Воспитательные меры

Линдеманн нервно покосился на темный циферблат часов, живущих на полке, над монитором компьютера. Совсем скоро Рихард, в очередной раз преодолев воздушное пространство над океаном, окажется дома. Окажется у него в объятиях. От одной этой мысли закипала кровь. Тилль перевел глаза обратно к монитору. Фотосессия новая, значит. Рихард с гордо расправленными плечами, вздернутым подбородком, колючим взглядом. Совершенный и недоступный. В этом весь он. А похудел как сильно и в такие сжатые сроки. Будто совсем мальчик. Смутные подозрения шевельнулись у Линдеманна в груди. Это какая такая чудо диета помогла ему сбросить вес так быстро? Может, Круспе амфетамином не побрезговал? Соблазнительный способ избавиться от неприглядного пуза, быстро, без напряжения, еще и с обжигающим кайфом. Ярким, острым, но быстротечным. А там и новая доза... К чувству трепетного ожидания примешалась вскипающая злость. Сукин сын. Наверняка ведь Тилль был прав в своей догадке. Линдеманн, поднявшись со стула, подошел к высокому окну. Раскинувшееся яркой синевой небо, зелень, ослепляющая своей насыщенностью глаза, и дорога, выложенная брусчаткой. Сердце пропустило удар. Рихард уверенным шагом приближался к дому, легкая улыбка застыла на губах, видимо, в предвкушении встречи. Тилль преисполнился противоречивыми эмоциями: он был оглушен радостью после долгой разлуки, хотелось схватить, дотащить до спальни, ласкать нежно, медленно, смакуя удовольствие, но злость яркой искрой сверкала на краю сознания, грозясь разгореться в настоящий пожар. Надо спросить, надо узнать. Не может быть. Только не снова. Тишину нарушил дверной звонок. В глазах почти потемнело, пульс участился. Сердце не обманывало, да. Оно уже разгоняло по венам эндорфины, оно уже знало, что разлука закончилась. Дверь скрипнула, и Рихард, словно ураган, ворвался снова в жизнь Тилля. Жарко целуя, куда придется: в щеки, в нос, в губы, прижимался крепко, что-то шептал радостно, залезал прохладными ладонями Линдеманну под домашнюю майку. — Я так соскучился, родной, — шептал он, утопая в медвежьих объятиях Тилля. — Я тоже, — Линдеманн провел языком по шее, которую Рихард с таким удовольствием подставлял ему под поцелуи. Усмехнулся невольно. — Соленый. Сними уже очки, я твои глаза увидеть хочу, — не дожидаясь исполнения просьбы, Линдеманн ловко подцепил их и небрежно швырнул на полку. Тут же холод растекся по венам. Черный зрачок затопил собой почти всю светлую радужку глаз. Зрелище ужаснуло. — В чем дело? — Рихард уже нетерпеливо пытался стянуть с Тилля майку, подталкивая желанного, долгожданного любовника в сторону спальни. Тепло и радость встречи сменились обжигающим гневом. — Что ты принимал? — прошипел Тилль любовнику на ухо. — О чем ты? — Рихард изумленно похлопал ресницами. — Ах ты, скотина, — разъярился Линдеманн, хватая Круспе за волосы. Пока Тилль яростно тащил любовника к зеркалу, тот шипел, матерился сквозь зубы, отбрыкивался изо всех сил. — Смотри! — Линдеманн вздернул голову Рихарда. — Что это? Амфетамин? — Отпусти! — взъерепенился Круспе. — Так ты встречаешь любовника, да? — Отвечай мне. — Даже если и порох, то что? — Рихард дернул нервно плечами, отходя подальше. Линдеманн схватил его за запястье, вталкивая в первую попавшуюся на пути дверь. Кабинет. Ничего, тут даже лучше. — Какого черта, Тилль? Мне совсем не нравится, как ты обращаешься со мной. Пошел ты, может, увидимся, когда остынешь. Рихард развернулся спиной, собираясь исчезнуть, но это была самая большая его стратегическая ошибка. Тилль схватил его за руку, умело заламывая в неестественное положение, причиняя резкую, полыхнувшую огнем под веками боль. Круспе дернулся, чем вызвал новую ее вспышку. — Мне больно, отпусти, — прошипел он требовательно. — Отпущу, когда сочту нужным. Тилль дотащил его до внушительных размеров стола и прижал к столешнице ничком. Одной рукой Линдеманн крепко держал любовника, не давая лишний раз рыпнуться в сторону спасительного выхода, а другой шарил в ящике. Что-то за спиной у Рихарда бряцнуло, и запястья сковал стальной холод наручников. — Ты больной, — голос Рихарда дрогнул, он брыкнул ногами в попытке достать любовника. — Может и так, но мне не нравятся твои методы, — шипел Тилль ему на ухо, наваливаясь сверху. — Или тебе наркологов в свое время мало было? На старости гребанных лет еще захотелось острых ощущений? — почти прорычал Линдеманн, стаскивая с Круспе грубую ткань синих джинсов. Тилль прижался к любовнику, вдохнул тонкий щекочущий ноздри аромат дорогого парфюма. Рихард весь напрягся, как сжатая пружина, лицо резко побледнело. — Страшно тебе? — Тилль усмехнулся, выпутывая из джинсов тяжелый кожаный ремень. По телу Рихарда побежали мурашки, страх ворочался под ребрами колючим ежом. Эта вкрадчивая злость пугала больше всего. Круспе знал, что такого любовника стоит опасаться всерьез. Мышцы напряглись почти до судорог, но как Рихард ни старался, он не мог расслабиться. Свист воздуха, и ремень звонким шлепком опустился на ягодицы, оставляя красную вздувшуюся полосу. Круспе осознал, сопротивляться бесполезно. Главное достойно перенести. Нет, не издать ни звука. Ярость помутила сознание Тилля, заставляя выпустить настоящего зверя на свободу. Он задрал темную рубашку на Круспе, оголяя мощную спину, нанес еще несколько ударов, не жалея сил. Круспе дергался от каждого, жгучая боль разливалась по всему телу, он почувствовал, что прокусил себе губу. За волосы Тилль вздернул его голову, заставляя хрипеть. — Я хочу услышать от тебя, что ты не будешь больше принимать наркоту. — А я буду делать по-своему, — выплюнул зло Рихард, прижимаясь щекой к прохладному лакированному дереву. Тилля затрясло от гнева. Вот же упертый! Он наклонился. Покрытая испариной кожа любовника пылала жаром. Тилль провел языком по свежей ссадине, заставляя Круспе шипеть от боли. Внушительных размеров ладонь легла на бедро, оглаживая почти любовно, нырнула между ягодиц, Линдеманн ввел палец. Рихард вздрогнул от неприятных саднящих ощущений, но только крепче стиснул зубы и не издал ни звука. Возбуждение горячей волной прокатилось по телу Тилля, сконцентрировавшись в паху. Хотелось сильно, яростно, размашисто трахать его до изнеможения, до потери сознания. Смилостивившись, Тилль достал любрикант, нанес его на пальцы и ввел один в жаркое тело любовника. За долгое время Тилль отлично изучил, как ему нравится больше, и Рихард вздрогнул, силясь скрыть нарастающее возбуждение. Он так соскучился по чутким рукам Тилля, какого же черта любовник начал уроки воспитания?! Проворный палец исчез, и Рихард свел брови к переносице, подавив недовольный стон из-за того, что его лишили удовольствия. Он весь внутренне подобрался, когда услышал, как шуршит сбрасываемая одежда, Тилль стонет, лаская себя. Так хотелось ласкать в ответ, жаться, теряться друг в друге. Но вместо этого — сильная рука на затылке, больно вжимающая в гладкое дерево, грубые пальцы, и кристальная ясность: прелюдий не будет. Тилль медлил, зная, что страх накалится сильнее, подогреваемый ожиданием. Линдеманн схватил цепь наручников, рывок — и он уже в тесной глубине тела любовника. Рихард ощутил обжигающе обидную вспышку боли, будто в тело просунули раскаленный железный прут — они слишком давно не были близки. Руки выкручены под неудобным углом, Тилль тянет за наручники, заставляя изогнуться еще сильнее. Ноги дрожат от боли, Рихард, наконец, кричит и стонет под любовником. От унижения, от собственной слабости. Зато Тилль в полной мере окунулся в опьяняющий кайф. Сжав шею Круспе ладонью, с каждым толчком выбивая из любовника хрип. Голова кружилась, под веками плыли цветные пятна, Тилль почти балансировал на грани, когда услышал сквозь пелену удовольствия полузадушенную просьбу остановиться. Руки переместились на талию, сжимая до синяков. — Рихард, — шепнул Линдеманн любовнику и взорвался наслаждением, забрызгивая загорелые бедра Круспе белесым семенем. Как только первые яркие послеоргазменные ощущения схлынули, Тилля затопило раскаяние. Рихард мелко дрожал, взгляд таких любимых глаз сейчас совсем не узнаваем — застывший в одной точке, зрачок расширен. Тилль торопливо нашарил ключ, освобождая затекшие руки. Торопливыми поцелуями он покрывал ободранные о равнодушную сталь запястья, спину и ягодицы, исполосованные ремнем. — Рих... Рих, прости меня, поднимайся, — почти испуганно шептал он, гладя мягкие волосы. Линдеманн почувствовал себя старым кретином. Человеку помочь надо, его лечить надо, а не сечь... Еще и после долгой разлуки, когда Круспе доверчиво ластился, сам бросался в объятия, жался так жарко и так искренне. Чувство вины затянулось удавкой на его шее. — Родной мой, пойдем, пожалуйста, — Линдеманн помог подняться с жесткой столешницы. Рихард окинул его презрительным взглядом, поджал губы и не проронил ни слова. — Ну прости ты, дурака старого, никакой из меня педагог, видишь! Рихард в тот вечер долго не разговаривал с любовником, только обжигал холодным взглядом серых глаз. Но, что Тилль хорошо умеет, так это извиняться, и поступки его говорят гораздо громче слов. После того, как любовник устроил Круспе ванну, старательно обработал пораненную спину, выходил его, когда кайф отпустил... Рихард оттаял. Он тоже не умел говорить правильные и нужные слова, поэтому просто той поздней ночью приподнял краешек одеяла в приглашающем жесте, позволяя прижаться к себе, обнять боязливо и уткнуться носом в свое плечо. — Тилль, — Линдеманн вздрогнул, ожидая услышать упреки от любовника, — тебе хорошо было? — Рихард изучающе всматривался в черты лица любовника. Линдеманн почувствовал, как его бросило в жар от одного воспоминания. — Да, — шепнул он, боясь обидеть. — Тогда это не стоит переживаний, — уголки губ чуть дернулись в сдерживаемой улыбке. — Спи, дурень.