сдерживать теплый свет нежности, граничащей с подобострастием, и открыто грустно улыбалась, почему-то стало так легко - как ей раньше не приходила в голову такая простая мысль - можно выпустить себя наружу, подставить чужому свету... все легче, чем пылиться без цели. У нее не было слов для своей нежности, так что она просто продолжила, не теряя надежды, ей почему-то упорно казалось, что свету нужен объект приложения: - Это вы все связаны? Чувства, мысли? А вот ты видишь меня, и все видят?       Она невольно заерзала под взглядом больших глаз, сейчас темных и отражавших лишь лампу, под ее задом что-то хрустнуло. Лиза скривилась: должно быть, лампочка. Лишь бы не зелье какое-нибудь. Раз у нее есть силы таскать всякий лом, надеясь когда-нибудь заняться техникой, дабы идти в ногу со временем, хватит сил на все. Должно хватить, но ей нужен свет. Раздвоенный язык рассек воздух, Варомон вздохнул и прошелестел: - Нет, Лиза Стоун. Я не могу объяснить это своими словами, а твоими... общий дух? Не знаю. Как и ты не знаешь, не знаю и я, потому что не могу донести до тебя, так что какое же это знание.       Девушка замерла и даже задержала дыхание, подавшись вперед в напряжении, ее колени чуть подрагивали, но ящер будто бы не замечал или не счел нужным замечать. Должно быть, много проходило мимо него из-за невидимых стен, отсекавших все, не входившее в его понимание, но когда его глаза затянулись третьим веком, Лиза почти возмутилась. Почти. Но достаточно, чтобы подняться и дрожащими пальцами приняться расстегивать куртку, дергая пуговицы и чертыхаясь про себя, живот свело, а ноги решительно намеревались унести ее прочь из этой комнатушки. Грязнее куртка стать не могла, так что Лиза поскорее бросила ее на пол, пока желание закутаться в нее вновь не победило. Варомон открыл глаза с, как ей хотелось верить, удивлением, и смотрел, как она расправилась с рубашкой и нижней рубашкой. Холод и без того коварно пролезал под ткань, цепляясь за кожу, посылая дрожь, которой и без него было достаточно, а теперь у Лизы и вовсе перехватило дух, обнаженная кожа вся покрылась мурашками, но девушка, подавив порыв сложить руки на груди, прикрываясь от серебристых глаз и обжигающих пальцев холода. Изнутри ее изнуряюще жгло, но коже было как-то все равно. Варомону, по-видимому, тоже. Куда он вообще смотрит... правда, кто знает, что нужно ему в самках. Она, пожалуй, впервые задумалась о том, что нужно ей, когда его ладонь опустилась ей на плечо - холодная и тяжелая, Лиза еле удержала равновесие, и холодком по спине мелькнула мысль - а ведь он действительно большой, что он вообще с ней может сделать? Она закусила губу и покраснела, как рак, когда бедокаан отвел русую прядь с ее щеки и заговорил: - Твой дух в смятении. Все ваши души, потому что вы идете по жизни одни, рождаетесь и умираете, чтобы быть одинокими, искалеченными и борющимися за порожденный вами индивидуалистский хаос. Ты отгораживаешь себя от других, Лиза Стоун. И другой человек тоже. Ты не виновата. Это была не совсем та речь, которую она ожидала после такого начала, но упоминание бедокааном оград заставило ее нахмуриться и на секунду забыть, в каком виде она стоит перед восьмифутовой тушей, она тряхнула головой и попыталась взять его руку в свои крохотные ладони, но тот мягко увернулся. - Но я не хочу быть одна, ты не знаешь, каково это... с тех пор, как... - она часто-часто заморгала, прогоняя слезы. - Я хочу убрать ограду, я, я... мне нужен ты! Плотину прорвало, и Лиза отвернулась, всхлипывая и утирая нос. Она думала, что большего позора уже не будет, но Варомон накинул ей на плечи куртку и заявил: - В одежде было лучше.       На ее щеках, должно быть, можно было жарить яичницу, девушка покрепче стиснула зубы, но слезы продолжали катиться, горячие, потому что шли изнутри ее самой, но тут же стыли снаружи, оставляя противные мокрые дорожки, спустившиеся даже на шею. Лиза с трудом открыла отсыревшие ставни, расшугав семейство пауков, и комнату залил свет болезненной луны, неизвестно когда успевшей пробраться сквозь мокрый войлок облаков. Девушка хрипло сопела, стараясь выровнять дыхание, но тут же вздрогнула, когда сзади подошел бедокаан и сказал: - У тебя есть сила. Твоего духа хватит на то, чтобы завершить начатое, теплая кровь. Лиза горько усмехнулась: - Ну да. Несомненно. Кто тут только что рассуждал, какая я глупая человечиха? Бедокаана, по-видимому, ввела в ступор женская способность интерпретировать любые слова по-своему, так что он не сразу продолжил гнуть свою линию: - Просто ты сделаешь все своим путем. Даже не путем теплой крови, а твоим путем. Я сказал.       Лиза прикрыла грудь курткой и в недоумении повернулась к Варомону, что-то внутри нее зацепилось, неведомые шестеренки пришли в движение и требовали дальнейшего пояснения, но ящер уже собирал стрелы с кровати, видимо, готовясь ко сну. Непонятно было, как ему это так просто далось. Лиза внезапно вспомнила о Верджиле и решила, что надо хотя бы сделать вид, что спит на так называемой постели, в тысячный раз преодолевая природную и вбитую в нее за годы достойной жизни брезгливость. Видела бы ее мать... девушка истерически хихикнула.       Верджил появился только когда они с Варомоном уже встали, видимо, жрец ночевал на конюшне, в его волосах запуталось сено. Он одарил их двоих испытующим взглядом, за который страшно захотелось ему врезать, и, видимо, Верджил заметил злобный взгляд Лизы из-под спутанных лохм, которые она тщетно пыталась расчесать, оставляя зубья гребня в волосах, и заметно расслабился. - Доброе утро. - Доброе. Как лошадь и пес? - Почему бы не спросить, как спалось мне?.. Ладно, все в порядке. Там в сене кошка... с котятами... поздновато она что-то. - зачем-то прибавил он.       Варомон уже собрался и вышел, а Лиза все билась с волосами, раздражаясь от того, что опять попадает в неловкую ситуацию перед спутником. Хотя слово "котята" пробудило какие-то хорошие ассоциации и искру еле теплящегося света. Должно быть, мама-кошка греет их и никуда не пускает из теплого, неизменного гнезда и уж точно не заставляет их идти путями собак. Гребень между тем застрял окончательно и не хотел даже ломаться, чтобы освободить запутавшиеся грязные волосы, Лиза не стесняясь чертыхнулась и с шумным вздохом опустила руки. - Вам помочь? - подал голос Верджил. - Нет, спасибо.       Он подошел к окну, в свете, если серую, а не черную, как ночью, мглу можно назвать светом, утра оказавшимся исключительно заляпанным, а Лиза проследила взглядом путь клопа от изголовья кровати до щели в стене. Она пнула и без того калечную гордость и покорно подошла к Верджилу: - Да. Помогите мне, пожалуйста. Нас же ждут уже. Мужчина аккуратно принялся выпутывать гребень и отвалившиеся зубцы из ее волос, но вздыхал так подозрительно, что явно хотел что-то сказать. - Да, Верджил? - облегчила его страдания Лиза. - Лоуренс Бруммонд - мой брат, - на одном дыхании выпалил он и отвел взгляд. Лиза вскинула голову и посмотрела на него в изумлении: - Какой Бруммонд?! - Ну... помните, в Каладоне... я отходил, вы нашли меня у могилы на кладбище. Я сказал тогда, что это был мой друг, но...       Вряд ли когда-либо что-то так поражало Лизу, как его откровение. Нет, она могла бы додуматься до этого и сама, но то, что он признался, да еще и с учетом ее душевного состояния... девушка смотрела на него широко распахнутыми глазами, почти не мигая, и, видимо, напугала жреца, так что тот обеспокоенно спросил: - Мисс Стоун?.. Лиза опять часто-часто заморгала, чувствуя, какие трещины дают стены, и помотала головой: - Нет-нет... Верджил, мне так жаль... я так ценю это, твою откровенность... - она все равно не смогла выдать ничего более глубокого, чем дежурные отмазки, но было ли это важно? Верджил, казалось, понял и так. Возможно, стоило похлопать его по плечу или что-то в этом роде, но сейчас она не могла. Но знала, что сможет, когда придет время. - А я не Лиза, - просто сказала она. - И не Стоун, - добавила она, будто это и без того было непонятно, но этого пока хватало. Всему свое время.