Хикиваки

- 10 -

Хань сидел рядом и держал в руках стакан с шоколадным коктейлем. Поскольку он так и не притронулся к напитку, я понял, что это для меня. Надо же... Впрочем, мне пока не дали возможности отвлечься и получить коктейль. Хань наблюдал за вознёй вокруг меня и смотрел, как на моё лицо ложатся краски ― слой за слоем. ― На подбородок оттенок посветлее. ― Никаких резких теней. ― Больше блеска на губы. Я устало прикрыл глаза и позволил повернуть мою голову чуть влево. Кожу погладили мягкой кисточкой у виска. Мне очень хотелось рассмеяться, но я сдерживался изо всех сил, хотя воображение живо рисовало перед мысленным взором картину "После выступления". После выступления все эти слои красок поплывут, смешавшись с потом. Меня оставили в покое буквально на минуту, но Ханю хватило этого времени, чтобы вручить мне стакан. ― Слова помнишь? Произношение? ― Не издевайся. ― Даже не думал. Повтори, ну? ― Это уже... ― Просто повтори. Я послушно проговорил слова из своей партии по-китайски. Хань нашёл семь ошибок. Пришлось повторять ещё три раза, пока он не кивнул довольно. И я припал к шоколадному коктейлю, спровоцировав душераздирающий вопль одной из девушек по поводу состояния моих губ. Ну и чёрт с ними, мне слишком сильно хотелось пить. ― Надеюсь, я не облажаюсь с танцем. С Бэкхёном в паре было бы легче. ― Если облажаешься, ты труп, ― пообещал я с каменным лицом. ― А если ты облажаешься с китайским, ты тоже труп. ― Хоть раз, но облажаюсь. Прости, китайский ― это точно не моё. Было бы лучше доверить мою партию Тао, но выпустить на сцену двух новичков никто не рискнул. ― Дело не в новичках, а в танце. Если ты не будешь танцевать, выступление покажется весьма бледным. ― Хань отобрал у меня опустевший стакан. ― Странно слышать это от тебя. ― Почему? Потому что я тебя ненавижу? Может быть, но я же не идиот и прекрасно вижу разницу, когда танцуешь ты и кто-то другой. В конце концов, я смотрел на тебя больше двух лет и выискивал недостатки. ― Ты страшный человек, а теперь двигай ― у нас мало времени. Мы были готовы к выходу и просто ждали последние минуты. Я прислонился плечом к металлической опоре и прикрыл глаза. ― Совсем не волнуешься? ― Хань почти коснулся губами моего уха. Вовремя, да уж. ― Неа. ― А если слова забудешь? ― Гореть в аду буду после выступления, поэтому заранее волноваться смысла нет. ― Толстокожий. ― Ну уж какой есть. Просто дыши. Всё будет отлично. А теперь ― вперёд. С левой. И мы красиво вылетели на сцену под открывающий проигрыш Lightsaver. Дальше пошло проще: Хань пел, а я танцевал. Каждый на своём месте и занят тем, что умеет. На рэп-партии Хань умудрился не перепутать ноги, поэтому сделал всё отлично, правда, поворот был чуть скованным, но вряд ли это заметил хоть кто-то. Чёрт его знает, справился ли я настолько же хорошо с китайским, как Хань с танцем, это будет иметь значение позже. Заключительная часть, поддержать Ханя, пока он допевает партию Бэкхёна, последние отзвуки и шквал аплодисментов. Хань незаметно сунул мне в ладонь салфетку и улыбнулся, потом помахал толпе. Ещё несколько вопросов от ведущих и можно будет уйти. Это был не мой день, потому что вопросы адресовали именно мне. Хань потянулся ко мне и шёпотом поведал по-корейски, чего от меня хотят. Довольно предсказуемо ― от меня хотели танцев. Пришлось сунуть влажную салфетку обратно Ханю и выйти вперёд с коротким экспромтом под настроение. Снова вопли, выкрики, аплодисменты и опять вопросы. Нас отпустили минут через пятнадцать. Метания в гримёрке, снятые костюмы, масло на лицах, футболки, шорты и кроссовки, минимум вещей ― и быстрый галоп в автобус. На ходу нам сунули по бутылке воды, пластиковому контейнеру с перекусом и подушке. Мы устроились в хвосте салона, раскрыли пару окон, чтобы организовать хоть слабое движение раскалённого от жары воздуха, и задёрнули занавеси везде, где могли. Тень дарила почти осязаемый намёк на прохладу. Быстро заморить червячка и вытянуться на разложенном кресле, небрежно скинув кроссовки, ― мечта идиота сбылась. ― Что скажешь насчёт танца? ― Поворот. Нужно отточить поворот ещё немного. В остальном ― прекрасно. И ничего не говори о моём китайском, я и так знаю, что он хромает на обе ноги. ― Знаешь, у тебя такой жуткий акцент, что вряд ли кто-то заметил пару проколов в произношении. ― Спасибо. ― Всегда пожалуйста. Тебе не жарко? Как ты можешь спать в такой духоте? ― Я почти сдох от жары, не волнуйся. Просто так лучше переносить поездку. Долго до Чанша? ― Нормально. Должны выжить. Вязкая и тягучая тишина длиной в полчаса, ровный ход автобуса по дорожному полотну, плавные остановки на перекрёстках, вновь движение. При желании можно расслышать, что за песня звучит в наушниках у Ханя, но мне было лень напрягаться. Я почти задремал. Почти. Прикосновение мягких губ мгновенно меня встряхнуло. Поцелуй получился таким же тягучим, как тишина знойного дня. ― Перестань. ― Хань не послушался, поэтому я тихо попросил после очередного поцелуя: ― Пожалуйста. ― Не могу. ― Можешь. Хватит играть со мной. Я ведь уже сказал ― ты победил. Тебе больше не нужно притворяться и добиваться моего признания. Да и всё равно это не для меня. Я не могу жить, подчиняясь капризам. Не могу быть таким, как ты. Не могу быть так близок с человеком, которому от меня нужно, в сущности, немногое. Я... ― Ты хочешь всё или не хочешь ничего, ― продолжил за меня Хань. ― Я это знаю. ― Тогда зачем тратишь на меня своё время? ― Я невольно запрокинул голову, когда он провёл губами по моей шее. ― Наверное... наверное, затем... ― он тронул поцелуем кожу над ключицей, ― затем, что я хочу тратить своё время на тебя. Вот так, да? Ладно. Я дёрнул его на себя, свалил на кресло, повернулся и прижал покрепче. Хань спокойно смотрел на меня снизу вверх. Уголки его рта едва заметно подрагивали, словно он старательно пытался спрятать улыбку. ― Почему? Ведь со мной "так легко, что подробности просто скучны и неинтересны", ведь так? ― Не о том думаешь, ― фыркнул Хань. ― С тобой действительно было легко. Я подумать не мог, что ты позволишь мне прикасаться к себе. Предполагал, что потрачу уйму времени на сближение и соблазнение. Получилось всё совсем не так. Получилось наоборот. И именно поэтому с тобой было очень легко. Это во-первых. А во-вторых... Неужели ты в самом деле думаешь, что я захочу кому-то рассказывать о нас? И о том, что между нами было? Разве это не принадлежит только нам двоим? ― И только поэтому ты учился у мастера Чуна? ― Пожалуй. Но я хорошо учился, уж ты-то это знаешь. ― Может быть. Только я так и не понял: ты добился того, чего хотел, или нет? Или всё это... Хань помотал головой, обхватил меня руками за шею и заставил свалиться на него. ― Я хотел попасть на сцену задолго до встречи с тобой. И ты не помнишь, как из нас двоих выбрали тебя, а меня отвергли. И ты ещё относился ко мне так, словно не подозревал о моём существовании. Даже если ты в самом деле не подозревал, я не мог этого знать. Ну а вид у тебя всегда надменный, так что... Я тебя ненавидел. ― Мне не особенно хочется слушать всё это, ― пробормотал я, уткнувшись носом в мягкие завитки его светлых волос. ― Придётся, так что не рыпайся, ― отрезал Хань и продолжил: ― Я следил за тобой, смотрел все шоу, передачи, интервью, старался попадать на все концерты. ― Твоя ненависть, должно быть, влетела тебе в копеечку. ― Не язви. Так вот, я следил за тобой, писал сообщения... ― Почему S, кстати? ― Потому что Сасым. Или Сунрок, ― хихикнул Хань. ― Олень... ― дошло до меня. Точно, по-корейски "олень" начинался на "с". ― Именно. Так вот, я следил и писал сообщения, и видел тебя на сцене. Наверное, тогда я и смирился с выбором судей, потому что смог разглядеть, что ты собой представляешь. С одной стороны, я понимал это, с другой ― не мог забыть твоего отношения. И вот как-то всё это переплелось и вылилось в те самые последствия. Я хотел, чтобы ты увидел меня, признал и оценил. ― Получилось. ― Нет. ― Хань помотал головой и запустил пальцы в мои волосы. ― Ты увидел меня, признал и оценил, но я ничего не испытал... Нет удовлетворения, понимаешь? ― Не очень. ― Лежать, прижимаясь к Ханю, было невыносимо. И так жарко, а его тело обжигало даже сквозь одежду ― жарче вдвойне. ― Ну вроде бы я получил то, чего хотел, но удовольствия никакого. ― Он помолчал. ― Потому что не получил тебя. ― Что? ― Ничего. Я просто тут подумал о твоих словах, что тебе нужна определённость... и... неважно. Победив, я умудрился проиграть, ― вот на что это похоже. ― По-моему, тебе просто дурно от жары. Водички? ― Иди ты к чёрту! ― сердито выдохнул мне на ухо Хань и жадно поцеловал, заставив забыть о бутылке с водой. Мы едва не свалились с кресла ― было жутко неудобно. Да ещё и рисковать не хотелось ― вдруг кому-то приспичит заглянуть в салон автобуса, поэтому сбрасывать одежду мы не стали. ― Горячий... ― прошептал в перерывах между поцелуями Хань, запустивший руки мне под футболку. Я молча и сосредоточенно стягивал с него шорты вместе с бельём, до колен ― вполне сойдёт. Оставалось надеяться, что разложенное кресло в состоянии выдержать разнообразные перегрузки ― даже такие. Пока я тонул в объятиях Ханя и прижимал его к себе, рассеянно думал, что не стоит строить воздушные замки заранее. В том, что и как сложится дальше, виноваты всё равно будем мы оба. Пока что у нас есть одна сцена на двоих ― хотя бы до Пекина, и мы есть друг у друга, причём Хань, кажется, не собирался больше ускользать, а ведь я хотел именно этого. ― Надеюсь, теперь тебе не нужно ходить в салон ради массажа? ― Хм... я ненавижу массаж, так что я никогда туда не ходил ради этого. ― Почему же... ― Хань тихо застонал, крепче обхватив меня сразу и руками, и ногами, и продолжил: ― из-за чего же ты ходил туда? ― Не обольщайся... Из-за шоколадного коктейля Чанёля. ― Ты неисправим. ― Я знаю. ― Мог бы сказать, что приходил из-за меня. ― Сначала всё-таки был коктейль, ты случился немного позднее. ― Зараза... ― Он умолк ― я постарался лишить его возможности болтать попусту всеми подручными средствами. И меня полностью устраивало то, во что вылилась наша мексиканская ничья. Нет победителя ― нет побеждённого*. И я предпочёл бы, чтобы так оставалось всегда.