A matter of trust

... несколько долгих мгновений Алукард стоит напротив, испытующе глядя в глаза и почти ощущая ее желание что-то сказать, но потом отворачивается и уходит, не дожидаясь жеста, который отошлет прочь, не дожидаясь слов. Уходит, потому что не хочет слышать, как она врет самой себе. Они оба знают, что она врет. Знают, что каждое ее «уходи» на самом деле означает «останься». Знают, что потом она долго работает. Знают, что после работы она изводит себя физическими нагрузками. Знают, что после этого она вырубается, не успев коснуться подушки щекой, и спит, не видя снов. Алукарда же в тишине и темноте подвала одолевает бешеное, до дрожи в кончиках пальцев, желание коснуться губами ее шеи, того места справа, где яремная вена подходит к поверхности. Не пить – ощущать, как кровь бьется в губы через тонкую кожу. И замереть так на час или два. Закрыть глаза и чувствовать лишь это биение. И еще, быть может, ее руки, ее пальцы в волосах. Тепло ее тела рядом – можно даже не трогать руками, если она будет против. И от волос – тонкий аромат вербены и мелиссы. Он потом заплатит за это любую цену, какую ни запросят Интегра и его звериная натура. Пусть, он готов заплатить и втрое больше. Ради этих мгновений человеческой тишины во вселенной его сознания. В темноте звенит погибший бокал. Алукард недвижим, он смотрит в темноту и слышит только одно. Как бьется сердце Хеллсинг.