- 4 -
Сначала я решил отменить следующий сеанс массажа, набрал номер Ханя, даже нажал кнопку вызова, но через миг вызов отменил. Это походило на бегство ― вот что пришло мне в голову. И это совершенно не в моём характере. Если убежать один раз, то там и второй, третий, десятый, пока однажды бегство не станет привычкой. Когда-то я это уже проходил и знал, что бороться с этим трудно. Мне бы не хотелось снова заниматься чем-то подобным, поэтому бегство отпадало сразу же. Я прогнал пару раз несколько кусков танца без музыки, кое-что исправил и вернулся к мыслям о Лу Хане. Хане. Пожалуй, самым умным стал бы откровенный разговор с ним. Просто прийти на сеанс и с самого начала спросить, чем он руководствовался. Если это просто работа, и ему так нравится, то ладно. Достаточно будет воспринимать это как часть сеанса и не рассчитывать на что-то большее. "Рассчитывать на что-то большее", да? Я криво улыбнулся собственному отражению в зеркале и чуть сдвинул левую ступню, добившись лучшей устойчивости. То, что я вообще допускал подобную мысль ― о большем, говорило явно не в мою пользу. Но я никогда не пытался умалить красоту Ханя, оспорить или сделать вид, что её не существует. Хуже того, я порой представлял себя им, словно был им на самом деле или играл его роль, влезал в его шкуру. Интересно, что бы на это сказал психолог? Или меня отправили бы сразу к психиатру? Поворот в замедлении, лёгкий наклон, шаг влево и медленно подтянуть правую ногу в испанском стиле. Сюда бы ещё шальной взгляд, но это позже, пока такой подвиг не в моих силах. Так вот, если Хань сделал это только из профессионального интереса и пренебрежения моралью, что ж, я это приму и с этим смирюсь. Но что, если Бэкхён прав? Мало ли, в жизни всякое случается ― даже бред Бэкхёна порой сбывается. Что, если я в самом деле нравлюсь Ханю? Ответа я не знал. Настолько не знал, что забыл о танце и просто остановился. Мне и так непросто с людьми во всех отношениях, что уж о симпатии говорить. Показывать эмоции на сцене легко, но в реальности это превращалось для меня в невыполнимую задачу. На сцене эмоции порождали музыка и танец, и эти эмоции принадлежали к конкретному временному отрезку. Я мог бы поклясться головой, что больше никогда в жизни не испытаю именно такого букета эмоций, поэтому не существовало ни одной причины, чтобы скрывать их от людей. Эти эмоции на самом деле принадлежали не мне, а тому образу, что я создавал в момент своего появления на сцене. Часть меня, но не весь я. Лишь одна из миллиона граней. И именно поэтому я никогда не испытывал боязни сцены, потому что недостаточно увидеть часть меня и узнать меня настоящего. Во мне таких кусочков из граней и образов гораздо больше, чем будет выходов на сцену, которые я смогу совершить за всю свою жизнь. Собрать их воедино и сложить мозаикой истинный портрет не сможет никто и никогда. Хотя мне порой хотелось, чтобы у кого-нибудь получилось меня разгадать. На секунду всего лишь и очень редко, но такое желание иногда появлялось. И оно меня пугало. Новых сообщений от S по-прежнему не приходило. В нормальном состоянии и вне сцены я всегда оставался замкнутым, казался людям вокруг холодным и неприветливым, непроницаемым. Но так было лучше для всех. А при необходимости я всегда мог отыграть образ, который создал для камер и прессы. Когда знаешь, чего люди ждут и что им нравится, это так же просто изобразить, как щёлкнуть пальцами. Главная проблема в случае с Ханем заключалась именно в том, что мне трудно было подпустить ближе к себе нового человека. Честно говоря, я вообще не умел этого делать и не представлял, как остальные решают подобные вопросы. Своих друзей я мог пересчитать по пальцам, и друзьями они стали сами по себе и без моего участия в процессе, как бы забавно это ни звучало. Бэкхён однажды сказал, что меня надо просто принимать таким, какой я есть. Что ж, он это умел, что бы это ни значило. Наверное, другие мои друзья умели тоже. Но я понятия не имел, способен ли на это Хань. Даже если я ему нравился ― мечтать не вредно ― буду ли я ему нравиться по-прежнему, когда он поймёт, как со мной трудно?***
― Гляди, это твой двойник! ― Бэкхён потыкал в стекло, за которым лениво ползала черепаха. ― Наглядная демонстрация! Та-ра-ра-рам! Он деловито вытянул руку над кромкой стекла и постучал кончиком пальца по панцирю. Черепаха немедленно убрала голову и конечности внутрь, превратившись в подобие булыжника. ― Не смешно. ― Вот именно! А выглядит мило, как считаешь? Милым выглядел Бэкхён, потому что мне хотелось открутить ему голову, но рука не поднималась. ― Это твоя нормальная реакция на любого незнакомого человека и попытки стать к тебе ближе. Такое впечатление, будто ты носишь в себе невиданное сокровище и не собираешься никому его показывать. Попахивает высокомерием и самоуверенностью, верно? ― Ты действительно так думаешь? ― Неа, но только потому, что мне хватило терпения наблюдать за тобой и за твоими играми в прятки. И принимать это как данность. Ну и вообще, мне нравятся черепашки. Что на это можно ответить? Я не представлял. ― И мне нравится сокровище, которое я всё-таки увидел, ― тихо добавил Бэкхён. ― Знаешь, часть меня хочет, чтобы ты был более открытым и простым, умел подстраиваться под окружающих, но другая часть понимает, что это неправильно, ведь тогда ты станешь уже кем-то другим, а не тем Ким Чонином, которого я знаю. И ведь я всё-таки сумел тебя разглядеть, значит, сможет и ещё кто-то. Слабое утешение, но Бэкхён прав ― я не хотел ничего менять, меня и так всё устраивало. И меня никогда не смущало количество моих друзей, потому что не в количестве дело, а в качестве. С качеством был полный порядок.***
Я пришёл на следующий сеанс ― за пятнадцать минут до начала, как и всегда. Улыбающийся Чанёль придвинул ко мне стакан и попытался пошутить в своём стиле. Я привычно ограничился кивком и слабым намёком на улыбку, обойдясь без слов. Чанёля хватило на пару попыток завязать беседу, после чего он переключился на другого клиента. Интересно, он тоже наблюдает и учится принимать меня таким, какой я есть, или банально подбирает ключ? В назначенный срок меня пригласили в салон, где ждал Хань. Я хотел поговорить с ним сразу, но передумал и решил сначала сходить в душ. Разговор разговором, но сеанс вполне официален, как и отчётность. До чего бы мы ни договорились, и он, и я обязаны следовать порядку и расписанию. Мне бы не хотелось отнимать у него время или создавать ему проблемы на работе. ― Вы не против, если я тоже разденусь? С вами тяжело работать, не хочется потом возиться с промокшей от пота одеждой. Этот человек определённо умел выбивать меня из колеи и вводить в состояние ступора. Из головы мгновенно вылетели все заготовки для разговора, когда он потянул вверх жёлтую футболку. Я вообще забыл напрочь, о чём собирался с ним разговаривать. Стоял себе столбом и пялился на него, разглядывая шею со спадавшими на неё мягкими завитками волос, плечи, спину, руки... и поражался тому, какой он светлый и аккуратный. Внутренний голос ехидно сообщил, что не в моих привычках так пристально смотреть на парней, но тут же задушенно захрипел, когда я бесцеремонно скрутил его и отправил пинком в самый дальний угол сознания. Какая разница? Это просто красиво, а красота ― аксиома, которая не нуждается в пояснениях или доказательствах. Либо она есть, либо её нет. Мне пришлось крепко ― до боли ― сжать кулаки, чтобы подавить почти непреодолимое желание прикоснуться к Ханю. Стараясь не смотреть больше в его сторону, я кое-как добрался до софы и неуклюже плюхнулся на неё, привычно растянулся на животе и уткнулся лбом в скрещенные руки. К чёрту. Желание обладать красотой никого ещё не оправдывало, как и желание стать этой красотой хотя бы на пару секунд. Но меня пугала собственная одержимость, которую я вдруг осознал. Я смотрел на Ханя минуту назад и отчётливо понимал, что хочу забрать всё это себе вопреки здравому смыслу и всем существующим правилам. Потому что он был таким, каким мне, наверное, никогда не стать. Моей противоположностью? Возможно, но это неважно. Пускай в этом разбираются психологи вместе с психиатрами, если хотят. Куда больше меня заботили собственные желания, чем анализ причинно-следственных связей и метаморфоз восприятия. Сейчас я видел в нём себя. Того себя, каким мне хотелось бы стать когда-нибудь. Я знал, что это совсем не идеальное отражение моих стремлений, да и не отражение вовсе, потому что Хань ― это другой человек с собственными мечтами и характером, но это сходство и совпадения... Мне никогда не попадалось ничего подобного, ничего, что настолько точно отражало бы мою мечту. Боль от уверенного прикосновения немного меня отрезвила. Проклятый массаж, о котором я успел забыть. Всё правильно, я же тут только ради этого. Вроде как. И Хань сейчас сражался с моими окончательно одеревеневшими мышцами. Причём в их твёрдости были виноваты не только нагрузки, но и те мысли, что кишмя кишели в моей голове. Шумный вздох и лёгкое прикосновение к плечу. ― Кажется, сегодня опять нужно начать с другой стороны, ― пробормотал Хань. Нет уж, сегодня с другой стороны начинать точно не стоило. Я же не смогу смотреть на него, когда он остался без защиты в виде бесформенной и мешковатой одежды, прятавшей обычно его тело. ― Может, не нужно? ― спросил я, отчаянно стараясь совладать с тихой паникой. ― По-другому никак, ― отрезал Хань. И мне пришлось перевернуться на спину. Предсказателям следовало бы пересмотреть свои прогнозы по поводу конца света ― он уже настал. Даже беглого взгляда на Ханя в одном жёлтом полотенце на бёдрах хватило за глаза, чтобы ощутить подозрительную активность в районе полотенца собственного. Я не хотел этого, не думал об этом, но мои впечатления стремились показать себя во всей красе против моей воли. Хань спрятал улыбку, закусив губу. Но я увидел эту улыбку, и это лишь усилило моё смущение. Просто здорово! Ещё никогда я не оказывался в такой идиотской ситуации. Глупо притворяться, что всё в порядке, лучше уж честно признаться, что я ни черта не готов к сеансу массажа. ― Наверное, мне лучше уйти, ― сжав волю в кулак, подытожил я. Хань повёл плечами и неожиданно поставил колено на софу. Через миг он сидел на мне, сжимая ногами мои бёдра. ― В этом нет необходимости. В большинстве случаев возбуждение является частью массажа. Это нормально и естественно. ― Пока он задумчиво рассказывал мне всё это, его пальцы легко перебирали мышцы у меня на правом боку. Приятно, но немного щекотно. ― В вашем конкретном случае это даже хорошо, поскольку тело постепенно обретает пластичность. Видите? Ни черта я не видел, кроме него. И перестал что-либо воспринимать, потому что ощущал лёгкое ненавязчивое трение о его тело сквозь сомнительную преграду в виде полотенца. А он вёл себя так, словно ничего странного не происходит. Как будто вообще не чувствовал чужой стояк в опасной близости от своей задницы. Ему наплевать? Или он жаждет огрести кучу неприятностей на свою пятую точку? Или ему нравится? Пока я мучительно искал ответ, он поёрзал на мне. Как будто специально... Именно. Поймав его взгляд, я убедился окончательно, что он сделал всё намеренно. И он прекрасно знал, что я это понял. ― Если вы не против, я продолжу. Не беспокойтесь, я всё сделаю сам. Я был очень даже против, но язык будто прилип к гортани намертво. А потом не осталось вовсе ничего осмысленного в голове, потому что Хань стянул как своё полотенце, так и моё, и оба полотенца свалились на пол. Внезапно его лицо оказалось у меня перед глазами, тихий выдох долетел до моих губ. Хань не собирался меня поцеловать ― он уже целовал. Его пальцы до боли впивались мне в плечи, а вот губы были нежными и даже немного робкими. От этого контраста прикосновений голова шла кругом. Я потерялся в ощущениях и не сразу понял, что уже сам целую его, ловлю его губы, покусываю и провожу по ним языком, словно так лучше и чётче смогу разобрать его вкус. Мягкие волосы под моими пальцами, гладкая кожа, изысканные черты лица, маленькое уплотнение под нижней губой, безупречные линии шеи... Он просто потёрся кончиком носа о мой подбородок, а отозвалось всё моё тело, заставив его осторожно поёрзать и чуть сильнее наклониться ко мне. Хань потянулся за глиняной чашкой для масла и наклонил её надо мной. Отставив чашку, принялся медленно распределять масло по коже. Ему вскоре пришлось пересесть ближе к моим коленям, чтобы нанести масло на живот и на бёдра. Глупо было думать, что он обделит вниманием напряжённую плоть, которая минуту назад тёрлась о его ягодицы. Его руки напоминали сейчас благословение и проклятие одновременно. Хорошо ещё, что он довольно быстро вернулся на место и потребовал поцелуй. Хань перехватил мои руки, когда я прикоснулся к его бёдрам. Он аккуратно прижал запястья к софе, заставив меня выпрямить руки вдоль тела, отпустил и после быстрого поцелуя тихо напомнил: ― Во время сеанса прикасаться может только мастер. Как чудно, но мне необходимо было потрогать его, коснуться, изучить на ощупь. И это желание было сильнее, чем любое иное. Подумав, я поднял руку и протянул ему. Он непонимающе уставился на мою ладонь. ― Возьми и прикоснись сам. ― Кажется, я улыбнулся, когда произнёс его имя. ― Хань? Он понял, хоть и не сразу, осторожно взял мою ладонь и притянул к собственной груди, нарочито медленно повёл моей рукой по коже сверху вниз. Прикрыв глаза, я упивался ощущениями. Гладкое на твёрдом, выпуклая вершинка соска, чуть выступающие рёбра, потом ― едва заметно подрагивающие мышцы живота. Неторопливое путешествие обратно вверх ― вот ключица, напряжённая шея, аккуратный подбородок, губы... Он губами поймал мои пальцы, облизнул и чуть сжал зубами, поставив точку в этом незабываемом путешествии. Я хотел его, но всё ещё не мог признаться в этом. Ему, не себе. С собой я буду разбираться позже. Но когда он прильнул к моим губам и позволил поцеловать его, кончиком языка провести по кромке зубов, задеть нёбо и прикусить его язык, вновь проникнуть глубже, чтобы после мы оба смогли судорожно втянуть в себя воздух, чуть отстранившись, я сказал то, что говорить не собирался, да и не ожидал от себя самого. Хань на миг замер, но в следующую секунду зажал мне рот ладонью и согрел мягким поцелуем шею. Не одним поцелуем. Он целеустремлённо спускался вниз по шее, добрался до груди, где перестал осторожничать и проявил страстность. Затем уже обе его ладони гладили мой живот. Он выпрямился, чуть приподнялся и тонко улыбнулся, когда я невольно потёрся ноющим от усилившегося возбуждения стволом о ложбинку меж его ягодиц. Его проворные пальцы пробежались по всей длине от основания к головке, и он уверенно направил мой член в себя. Медленно опускался, опасаясь сделать то ли вдох, то ли выдох. А я плавился от чувства единения с ним: мягкий трепет его тела, сладкое давление, острое ощущение движения в гладкой тесноте... Это было лучше, чем я мог себе представить. Не знаю, что забыли мои руки на его бёдрах. Они прикасались к коже на внутренней стороне, гладили низ живота и чутко улавливали дрожь его мышц. Хотя больше всего меня поразила реакция его тела на моё проникновение в него. Хань и так испытывал возбуждение раньше, но в тот миг, когда я полностью его заполнил, он отреагировал так, словно почти достиг предела. Кажется, Ханю не очень понравилось то, что я всё ещё могу связно мыслить. Знал бы он, чего мне это стоило. И я не хотел навредить ему, поэтому безжалостно глушил удовольствие, старался не замечать его. Хань сам всё испортил, принявшись двигаться на мне. Темп, который он выбрал, никто не рискнул бы назвать осторожным. Он сходил с ума сам и делал со мной то же самое. Я умел терпеть боль, а удовольствие немного на боль похоже, но я не железный. Мы вместе скользили ладонями по влажным от масла и пота телам, сплетали пальцы, пытаясь замедлить друг друга, но ничего не получалось. Едва меня догнала мысль, что сейчас всё закончится, Хань отпрянул, лишив меня своего внутреннего жара. Он вытянулся на софе рядом, тяжело дыша и кусая губы, затем почти неслышно позвал: ― Иди ко мне... Наверное, я ждал именно этих слов всё время. Не знаю. Просто это походило на переключатель. Щёлк ― и всё встало на свои места, исключив сомнения и путаницу. И я прикасался к его лицу руками и губами, изучая изысканные черты, упивался совершенством его шеи, измерял поцелуями плечи и грудь, прижимал его к себе так сильно, что он почти задыхался. Но мне было необходимо ощущать его желание всем телом, чувствовать, как доказательство его возбуждения прижимается к моему животу, как напрягаются выпуклые мышцы на его бёдрах, как подрагивают ступни, задевая мои лодыжки. Я прихватывал губами кожу на его шее, не стесняясь прикусывать её зубами, делал то же самое с сосками, сравнивая их цвет с цветом его кожи, и пытался осознать, что моё желание осуществимо. Быть может, я никогда не смогу стать Ханем, но быть с ним ― могу вполне, и это ― равноценно. Я вошёл в него, сорвав с его губ тихий стон. Ещё лучше, потому что его голос я мог бы слушать вечно. Бедная софа не выдержала нашей страсти и вскоре принялась поскрипывать, как ни странно, это совершенно не раздражало. Я сжимал ладонями его бёдра, а он ловил руками мою голову, перебирал влажные от пота волосы и тянул к себе, чтобы красть поцелуи время от времени. А ещё он не закрывал глаза, и мне казалось, что это гипноз или что-то в этом духе, потому что я никак не мог выбраться из блестящей тёплой глубины, окружённой длинными ресницами и усыпанной лукавыми искорками. Когда огонь, так сказать, угас, я свалился на софу, утянув за собой Ханя. Просто лежал, ощущая на себе его горячее тело, и гладил по спине. Мы даже толком не отдышались, а он вновь искал мои губы, чтобы после отстраниться и напомнить, зачем я сюда пришёл. Не знаю, где он черпал силы, чтобы мять и ощупывать все мышцы на моём теле, нажимать пальцами и тянуть, прогоняя напряжение и усталость и наполняя новой силой. И в душ со мной Хань не пошёл, хотя, скорее всего, это было самым благоразумным решением. Из душа я выбрался и застал его за заполнением журнала. Он сидел на стуле, завернувшись в полотенце, и даже не обернулся, когда я приблизился к нему. Я стоял и смотрел на его склонённую голову и не знал, что должен сказать. Пригласить его куда-нибудь? Просто поблагодарить? Спросить, сможем ли мы... Вот в такие минуты я как никогда отчётливо понимал все преимущества старомодных способов знакомства, когда отношения точно начинались не с секса, а с чего-то более многозначного, оставлявшего простор для двусмысленности. Секс простора для двусмысленности не оставлял. Никакого. "Я тебя трахнул, мне понравилось. Повторим?" Я, скорее, откусил бы себе язык, чем сказал бы нечто подобное Ханю. Но прямо сейчас я знал слова, какие никогда ему не скажу, и не знал, что сказать бы хотел. Звуки в слова отказывались складываться, как и чувства. Поэтому я продолжал стоять и смотреть. Бэкхён прав, я совершенно не умел подстраиваться под людей и находить с ними общий язык. ― Господин Ким, я буду ждать вас... ― отстранённо начал Хань. ― Чонин. Он вскинул голову и посмотрел на меня, потом едва заметно улыбнулся и кивнул. ― Чонин, буду ждать тебя послезавтра в это же время. Постарайся сбалансировать свои нагрузки. Всего доброго. ― Хань снова улыбнулся, но по-другому ― ярко и лучисто, словно солнце проблеском из-за туч показалось. Прихватив свою одежду, он ушёл в душ, оставив меня одного. Вот и поговорили... Прислонившись плечом к двери, я терпеливо ждал, пока он выйдет. По-прежнему не знал, что должен говорить ему, но мне необходимо было прояснить, что же между нами происходит. Хань удивился, обнаружив, что я ещё не ушёл. Он одёрнул футболку и вопросительно посмотрел на меня. ― Я хотел спросить. ― О чём? ― То... что было... это... ― Да уж, образчик красноречия, нечего сказать, но связные фразы не получались. ― Это просто было, раз уж мы оба этого хотели. Прости, мне действительно нужно идти, к тому же, мы ещё увидимся, верно? ― Он прихватил куртку и сумку и проскользнул в дверь раньше, чем я успел найти нужные слова, чтобы задержать его.