Luna in una marea un'ora.

Пэн смотрит на него. Все время. И одновременно Пэн никогда не смотрит. Он разговаривает со своими демонами-потеряшками, играет в свои извращенные догонялки, и его взгляд никогда не касается Капитана. Но Киллиан все равно постоянно чувствует его на себе, тяжелый, изучающий, и гнется под его весом. И он всегда ждет, когда Пэн появится. Пэн не оставляет его. Он окрашивает листву вокруг в черно-зеленый цвет, не позволяет солнцу появляться на небе, закручивает вековые деревья, изгибая их узлом. И Киллиан изгибается вместе с ними, потому что, где бы он ни прятался, Питер всегда смотрит на него. Потому что это бесповоротно плохо, плохо и опасно. Как проталкивать старый кинжал себе в глотку. Старый. Пэн невозможно старый. У него нечесаные кудри, детские черты лица и абсолютно блядская улыбка. Вокруг Короля Неверлэнда вырастают высокие колкие травы и непроходимые леса. Поэтому лагерь невыросших бесенят не отыскать, пока Пэн сам того не захочет. Из его рук, пробиваясь прямо сквозь кожу, растут хлесткие ядовитые лианы. И Киллиан видит их прямо сейчас, так же четко, как и трюм, видит каждую ветвь, ползущую к нему через километры, оплетающую его все плотнее. Капитан уже чувствует, как в легкие перестал поступать кислород. У Питера злые глаза, которыми он никогда не смотрит на Киллиана. И невозможно горячие, как угли его ритуальных костров, прикосновения. Питер прижимается к нему плотнее, целует крепче, выжигая кожу, врастая в него, и это почти физически больно. И Киллиан обожжен и изранен, на нём нет живого места. Он весь умер, умер и превратился в пепел, хлопьями летящий почему-то не вниз, а куда-то наверх, к Луне. И Капитан льет ром бутылками не потому, что алкоголь помогает. Но когда-то его называли антисептиком. А Пэн перед глазами зябко поводит худыми плечами. Он кутается в пиратскую куртку и с кривой ухмылкой напяливает капитанскую шляпу. Хлещет свой бренди. Или это всё же был ром. И сотню раз повторяет с этой снисходительной интонацией "Я думаю, что со временем ты станешь более...понимающим, Киллиан". Он притягивает его к себе и проводит своими пальцами по отросшей щетине. В тот вечер было так много размытых пятен, от костра, от деревьев, от тонких ключиц. Как будто кто-то рисовал акварелью. Рисовал его колкий смех. В ту ночь поцелуи не обжигали. Киллиан не уверен, что хочет это помнить. Он закрывает глаза и массирует веки. Он, как мышь, сжался в своей каюте, но в уголках его глаз уже начинают прорастать зелёные шипастые лианы. Пэн все равно придет к нему. Но сейчас важен лишь ром. И его так много, и даже больше. Он хлещет из всех щелей и плескается у самых ног Капитана. Скоро начнется прилив, через час или два, и волна поднимется выше, и Капитану кажется, что захлебнуться ромом не так уж и плохо. Но Пэн не позволит. Конечно, он не позволит. В ту ночь поцелуи были холодными, потому что был заморозок. Травы, растущие вокруг Питера, покрылись черным инеем и больно впивались в спину. Пэн обвивался вокруг него, единственный раз не обжигая, но забирая остатки тепла и замещая их холодными, влажными и горькими от выпитого алкоголя губами. Пэн кусает губы Капитана до крови, когда целует его. И закрывает глаза, не позволяя Киллиану смотреть, не разрешая отшатнуться от верной гибели. Киллиан так пьян, что не может стоять, а лианы врываются уже прямо в голову. И это тоже чертовски больно. Мир превращается в черно-белое марево, но Капитан видит его, теперь уже слишком ярко, его и беснующихся, поклоняющихся кронам деревьев, демонят. Пэн играет на флейте и смотрит, пригибая Киллиана к земле необъяснимой тяжестью. Из его флейты вместо музыки почему-то летят кинжалы, на полпути обращаясь в диких зверей. Киллиану страшно, он кричит и падает, ударяясь о деревянный пол лбом, и в ярости лупит доски кулаками. Но Пэн перед глазами улыбается своей плохой, безумно плохой улыбкой, и звери расползаются по уголкам капитановой памяти. И это тоже плохо, и страшно, но одновременно Капитану становится хорошо. Эйфория затопляет его, она теплая и ярко-желтая, как солнце. Киллиан ныряет в неё, отмокая всем телом, блаженно улыбается и ловит пальцами ускользающие солнечные зайчики, стараясь припрятать для Питера хотя бы парочку. Такой вот небольшой подарок. Но это всё потом, позже, через миллионы бутылок, когда Пэн найдёт его окончательно, и снова будет просить, и умолять, и требовать. *** Пэн редко позволяет Капитану так напиваться, но сегодня Король Неверлэнда притаился в уголках его глаз и наблюдает. Пэн смотрит на мир глазами Киллиана, и видит все, что мерещится тому в пьяном угаре. И видит, как Луна медленно заплывает, покрываясь ядовитой тёмной коркой, становясь ещё одной заживающей от антисептика раной.