Симпатика

◄ 9 ►

— Ну нет, это тебе хрен, — отрезал Чонин. — Ты был пьян, сделал глупость, ничего толком не помнишь, значит, ничего и не было. Хань задохнулся от возмущения. Пока он пытался прийти в себя и обрести дар речи, Чонин бесстрастно снял с полки большую миску, налил в неё воды, потом покопался в шкафчике, достал пакет с мукой и принялся всыпать её в миску, помешивая всё это вилкой. Удовлетворившись видом жидкой белой субстанции, Чонин убрал муку обратно, добавил в жидкость стакан сахара, поразмыслил и подмешал туда ещё полстакана сахара, немного соли и корицы на кончике ножа. Он вновь активно принялся мешать получившую смесь вилкой так, словно собирался взбить сливочный крем. Хань отстранённо припомнил, что Кай не умел готовить. Судя по виду Чонина, ничего не изменилось в этом плане. Чонин просто взбивал нечто, отдалённо похожее на тесто, но уже весь перепачкался. Мука прилипла не только к вилке, но и к его сильным узловатым пальцам — сухая и смешанная с водой. Чонин кое-как вытер руки бумажным полотенцем, достал сковородку, залил маслом и поставил на огонь. — Что ты делаешь? — не выдержал Хань. — А сам не видишь? Блины. — По-моему, ты забыл добавить яйца. — Не забыл. Их просто нет. Но Чанёль сказал, что можно и без них. — О… — Хань немо раскрыл и закрыл рот, решив воздержаться от комментариев. Ему даже стало интересно, что же у Чонина в итоге получится. Если вообще хоть что-то получится. Судя по виду «теста», оно не годилось для жарки на сковороде. Вообще никак. Чонин безмятежно ухнул ложкой смесь на сковородку, убедился, что белая дрянь равномерно растеклась по раскалённой поверхности и довольно кивнул. — Не пропечётся, — тихо предупредил Хань. — Пропечётся, куда денется, — самоуверенно возразил Чонин. — Как-то тесто густовато. Не пропечётся. — Пропечётся. Я всё сделал по инструкции. Хань едва удержался от того, чтобы выразительно закатить глаза. Уж конечно, по инструкции. Мензуркой он тут всё отмерял! — Послушай, я всё понимаю, но нам надо поговорить. Только не говори, что недавно трахал меня из жалости и без особого желания… Чонин резко повернулся, смерил его мрачным взглядом и коротко отрубил сплеча: — Не из жалости. Считай, что это было прощание. Я тебя отпустил. Почему бы тебе теперь не отпустить меня? У Ханя дыхание перехватило от резкой боли в груди. Сказать он ничего не успел, потому что по кухне поплыла вонь. Пахло горелым. Тихо ругаясь, Чонин схватился за ручку сковородки, снял с плиты и сунул в раковину под холодную воду. Ума палата! Вонь немедленно усилилась, в раковине зашипело и зашкворчало. — Чтоб тебя… Чонин закрутил вентиль и провёл тыльной стороной ладони по лбу, оставив на смуглой коже белые мучные полосы. Он с тоской осмотрел миску с «тестом», вздохнул, затем вдруг открыл духовку, поставил нужную температуру и сунул туда миску. Хань прижал ладонь к глазам, отказываясь понимать, что Чонин вообще творит. — Ладно, вместо блинов будет пирог, — пробормотал тот и закрыл духовку. — А не выйдет, — тихо отметил Хань без особого желания спорить с Чонином. Потому что бесполезно. Хань уже привычно принялся изучать дерзкий подбородок Чонина и ямочку на нём, прозрачно намекавшую на определённые черты характера. Например, на целеустремлённость, решительность, несговорчивость, несгибаемую волю и поистине ослиное упрямство. Последнее Чонин демонстрировал на редкость часто. — Чонин, после всего, что было сегодня… — Что? Что ещё ты хочешь от меня?! — внезапно взвился Чонин, резко шагнув вперёд и ухватив Ханя за воротник. — Когда тебя любили, тебя это не устраивало. Когда от тебя отстали, тоже, выходит, не устраивает? Ну так чего ты хочешь? Может, ты для начала сам определишься в собственных желаниях? До того, как приставать к другим и требовать от них чего-то непонятного. Объясняю всего раз и на пальцах. Специально для тебя. У меня есть собственная жизнь, есть дочь, и есть невеста. И в моей жизни нет для тебя места. Тебе, конечно же, наплевать, как и всегда. Моя жизнь тебя не интересует в принципе. Но она интересует меня. Я тебя отпустил. Ещё четыре года назад. И я не понимаю, почему ты не можешь отпустить меня, если я всё равно никогда не был тебе нужен. А, ну конечно… Эксперимент. Совсем забыл. Вся польза от него — это то, что я выжил после комплексной операции. Спасибо одному проценту. И Чунмён так никогда и не разгадает тайну этого успеха. Я ему не скажу. Это всё. Вот все ответы, которые тебе были нужны. Теперь просто собери шмотки и исчезни отсюда, хорошо? — Но… — растерянно начал оглушённый этими словами Хань. — Тебе постель покоя не даёт? Ты сам этого хотел, если помнишь. И я пытался тебя остановить, но я тоже не железный. Что-то ещё? — Какого чёрта? Чонин, нельзя же так резко ставить точки и завинчивать гайки! Мы вообще можем нормально поговорить? И так, чтобы не сводить всё к чему-то одному, а… в целом, что ли. К тому же, что это за дурацкая манера определять чужие чувства, даже не спросив… — Э… Простите… Чонин и Хань синхронно повернули головы и полюбовались на застывшую на пороге Чжису. Рядом с Чжису стояла Солли, испуганно прижимавшая к груди плюшевого мишку. — Это твой друг? Что происходит? — немного неуверенно поинтересовалась Чжису. Хань никогда её не видел прежде, но легко сложил два и два. Какая ещё женщина могла заявиться к Чонину домой и в компании Солли? Только Чжису, та самая «невеста». — Ничего не происходит, — отрезал Хань. — Не считая того, что я переспал с вашим женихом. По обоюдному согласию и к обоюдному удовольствию. И я не испытываю ни малейшего восторга от вашего присутствия. У Чжису запылали щёки. Она переводила недоумевающий взгляд с Чонина на Ханя и обратно. У Ханя на шее красовался сочный след от засоса. И стоило лишь слегка потянуть за тёмную ткань комбинезона, чтобы похожий след на груди Чонина предстал перед взглядами зрителей. Хань не поленился это проделать, предъявив доказательства измены. Чжису поджала губы, решительно подошла к Чонину и влепила ему пощёчину. Хань победно заулыбался, но минута его торжества стремительно закончилась со второй пощёчиной, которая досталась уже не Чонину. Чжису круто развернулась и кинулась прочь, позабыв о Солли, растерянно топтавшейся у порога кухни. Солли через минуту подошла к Чонину и протянула ему руку. Он вздохнул, подхватил её и прижал к себе. Солли нежно тронула его красную после удара щеку и погладила кончиками пальцев, потом потрогала собственный нос и вопросительно повела ладошкой. Только тогда Чонин и Хань унюхали ещё более усилившуюся вонь. — Чёрт, пирог… Чонин бросился к духовке, открыл её — изнутри повалили клубы дыма. Через минуту он кое-как достал отлично закоптившуюся миску с угольками и сунул в раковину. Дыма стало больше под весёлое раскалённое шипение. — Кажется, пирог мы так и не попробуем, — с тихим смешком подытожил Чонин. — Удивляюсь, как ты при своих талантах до сих пор школу не спалил, — проворчал Хань. — Отойди. И ничего не трогай. Просто сядь куда-нибудь. Он взял с полки чистую миску, набрал воды и полез за мукой. — Надеюсь, никто ничего против блинов не имеет? — Если они у тебя получатся. — Я не крутой кулинар, как некоторые, но приготовить блины нормально в состоянии. В отличие от некоторых криворуких. Кстати, если ты намерен дать мне в глаз за эксцесс с твоей невестой, то лучше сделать это сейчас, пока я не ушёл с головой в готовку. — Не намерен. Она сама отлично съездила тебе по роже. — Как и тебе. — Оба заслужили. В конце концов, ты сказал правду, хотя тебя никто об этом не просил. Но я уже привык, что ты всё ломаешь вокруг себя. — Вовсе нет. Чонин, что ты хочешь услышать? Что я люблю тебя? — Хань склонился над миской, размешивая жидкое тесто и нервно кусая губы в ожидании ответа. — Я ничего не хочу слышать от тебя. Всё, что ты скажешь, будет продиктовано твоим эгоизмом. Как и всегда. — Эгоизмом? — Хань забыл о тесте и повернулся к Чонину. Тот сидел на стуле, удерживая Солли, устроившуюся у него на коленях. — Откуда такое удивление? Ты всегда им руководствовался. При выборе профессии, в отношениях, при выборе проекта… — Чонин слабо улыбнулся. — И даже сейчас. — Для тебя это так выглядит? — тихо уточнил Хань, с силой сжав вилку пальцами. — А это должно выглядеть как-то ещё? Хань отбросил вилку — она со звоном пролетела по полу и ударилась о стену. Хань выскочил в прихожую, отыскал ботинки, надел и выметнулся за дверь. У ворот школы залез в такси и назвал свой адрес. Пару минут он тщетно пытался ослабить воротник рубашки, чтобы не задыхаться от боли. В горле стоял противный ком, и хотелось кричать в голос и всё крушить. Потом ему вспомнился тот самый ехидный голос, подозрительно похожий на голос Бэкхёна. Хань нашарил телефон и позвонил Сэхуну. Разговор он начал в резком тоне и сразу в лоб: — Где Бэкхён? — Э, хён, ты… — Не юли. Он в Сеуле. Просто скажи мне точный адрес, если не хочешь, чтобы я двинул в полицию и накатал заявление о розыске. — Инчон. Морская лаборатория. Бэкхён курирует проект с дельфинами. — Спасибо. — Хань отключился, окликнул таксиста и назвал новый адрес. Если Чонин не хотел ничего толком объяснить, это мог сделать Бэкхён. Потому что Бэкхён точно знал немало, раз отвёз накануне Ханя в нужную школу и к нужному человеку. Бэкхён был в курсе происходящего, потому что это Бэкхён. Он не мог не узнать Чонина. То есть, Кая. Хотя неважно. Бэкхён увидел его, узнал — и всё. Против Бэкхёна средства не существовало. Этот мелкий засранец способен был самого дьявола довести до сердечного приступа, что уж о простых смертных говорить. И Чонин доверял Бэкхёну — сам говорил. До исследовательского комплекса Хань добрался слишком рано, так что он уселся прямо на ступенях и принялся ждать, мрачно разглядывая собственные руки. Бэкхён явился спустя час, немного сонный и серый. Видно, тоже мало спал ночью. Прошёл мимо Ханя, ни слова не сказав. Хань вскочил на ноги и поспешил следом — до кабинета Бэкхёна. В тишине оба покрутились у кофейного автомата, уселись у стола и принялись пить кофе. — Ты говорил с ним? — начал первым Хань, когда тишина стала давить на плечи фантомной тяжестью. — Допустим. — Что он тебе рассказал? — Не удалось узнать у него самого? Угу. От меня ты тоже хрен что услышишь. Как по мне, это справедливо. Ты сам наворотил, ты сам и расхлёбывай. — Может, хватит уже?! — загремел на весь кабинет окончательно выведенный из себя Хань. — Ты тоже приложил к этому руку, не прибедняйся! И геном, если помнишь, проектировал именно ты! — Под твоим чутким руководством! — рявкнул в ответ Бэкхён, вскочив со стула, отставив кофе и уперевшись ладонями в столешницу. Нависал над Ханем и так привычно «давил». — Все виноваты, чего уж там! Только давай я тебе напомню, что мои полномочия заканчивались в ту самую секунду, как Чонин покинул биокамеру. Дальше я был бессилен — меня другому учили. Но свою работу я сделал на совесть — ты это знаешь. Дальше всё только от тебя зависело. А ты обещал, черт тебя возьми! Ты обещал заботиться о нём! И что? Что, я тебя спрашиваю! Не сберёг, ага? Ещё и любви дать ему не смог! Ничего не смог! Вообще! Только помучил от души! Вот теперь сам помучайся! Пережить то, что пережил он, ты всё равно не сможешь. Никто не сможет. И слава Богу, скажу я тебе. Но хоть отчасти… мучайся. Поделом тебе. Хань тоже отставил стакан с кофе, потёр пальцами веки и устало вздохнул. — Как будто я тут один дурак, который ничего не понимает… Я четыре грёбаных года искал ошибку! Четыре грёбаных года пытался найти способ вернуть его… — Ещё скажи, что думал ещё разок его воскресить! — возмутился Бэкхён. — Мало над ним поиздевался? Хочешь ещё? Господи, Хань, у тебя вообще сердце есть? Хоть какое-нибудь! Он и так четыре года живёт как тигр в клетке. Только из-за тебя! Спасает твою задницу от заслуженного наказания! Ты хоть спасибо ему сказал? Ты же ему, считай, всю жизнь порушил, а ещё чего-то хочешь? — Какую жизнь? Я, что, заставляю его молчать? Он сам так решил! Бэкхён упал на стул и прижал ладонь к глазам. — Хань, подумай, а? Просто подумай — ты взял геном живого человека и синтезировал его. Ну? Если дошло даже до меня, пусть и со скрипом, то почему до тебя никак не дойдёт? Он же всё знал. Всё видел, но ничего не мог сделать. А когда пытался… ты сам видел, что было с Каем. Ты сам говорил о приступах, которые у него случались. Ну! Ну подумай же как следует! Хань честно пытался подумать, следуя совету Бэкхёна, но мысли отказывались складываться в голове. Или он не хотел, чтобы они складывались. Та странность, что его беспокоила после злосчастного разговора с Чонином на сеансе… То, что Чонин говорил… как говорил… — Нет… — Да, чёрт возьми! Да! Для него ты был тем, кто синтезировал его, пытался стереть память и в итоге превратил в игрушку, забавного питомца. Потому что нельзя стереть память живого человека. Такая попытка приведёт только к блоку. И всякий раз, когда Кай пытался восстановить обратную связь и найти своё «я», он приближался к смерти. А ты ещё и приставал к нему с вопросами, просил вспомнить что-нибудь. Допросился. — Но Кай… — Не было его. Это был Чонин. Всё время. Ты всего лишь дал ему второе тело и отсёк от себя настоящего. И он всё время смотрел на себя будто со стороны. Ничего не мог сделать, не мог вмешаться, мог только наблюдать и запоминать. Стереть память ему удалось, но стёр он память лишь у одного себя. Второй-то всё помнил. Торчал в криокамере и помнил. И ждал, когда же ему будет уже не больно. И чёрта с два. Ему больно даже сейчас. Потому что даже сейчас ты не можешь оставить его в покое. — Заткнись! — глухо велел Хань, спрятав лицо в ладонях. С ужасом прокручивал всё в голове в хронологической последовательности и пытался осознать жуткую правду. — Так не должно было быть! Как угодно, но не так! В криокамере все процессы останавливаются! Это же всё равно что смерть! Как кома! Мозг не функционирует, ты ведь знаешь это! — Да не знаю я! Я там не был! И ты тоже не был! А Чонин - был! И ни хрена он там не умирал и не в коме валялся, а прекрасно всё осознавал. Потому что, твою мать, криосмерть — условное понятие! И процессы не останавливаются, они лишь замедляются! И не будь попыток вспомнить прошлое, Кай протянул бы дольше. Прояви ты немного внимания, и ему было бы не так паршиво. Даже если бы ты просто любил его, всё было бы иначе. И он даже молчал до конца. Пошёл на риск, не зная, выживет или нет, но до последнего тебя защищал и не заикнулся о том, что мы сделали с его геномом. Это единственное, за что он нам благодарен, по сути. Если бы не изменение одного процента генома, Ким Чунмён не смог бы спасти его. И только поэтому на твоей совести нет чужой смерти. Если бы не это, его кровь была бы на твоих руках, Хань. Просто пойми и признай это наконец! Хань помотал головой. — Нет, сам подумай, Бэкхён. Большая часть людей, выживших после криокамеры, твердила, что этого времени для них будто вовсе не существовало. Ну мы же всё проверили и предусмотрели. Всё же было в порядке! Всё! Было! В порядке! Мы же всё сделали правильно! — Хань, большая часть и все поголовно — разные вещи. И ты не хуже меня знал об исключениях. — Иди к чёрту! Я вообще не знал, что он в криокамере, когда стащил геном. Геном просто числился в закрытой базе! — В закрытой базе числятся геномы пациентов со статусом «условно мёртв» либо находящиеся в разработке военных. «Условно мёртв», Хань, это криокамера, кома или летаргия. Эти случаи отслеживают военные. И все три случая неоднозначны. Давай посмотрим правде в глаза, а? Тебе было наплевать. Тебе было важно лишь то, что у тебя на руках нужный геном и материал для проекта. Вот и всё. Более того, остальные этого не знали. Ты принёс нам геном, мы тебе верили и не задавали вопросов. Детали в отношении генома всплывали постепенно, а всю правду ты рассказал только после исчезновения Кая. Но ты с самого начала знал, что взял геном, который брать было запрещено. — Информация не сообщалась, Бэкхён. Я не мог узнать правду о Чонине, как бы мне того ни хотелось. — А тебе и не хотелось, Хань. У тебя был проект. Идея, амбиции и прочее перевесили всё остальное. Ну вот скажи мне, как можно было стащить геном и не подумать о статусе «условно мёртв»? Допустим, у тебя в голове это промелькнуло, но что-то помешало тебе подумать о последствиях. — Неправда! Ты прекрасно знаешь, что в норме понятие «условно мёртв» означает состояние, почти полностью идентичное смерти. — В условной норме, чёрт тебя возьми! Если девяносто процентов пациентов ничего не помнят, то есть ещё десять процентов, которые отлично всё помнят! Хань, я тебя умоляю! Ты же столько раз сталкивался хотя бы со случаями, когда на пациентов не действовал наркоз! Ну ведь было же! Болевой шок, все вытекающие, трагедии в медицинской практике… Ну ведь не экзотика же! И с «условно мёртв» — та же фигня! — Тем не менее, принято опираться на больший показатель и считать его нормой! — В большинстве случаев, когда всегда можно принять меры, если вдруг какая напасть! Но твой проект был новым! Ты не имел права сбрасывать со счетов десять процентов! Просто не имел права! Речь шла о человеческой жизни! И это — твоя ошибка! Только твоя! И только тебе за неё отвечать. Да, в итоге ты спас Чонина, но какой ценой? Это вообще счастье, что он додумался рвануть в Сеул, а под рукой оказался Ким Чунмён. И счастье, что им хватило времени. Но что, если бы Чонин тогда не совершил свой единственный осознанный поступок и не сбежал бы от тебя? Ты хоть понимаешь, что тогда стал бы убийцей дважды? Хань ничего не мог ответить на обвинения Бэкхёна, да и не пытался. Сидел с подавленным видом и не отрывал взгляд от пола. — Знаешь, я могу тебя понять. Ты был талантливым студентом. Молодость и всё такое, желание сделать что-то новое и в самом деле помочь многим людям, отсутствие опыта в подобной сфере… Прочее, прочее… Но прямо сейчас я тебя не понимаю. Ты ведь знаешь всю правду. Ты знаешь, что было с Чонином. И знаешь, что сейчас он вынужден скрывать правду ото всех, прятаться. Тогда почему ты его мучаешь? До чего ты пытаешься докопаться? Было бы проще и справедливее оставить его в покое, чтобы он наконец-то наладил свою жизнь и сделал всё так, чтобы ему было уютно среди людей. Ему и так тяжело, а ты добавляешь ему проблем. Думаешь, ему так легко смотреть на тебя чуть ли не каждый день и вспоминать, как ты отрезал его от всего, что он знал, и пытался привязать к себе? — Я не пытался… — Брось. Ты отобрал у него память. Он никого не знал, кроме тебя. И не мог ни на кого, кроме тебя, рассчитывать. Он полностью зависел только от тебя. У тебя получилось — он любил тебя. Ты не оценил это, вот и всё. Он всё-таки оставался для тебя лишь продуктом эксперимента. Ты не воспринимал его как равного. Для тебя он был просто твоим творением. Вот ты и бесился, когда он посмел заявить на тебя свои права. А сейчас бесишься, потому что он не зависит от тебя больше. — Это не так, — тихо возразил Хань, прикрыв глаза. — Всё совсем не так… Ты тогда был прав — я боялся его. Но ещё больше я боялся самого себя. Помнишь, ты спрашивал, встречал ли я раньше кого-то похожего. Но я не встречал. И ещё все эти признаки симпатики… у него. И у меня. Оба долго молчали, потом Бэкхён устало потёр щёки ладонями и вздохнул. — Ладно, мы о другом. О том, что четыре года назад ты провёл эксперимент, завершившийся успешно. Ты доказал, что с помощью минимальных изменений исходного генома можно вылечить ряд тяжёлых заболеваний. Но в ходе этого эксперимента ты поигрался в воскрешение. И вот тут всё сложилось неважно. Ты воскресил ещё живого человека, дал ему другое тело, заблокировал его разум и решил посмотреть, что из этого получится. Посмотрел. Теперь ты знаешь. Что и как делать дальше… тут тебе никто не советчик, наверное. Умники в лаборатории тоже прокололись с Солли. В их случае — с ребёнком — стоило поступить так, как поступил ты. Им стоило заблокировать память. Вот тебе в случае с Чонином этого делать не следовало. Тебе вообще не следовало красть его геном. Тебе следовало взять геном человека, который умер по-настоящему, без всяких условностей. На этом разговор и кончился, а потом Хань полтора часа бродил по старому парку в Сеуле и думал, как быть дальше. Ничего не придумывалось. Ему даже не удавалось поразмыслить над тем, что случилось четыре года назад, и наложить это на слова Бэкхёна и Чонина. Хань мог думать только о Чонине и Кае. Ему вспоминались те самые мгновения, когда Кай задыхался у него на руках и из последних сил повторял его имя. Тогда Хань и не предполагал, насколько близко оказывался Чонин — к ним. И насколько близко оказывался Кай — к смерти. Кай искал себя и не находил, тогда он отчаянно цеплялся за Ханя, чтобы остаться. Хотя это именно Хань был виноват во всём. Хань устало опустился на первую попавшуюся скамейку, достал телефон и позвонил Чунмёну. — Ты опаздываешь на двадцать минут, — вместо приветствия заявил ему Чунмён. — Да. Чунмён, что бы ты сделал, если бы во время важного исследовательского проекта допустил ошибку, из-за которой пострадал пациент? — Зависит от сути проекта и статуса пациента. Ты имеешь в виду пациента, напрямую связанного с проектом? — выдержав паузу, уточнил Чунмён. — Именно. Проект генетический, например. Так что бы ты сделал? — Не думаю, что я допустил бы ошибку. В проекте я в любом случае исходил бы из состояния пациента и его данных. Если брать пациента за базу проекта, то в этом случае вероятность ошибки минимальна. — Но всё-таки. Гипотетически. Чунмён, представь, что ты начал проект, а потом выяснил, что допустил ошибку, чем навредил пациенту. Что бы ты сделал? — Свернул бы проект и занялся пациентом, чтобы исправить ситуацию по максимуму. Возможному максимуму. С ошибкой проект всё равно будет иметь погрешность. Я бы всё бросил и сосредоточился на пациенте. — Чунмён, а если ничего уже нельзя исправить? — Я не знаю, Хань. — Ещё одна долгая пауза. — К чему эти вопросы? — Да так… — К слову, у меня тут сейчас Чжису. Она очень расстроена. Ну… Она вся в слезах. Ничего толком не говорит, только и смог понять, что она видела кого-то у Чонина в школе. По описанию на тебя похоже. Может, хоть ты мне расскажешь, что произошло? — Ничего особенного. Я просто сказал ей, что претендую на Чонина в той же степени, что и она. — Хань сбросил вызов, подержал телефон в руке, затем набрал короткий номер. Ему ответили после третьего гудка. — Приёмная министра. — Это Лу Хань, практикант-генетик из новой военной лаборатории. Я хотел бы встретиться с министром сегодня. Это очень важно. Речь пойдёт о серьёзном преступлении. — Преступление известно или нет? Дело по нему начато? Статус уголовного дела активен или пассивен? — Я… не знаю. Речь о генетическом материале, четыре года назад украденном из архива в Кунсане. Он принадлежал лейтенанту Ким Чонину из антитеррористического отдела. — Вы имеете в виду сына министра Кима? — Наверное… — Хань по-прежнему знал о Кае больше, чем о Чонине. — Вас ждут через час в министерстве. Возьмите с собой документы. — Спасибо. — Хань сунул телефон в карман и уставился на собственные ботинки. Ему дали всего час, чтобы придумать убедительную ложь, и он от души надеялся, что управится к сроку.