Цветок и нож

В ту чертову ночь, когда я осознал, что не представляю жизни без него, тоже шел дождь. Тугие, тяжелые капли ударялись о стекло, стекали вниз и исчезали в кустарнике, сорвавшись с подоконника. Я стоял у окна, зажав в пальцах не зажженную сигарету. Яркая вспышка рассекла черное небо в нескольких сотнях метров. Раздался оглушительный рев грома, завизжали дети. Послышался пьяный мат. Дождь ливанул с новой силой, капли уже не успевали стекать по одной с подоконника и превратились в небольшую струйку. Я открыл форточку, на секунду впустив в комнату шум улицы, и выкинул сигарету. Совершенно точно я видел табличку с названием улицы и номером дома, но как ни силился, вспомнить не мог. Решение пришло само собой. В темноте добравшись до кровати, я нашарил телефон и набрал знакомые цифры. - Джун на проводе. Чем могу помочь? - не совсем трезвым голосом закричали в трубку три гудка спустя. - Привет, Джун. Это Марк. Помнишь меня? - я действительно не был уверен, что после той нашей пьянки она меня помнит, а потому искренне обрадовался, получив положительный ответ. - Мне нужна твоя помощь. Мне нужен адрес Микхаэля. - О, красавчик, ты никак влюбился в нашего Ангела? - хихикнув, произнесла девушка. - Ван момент, плиз. Послышались шорохи, скрежет, тихий мат. Где-то на заднем фоне грохотала музыка. - На улице Ликвидаторов живет твой художник. Дом пятнадцать, квартира десять. Ну, конечно. Я уронил голову на деревянный подголовник кровати. Потом поднял и уронил еще раз. Больно, будет шишка. В трубке еще что-то пьяно бормотали, но я уже не слушал. Я метнулся к выходу, на ходу надевая рубашку и любимые кеды. Холодные потоки воды, окатившие меня сразу за порогом подъезда, немного привели в чувство. Дождь хлестал по щекам, забрызгав стекла очков. Идти было не далеко, но зато я успел промокнуть насквозь. Проклиная свое нетерпение, я двинулся почти на ощупь. Чтобы найти нужный дом мне пришлось напрячь всю имеющуюся логику - даже будь на доме табличка с номером, ее невозможно было бы разглядеть. Пятнадцатый дом на улице Ликвидаторов почти ничем не отличался от других, разве что немного более разрушенный. Потоки воды буквально смывали фасад, обнажая бетонное чрево дома. В одном подъезде было три этажа, а в другом - два. Дом-калека. Где-то отсутствовали стекла в окнах, кое-какие окна были замазаны краской или заклеены газетами. Слепой дом-калека. Сняв запотевшие очки, я снова оглядел дом и проверил расчеты. Темные окна пугали, но это можно было списать на позднее время - жители этой части района не вели ночную жизнь. Просто не могли. Сквозь отсутствующую дверь я шагнул в подъезд. На первом этаже было темно и сыро. Где-то в углу что-то жужжало и копошилось. Любопытство оказалось сильнее. Подойдя поближе, я смог различить перекошенный труп мужчины, вероятнее всего последнего из ликвидаторов - тело было покрыто большими язвами , открытыми участками плоти, в которых копошились мошки и личинки, некоторые из них уже покрылись плесенью. Подавив рвотный рефлекс, я рванул дальше. Тусклая лампочка на втором этаже грозилась вот-вот погаснуть и в этом нервном мигании рисунки на стенах превращались в монстров. Мне вдруг стало страшно. Я был настолько уверен во взаимности своих чувств, что осознание возможного отказа оказалось совершенно неожиданным. Я стоял напротив нужной двери и не знал что делать. От запаха мочи и гниющего тела к горлу подступала тошнота, а руки словно онемели - я не в силах был постучать, холодная мокрая рубашка липа к телу. Я готов был уйти, но судьба все решила за меня. Дверь десятой квартиры приоткрылась, и мне под ноги шмыгнуло что-то черное и вопящее. - Марк? Одно это слово, произнесенное тихим совершенно не удивленным голосом, выбивает дух. Я забываю, как дышать. С сожалением отмечаю, что выгляжу я сейчас не лучшим, самым не лучшим образом. А вот заспанный, в старом свитере на фоне созданного десятками, расставленными по полу свечами полумрака Микхаэль действительно похож на ангела. - А я вот кошку выпустил, - зачем-то сообщает он мне. - А что ты... Поцелуй вышел неловким: несмотря на то, что Мик почти на два года старше он и на голову ниже, а прикасаться к нему было для меня сродни преступлению. Да и целовать стоя в проходе, балансируя на тоненьком порожке, было крайне неудобно. Я оторвался и посмотрел на Ангела. Глаза у него большие-большие, удивленные, щеки разгорелись ярким румянцем, и я подумал, что сейчас меня ударят, но совершенно неожиданно меня целуют. Губы у Ангела сухие, холодные и горькие, как принимаемые им лекарства, поцелуй - легкий, изучающий. Ему пришлось встать на цыпочки, чтобы дотянуться до меня, и я аккуратно поддерживаю его за талию. Не разрывая поцелуя, мы проходим в квартиру. С меня течет не хуже чем с небес и через секунду свитер прижавшегося ко мне Микхаэля становится таким же мокрым. Тонкие пальцы художника быстро, но немного нервно расправляются с пуговичками, проводят по выступающим ключицам. Прикосновения почти невесомые, возбуждающие, аромат, исходящий от свечей - опьяняет. Немного резко поворачиваю Ангела и прижимаю к стене. - Не сделай мне больно. Пожалуйста Даже в неярком свете свечей видно как горят румянцем его щеки, но ни один мускул на его лице не дрогнул. И только взгляд - взгляд загнанного в угол зверя, готового броситься на охотника - выдает его страх. Я беру его лицо в руки, внимательно смотрю, пытаясь запомнить каждую черточку этого, словно высеченного из камня, лица. Нужные слова находятся неожиданно. - Я не сделаю ничего, чего ты сам не пожелаешь. Я целую уголок горьких, искривленных в жалком подобие улыбки губ. Я знаю, что так оно и будет, но верит ли он? Мне хочется спросить, но Ангел проявляет настойчивость и тянет за собой в комнату. В маленькой спальне горело всего несколько свечей на столе, а из динамиков старенького магнитофона лилась тихая приятная музыка: скрипка или что-то вроде того, почти не слышимая из-за шума дождя. Аккуратно переступая через валяющиеся на полу баночки с краской, альбомы, карандаши, Ангел вел меня к постели. Поцелуи становились все жестче и требовательней, движения - медленнее и интимнее. Избавив меня от рубашки, Мик спускается к пряжке ремня, но я не даю расстегнуть его. Я крепко сжимаю его пальцы, отвожу руки в стороны. Нежно прикасаясь к израненной коже, я снимаю с него свитер и отправляю на пол. Из груди Ангела вырывается стон, но он все равно пытается прикрыться руками. Я снова не даю ему это сделать. Ангел проводит пальцем по моей щеке, собирая капельки влаги, стекающие с волос, и от этого движения по телу разливается сладкая истома. Но насладиться близостью мне не суждено. Неожиданно тихая музыка сменяется резким мотивом, под ноги бросается что-то вопящее и черное. То, что происходит дальше похоже на дурной сон. Падая, Ангел хватается за меня и оказывается зажатым между мной и кроватью. Скатившись на пол, пытался привести его в вертикальное положение, но тело словно свело в эпилептическом приступе, но чутье подсказывало, что это не так. Я почувствовал на губах вкус крови. Кажется, я прокусил губу. Пока мысли метались в голове , словно стайка встревоженных голубей, юноша сполз на пол. Крупная дрожь сотрясала его хрупкое тело, зрачки расширились - ему больно. Ангел задыхался - судорожно хватал воздух, не в силах проглотить его снова хватал еще. Я должен был что-нибудь сделать, но в голове было пусто, словно кто-то стер все знания, которые передала матушка. Ангел судорожно втягивает воздух, обнимая себя руками, пытаясь расчесать, стянуть с себя кровоточащие язвы, по щекам его текут слезы. Дрожащими руками беру его лицо в ладони и заставляю посмотреть на себя. - Посмотри на меня. С тобой уже было такое? Судорожный вздох и положительный ответ. - Таблетки? Нет? Тогда смотри на меня. Посмотри на меня, Мик! - я сорвался на крик. - Все хорошо. Сейчас все пройдет. Это были самые ужасные десять минут в моей жизни. Звук бьющего сердца отдавался где-то в висках, в ушах шумело, руки вспотели. В тот момент я готов был просить у Бога, в которого никогда не верил, всех святых и прочих всесильных личностей, чтобы это скорее кончилось. Через несколько минут Ангелу стало лучше, он позволил отнять руки и прижать к себе. Он еще мелко дрожал и часто дышал, но волна страха и боли сошла. Мне тоже стало легче дышать. Я просто перебирал пряди мокрых от пота светлых волос, замечаю кровоточащую ссадину на лбу, шептал, как мне казалось, успокаивающие глупости. А сам медленно осознавал, что это конец. Конец так и не начавшимся отношениям. Конец общению. Конец всему. Успокоившись, Ангел отстранился и посмотрел на меня отсутствующим взглядом. В свете свечей он был похож на труп. Не сказав ни слова, Микхаэль поднялся на ноги, поднял и надел свитер. В такой же тишине он достал еще несколько свечей, но зажигать не стал. Вместо этого он подошел к заклеенному газетами окну и устремил взгляд куда-то сквозь них. Тишина становилась невыносимой. Уж лучше бы он кричал на меня, сказал какой я урод, выгнал бы, в конце концов. Но Ангел молчал. И это молчание становилось все тягостное. За окном раздался очередной раскат грома, что-то черное метнулось ко мне на руки. Кошка. Я погладил животное по спине, невольно залюбовавшись её красотой. - Её зовут Черника. - сообщил абсолютно сухой голос Ангела. - А ее сестру - Ведьма. Услышав свое имя, Черника подняла голову, чихнула и снова свернулась клубочком у меня на руках. В комнате повисло удушающее молчание. Терпеть больше нет сил. - Ангел, прости... Он все так же стоит у окна, сгорбившись, спрятав от меня лицо и, кажется, я даже слышу тихие всхлипы. - Ангел... Мик стоит, засунув руки в рукава своего старого, разношенного свитера. Его хочется защитить от всего мира, таким хрупким и беззащитным он сейчас кажется. - Прости меня, Ангел. Прости, пожалуйста. Я обещаю. Обещаю тебе, ты больше никогда не почувствуешь боли. Не почувствуешь моих прикосновений. Только дай мне еще один шанс. Дай мне возможность быть рядом. Это все, что мне нужно. Потому что вся моя жизнь - это ты, Ангел. Это был провал. Это был грандиозный провал. Едва сдерживая рвущееся недовольство, я встал с пола, аккуратно переложив кошку на постель, поднял рубашку: мокрую и противную. Я стоял в дверях, когда Ангел заговорил. - Я не Ангел, Марк. У меня есть имя. Тебе придется запомнить это. В ту ночь, когда я получил самое большое счастье своей жизни на улице шел дождь.