Грани будущего

Моргауза, Верховная жрица и королева Оркнейских островов, сидит на походной постели в темноте, обхватив руками колени. Медвежья шкура укрывает ее худые плечи, в ногах уложены разогретые камни, щеки горят - но королеву знобит. Теперь все иначе, шепотом твердит она сквозь зубы, слушая тяжелое дыхание спящего Лота. Все иначе, именно так, как должно было сложиться изначально. Теперь нет никаких эринских девок - есть только она, единственная, и ни вторых, ни третьих при ней, и ей достаются все его ласки и все его семя. Он приходит к ней каждую ночь и берет ее, доводя до исступления, и засыпает рядом до утра, чтобы днем выполнять все ее желания по едва заметному движению мизинца. Шестнадцать лет она шла, ползла к этому, выцарапывала у судьбы, продав десятки чужих душ и свою собственную. И наконец-то добралась. Королева Оркнеев оглядывается на мужа. Лицо Лота скрыто ее тенью; с мощного расслабленного плеча на спину уходят четыре широких, побелевших от времени рубца - эту рану одним взмахом лапы нанес ему разъяренный медведь много лет назад. По всем Оркнеям тогда забивали скот и жгли на кострах, чтобы молитвы о выздоровлении короля с дымом поднялись до богов... Слишком много медведей. Слишком. Королеву Оркнеев передергивает от дурного предчувствия. Когда не видно лица, легко представить, что Лот спит обычным сном усталого человека. Что безучастные глаза с огромными зрачками закрыты, а не смотрят сквозь нее. Никогда прежде она не думала, что властвовать над чужой волей и над чужим разумом так тяжело. Первое время Моргауза будто пыталась обуздать пожар; потом - она точно не помнит, на какой по счету день, - диковатые глаза Лота погасли и налились матовой чернотой, как обращенная в камень лава. А вот ее, Верховную жрицу и королеву, словно начинили тлеющими углями, в руки дали раскаленное железо и с тех пор непрестанно подгоняют огненным бичом. Вот когда она впервые в жизни ощутила страх - лютый страх, вгрызающийся в разум, ломающий волю и веру. - Я горю заживо, - бормочет Верховная жрица, раскачиваясь из стороны в сторону, - горю заживо. Утер Пендрагон все-таки отправил ее на костер. И ей уже не суждено увидеть, как он сам корчится в пламени. В священном круге, среди высохших листьев папоротника и вереска, под бледным небом в багровых прожилках небом ледяной безжалостный ветер трепал края ее кроваво-красного плаща, гнал на нее горький дым костра, и она кричала духу Нимуэ: "Ты не говорила, что будет так!" - кричала, пока не сорвала голос, а наставница только насмешливо изгибала полные губы при виде чужого отчаяния: "Ты и не хотела знать, как будет. Ты хотела его подчинения - он подчиняется". Не так, заскулила Моргауза, боги, не так! Он ходит, как Лот, и говорит, как Лот, но это не Лот. "Конечно. Или ты думала, что человек, лишенный воли и разума, останется собой? Это не простенькое колдовство с приворотом". Но мне больно, рыдала она, в припадке катаясь по земле, и снег набивался в рукава и за ворот, обжигая; мне больно, мне страшно! "Ты покусилась на своего Короля Земли, не разорвав связь. Ты пробила брешь, трещины от которой разошлись слишком далеко и залегли слишком глубоко, и впереди нет ничего, кроме разрушения". Я думала, это усилит заклинание! - выкрикнула Моргауза. "Оно и усилило; теперь ты чувствуешь это по себе. Тебе следовало разорвать связь, прежде чем наносить удар". Я сниму заклятие, исступленно проговорила она, поднимаясь на колени и стряхивая налипший снег и сухие цветки вереска, я верну его, пусть даже он убьет меня. Дух Нимуэ покачал головой, и в прозрачных, некогда пронзительно-синих глазах наставницы перед исчезновением мелькнуло что-то похожее на сострадание. "Уже нет никакого смысла. Тебе некого возвращать, Моргауза". Вернись, требовала она, вернись, я приказываю! — и читала над огнем заклинания чудовищной силы, способные поднять мертвого из могилы, но ответа больше не дождалась. Исполнилось то, чего она хотела, - ее муж собрал армию, чтобы утопить Логрис в крови, мстя за ее обиды, и заставить Британию снова дрожать при упоминании его имени. Милосердие богов проявляется во всем и всегда - Лот никогда не узнает, что королева сотворила его руками и продолжает творить; что нарушено его слово; что заключен договор с Хорсой и Хенгестом, орды которых режут и жгут на своем пути все противящееся их господству в Британии; что его народ и самое имя будут преданы вечному проклятию за этот гнусный союз. Что на небе и под землей за такое милосердие больше никогда не раскроют слух ничьим молитвам в его роду. За внешней мощью короля Оркнеев никто не угадает правды. А на его королеву-ведьму боятся лишний раз взглянуть даже саксонские вожди. Разрушение, о котором говорила Нимуэ, вытягивает из нее все силы, и их не восстановить ни едой, ни сном. Она велела забить уже пятерых волков - вожаков стай, красивых, мощных зверей с густой лоснящейся шерстью и клыками, способными в один укус разорвать человеку горло; последнего приволокли этим утром, Моргауза видела, как он бился в путах прежде, чем его насадили на копья, как угасали его желтые глаза, слушала его предсмертный визг и вой. Пока саксонские варвары осаждали регедские крепости, оркнейцы свежевали волков и несли своей королеве дымящуюся темную кровь. Но все тщетно; ее тошнит волчьей и собственной кровью, тело предает королеву, не признает ни отдыха, ни помощи. За плотным пологом шатра как будто светлеет; ей так и не удалось сомкнуть глаз. Моргауза пытается вспомнить, которая по счету эта бессонная ночь, но память утекает, как вода сквозь пальцы. Дни и ночи смешала нескончаемая бессонница, где оживают и окружают ее кошмары, от которых больше негде спастись. Моргауза ложится на постель, кладет отяжелевшую голову на ладонь мужа. Было время, когда он развлекался, давая всем полюбоваться молодой королевой, поднимая ее на одной руке выше толпы. Она еще помнит восторженный людской рев, и бьющее в лицо солнце, и собственный ликующий смех. Дремотное марево покрывалом качается над ней, дразнит, задевая краем... Время было хорошо сверх меры. Когда оно было? Моргауза протягивает руку, пальцами касается шрамов Лота. О том, что ее руки иссохли настолько, что кольца приходится крепить к рукавам тонкими лентами, она старается не думать. Лот не замечает этих перемен. Лот уже ничего никогда не заметит. Кто спит с ней в одной постели? - Проснись, - Моргауза трогает мужа за плечо и просительно заглядывает ему в лицо. Нутряная, звериная нежность проступает в ее чертах, смягчая их болезненную остроту. - Взгляни на меня, взгляни, как в то утро после Самайна. Mew rigant (протокельтск. «Мой господин»), - выдыхает рабски, вложив в два слова всю душу. - Trexsamo (протокельтск. «Сильный из сильных»)... Пустые глаза короля Оркнеев послушно обращаются к ней. И тогда Моргауза плачет, зажимает зубами шкуру, подвывая и всхлипывая, сползает с походной кровати на холодный дощатый настил и корчится на нем. Неужели это - главное ее деяние? Потеряно все, кроме ненависти. Пендрагоны привели ее к этому. - Боги, пусть они умрут, - шепчет Моргауза, шумно дышит, глотая слезы. - Пусть умрут все... все.