The Banshee Show

      — Ты уверена, что хочешь от всего этого избавиться?       Лиам грузит коробку со старыми пластинками тёти в джип Стайлза. Я стою рядом, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь вспомнить, не забыла ли я какую-нибудь из них в шкафу.       — А? — переспрашиваю, когда Лиам кладёт ладонь мне на плечо.       — Уверена, спрашиваю?       — Да, — отвечаю я. — Это стоило сделать с самого начала ... Я любила её, но не настолько, чтобы слушать, как она страдала.       Лиам кивает. Он не говорит мне, что я должна оставить эти вещи в память о родном человеке.       — Осуждаешь? — интересуюсь я, когда Лиам хлопает дверью багажника.       — Что? Конечно нет! — он обнимает меня, по привычке запуская пальцы одной ладони мне в волосы, а другую кладя мне между лопаток. — Если это то, из-за чего ты почувствуешь себя хоть немного лучше — я за.       Я шумно выдыхаю Лиаму за спину и крепче прижимаю его к себе — это выходит у меня с натяжкой, потому что из нас двоих именно Лиам жмёт от груди четыре моих веса.       Прошла неделя с тех пор, как Крис Арджент спас нас всех ценой собственной жизни. Я совру, если скажу, что провожу хотя бы полдня не вспоминая о том, как быстро и легко рухнуло старое здание Центрального Банка.       Вчера я принесла туда цветы: десяток гвоздик — всё, на что хватило моих карманных денег. Просто потому, что до сих пор отчасти считала себя виноватой.       Многое изменилось за эту неделю, но ещё больше всего изменилось за предыдущие — те, за которые мне удалось обрести друзей, познать настоящий животный страх и не менее настоящую первую влюблённость.       Я видела смерть четырежды. И дважды меня от неё спасали.       Я потеряла мать — ту, что пыталась сдать меня в психушку, — но зато улучшила отношения с отцом, который, как оказалось, всё-таки вернулся домой по первому же моему звонку.       Сорванный матч по лакроссу перенесли на три дня. В этот раз наша команда одержала уверенную победу.       В город вернулся Айзек Лейхи — я помнила это имя из списка Карателя. Оказалось, Айзек был хорошим другом всей стае Скотта, а миссис МакКолл практически считала его вторым сыном.       Он напоминает мне мужскую версию Малии, и когда я поделилась этим предположением с самой девушкой, у неё как-то странно вспыхнули щёки.       Лидия позвала Стайлза на "дружеское" свидание. Он согласился.       Я отстраняюсь от Лиама и быстро и по-детски чмокаю его в подбородок. Он щурится, как делает это всегда, когда я целую его.       — Надеюсь, вы оба помните, что я не за просто так согласился вам помочь? — Стайлз появляется как всегда не вовремя.       — Да, Стайлз, — я качаю головой, а затем лезу в свою сумку, перекинутую через плечо, и достаю оттуда два диска "Звёздных войн". — Видишь? У меня всё с собой.       Стайлз возбуждённо потирает ладони, а затем исчезает на переднем сиденье. Я слышу, как урчит мотор его старенького джипа.       — Пойдём, — я беру Лиама за руку и тяну к машине.       Мы стоим напротив мусорного бака, в котором горят тётины пластинки. Сейчас единственный звук, который они издают — это треск лопающихся пузырей старого жжёного пластика.       Огонь завораживает даже Стайлза, который с большой неохотой согласился подбросить нас до какого-нибудь пустыря.       В руке, что не занята ладонью Лиама, я сжимаю свёрнутый дневник, который пыталась начать вести несколько недель назад, когда вспомнила тётин совет о том, что так легче справляться с голосами.       Исписанной там так и осталась только одна страница:

Меня зовут Лиз Мур. Мне пятнадцать. И иногда я слышу голоса в своей голове.

      — и я решаю, что это к лучшему.       До тех пор, пока рядом со мной люди, с которыми я могу поделиться переживаниями, мне не нужны никакие дневники.       Я высвобождаю свою ладонь из руки Лиама, подхожу ближе к мусорному баку и кидаю тетрадь к пластинкам, которые теперь больше напоминают чёрную грязь.       Бумага превращается в пепел намного быстрее пластмассы.       — Я горжусь тобой, — раздаётся прямо над моим ухом.       Но я не вздрагиваю, как делала это раньше — из-за рефлексов до смерти напуганного подростка.       Теперь всё хорошо. По крайней мере, сейчас.       А большего нам и не надо.