Грани будущего

Перетянутая грудь ноет, распираемая молоком, голова кружится от запаха младенца; он теплый и сонный, даже не шевельнется, когда его передают из рук в руки, не чувствует разницы между ними; только разевает беззубый рот и снова сопит. Волосы у него темные в отца, глаза мутновато-голубые, как у всех новорожденных, но со временем станут светлее. Худой жрец прикрывает личико младенца, чтобы свет факела не мешал ему спать. В обтрепанном вороте серого одеяния ниже ключицы виден лепесток татуированного трикветра. - Ты не передумала? Она ежится под меховой накидкой; молоко только начинает перегорать, ее мучает жар, а в пещерах слишком сыро и промозгло. Одна из капель, срывающихся с потолка, падает ей на лоб, приходится отереть ее вместе с испариной. В руках ощущение пустоты; она стряхивает его на каменный пол. - Нет. Ей хочется, чтобы разговор на этом и закончился; ей слишком дурно, чтобы выслушивать уговоры, предупреждения и прочую ересь. Ей хочется лечь в постель и провалиться в сон, как в беспамятство. Напрасные мечты. - Мы позаботимся о ребенке, - кивает жрец. - Ты уверена, что он меченый? Ее верхняя губа коротко и презрительно дергается. - Я всегда узнаю себе подобного. - Утер Пендрагон охотится на таких, как он, - предостерегает собеседник. Она ослабляет завязки плаща - в пещерах тяжелый затхлый воздух. - Утер Пендрагон может никогда его не найти, если прятать хорошенько. А Лот точно свернет ему шею. - Он не знает о его рождении. Возможно, если ты покажешь ему ребенка после возвращения... - ...он свернет шею еще и мне, - у нее вырывается резкий смешок. - Слишком много сыновей опасно для королевства. Особенно для такого маленького. - Но ты все-таки допустила его зачатие. Она вздергивает правую бровь. - Я? Память едва не выворачивает ее наизнанку - черная, как преисподняя, где нечем дышать от похоти и насилия. Младенец ворочается и пищит, взбудораженный ее мыслями; она движением головы показывает, что уже пора. - Ты не оставишь для него никакого знака? - Я оставляю ему жизнь. Многим не достается даже этого. - Ты дала ему имя? - Да. Мордред. Моргана просыпается вся дрожа, жадно, отрывисто дышит, словно только выбралась из подземелья. А может, она все там - такая непроглядная темнота вокруг, а сверху - непроницаемый слой земли и камня, и все меньше, все меньше воздуха... - Что с тобой, Морриган? - Артур приподнимается на локоть рядом с ней. - Снова дурной сон? Она вздрагивает от неожиданности. В подземелье есть кто-то живой? - Нет, - сбросив оцепенение, Моргана придвигается ближе, и муж целует ее в плечо. - Это не сон. Артур натягивает одеяло повыше. Вчера они впервые легли вместе со дня сумбурной свадьбы. Не все пошло гладко, их ласки были скованными, осторожными, но все-таки это было счастливое единение, полное нежности и преданности. - Сны я всегда узнаю, а это воспоминание, - после молчания прибавляет Моргана. - Ее воспоминание. Она отдала его мне, прежде чем умереть. Артур выслушивает ее молча, ни разу не сбившись с дыхания. Но когда Моргана излагает просьбу, жестом обрывает на полуслове. - Нет. Даже в темноте он чувствует ее недоумение и поднимается, чтобы зажечь светильник и развести огонь в камине. Сон как рукой сняло. Моргана сидит на постели, обхватив колени руками; разгорающийся свет подчеркивает ее худобу после болезни, на плечах выступают кости, а руки тонки, как у подростка. Ему больно это видеть. - Почему? Артур присаживается рядом. - Я знаю, что у тебя не самые лучшие воспоминания о мальчике, - Моргана накрывает его руки своими. Пальцы, ладонь, запястье - все хрупкое и тонкое, как у птенца. - Но он - все, что осталось от моей семьи. Ее муж выразительно поднимает брови. - Однако. У тебя есть семья, Морриган, - произносит с нажимом. - Я, Кадо, Марк, Кэй, Бедивер и весь Логрис. Вся Британия - твоя семья, Верховная королева. Ей становится жарко после его слов. - Я не об этом! - звучит горячо. - Но кровь - это все, Артур, ты же знаешь. Он качает головой. - Тех, кто применяет магию не во зло, больше не будут преследовать. Я принял законы. Мальчик в безопасности, там его и оставь. Он отпускает ее, но Моргана перехватывает его руку. - Артур, пока люди привыкнут, что не всякого уличенного или подозреваемого можно волочь на костер, забрасывая камнями, мальчику будет грозить смерть каждый день! Целое поколение выросло в страхе и ненависти к таким, как я, и ему будет непросто принять новые порядки. - Значит, я приму законы против несправедливого гонения на магию, - он осторожно разжимает ее пальцы. - Давай спать. - Лишь бы не брать на себя ответственность за одного маленького мальчика? - Морриган! Это настоящий драконий рык, и Моргана бесстрашно вздергивает подбородок. Отступать некуда. Артур снова поднимается на ноги, с грохотом шевелит в камине полена и подбрасывает новые. Он злится; пламя тоже злое, голодное, и только когда одна из искр обжигает руку, Пендрагон приходит в себя достаточно, чтобы говорить. Слова душат его. - У меня половина войска убита или ранена, раньше будущей осени мне не собрать его снова, - он говорит тихо, как всегда, когда сдерживает гнев. - Сколько времени их придется учить - я даже думать не хочу. К северу от Бадона все стерто с лица земли - посевы, деревни и крепости. В Камелоте беженцы спят на улицах, потому что в домах не осталось места. Недобитые саксы уничтожают то, что чудом уцелело, а разнузданное ворье помогает им в этом. Артур переводит дыхание и медленно разжимает кулаки. На жену он не смотрит; но ему намного легче, что это знание теперь принадлежит и ей. Вот так, любимый, излей душу. - Спустись на землю, девочка. Месяца не прошло с тех пор, как оркнейское войско стояло против меня с копьями наперевес, - а ты собираешься вывесить на стенах Камелота красную тряпку для этих бешеных быков! Я не пожертвую едва-едва установившимся миром ради твоей спокойной совести. От такой отповеди у нее горит лицо. И когда она успела стать для него девочкой? - При чем здесь оркнейцы? - только и говорит Моргана; на остальное нечего ответить - нужно решать. - Это же их брат. Артур коротко смеется, но смех этот недобрый. - И его мать сжила со свету их собственную, привела отца к смерти, а страну - к позору! С оттягом. Но их обоих учили бить и выдерживать удары. - Я помню, что она твоя сестра и уважаю твои чувства, - добавляет Артур уже мягче. - Но ее деяния от этого не становятся чище. Я помню, что Лоту законы чести не были чужды, когда становились ему удобны, но мальчик мог унаследовать от матери не только магический дар. Позади него шуршат простыни. Кутаясь в одеяла, Моргана обходит кровать и становится напротив, чтобы смотреть в глаза. - Ты напоминаешь мне своего отца, - говорит она, но одобрения в ее голосе нет. - Разумеется, - Артур пожимает плечами, притягивает жену поближе. Ему тоже вовсе не тепло. Ссориться из-за Моргаузы, смилуйтесь, боги! - Я же его сын. А ты похожа на свою мать. Дети должны быть похожими на родителей. Наши, надеюсь, тоже будут. Это вызывает у нее подобие улыбки. Нужно пережидать приступы его гнева, после них намного проще. - Артур, умоляю. Ты совсем не знаешь его. - Ты тоже. - Неправда, знаю. Он добрый мальчик. - Думаешь, добрый мальчик не озлобится, узнав правду? - Он озлобится еще сильнее, если узнает ее не от тех людей. Из него могут вырастить орудие мести, а в Камелоте мы можем дать ему совсем другую жизнь. Не так уж далеко я от земли, - Моргана ежится и обнимает мужа. - Пожалуйста, Артур. Я просто хочу, чтобы мальчик не был одинок. Ты... ты не хуже меня знаешь, каково быть одиноким. - Не проси у меня невозможного, помнишь? - А если Гавейн согласится? - Тогда я буду хуже думать о Гавейне, - огрызается Педрагон. - Артур, не старайся для меня казаться хуже, чем ты есть. Звучит так, словно Моргана отбросила все лишнее. Это она умеет. - Хорошо, - решает Артур после долгого молчания. - Если оркнейцы согласятся, я дам приказ найти мальчика, и ты сможешь оставить его в Камелоте. Он чувствует, как жена улыбается, и сердится на нее за эту победу. - Гвидиона ради, Морриган, не вздумай меня благодарить! Она приподнимается на цыпочки, чтобы поцеловать его, сияет и выглядит почти здоровой. Да пропади пропадом все оркнейское семейство! - Спасибо. - Мне это не нравится, миледи, - Гавейн качает головой. Ему стоит огромных усилий оставаться спокойным. - В вас говорят чувства, но вы мало знали про... про нее. Он чувствует себя неловко в покоях королевы; здесь все отличается от оркнейского уклада, где даже ведьма не могла позволить себе слишком много. Нет, в покоях королевы Логриса во всем видно, что их обустраивали для любимой воспитанницы короля Утера и любимой жены короля Артура, - от вышитых шелком и жемчугом гобеленов и лисьих шкур на полу до резных скамеек из черного дерева вдоль стен, от зеркал в серебряной оправе до станка для вышивания у окна. Правда, полотно на нем без рисунка. - Вы ее не любите, - горько отвечает Моргана. - Вы бы тоже ее не любили, - оркнеец переступает с ноги на ногу. - Согласиться на такое... - Ваш брат убил мою сестру, - напоминает Моргана. Гавейн подбирается, набычивается, готовясь отражать нападение. Младшие часто нуждались в его защите, но сейчас - как никогда. - Она была злом. - А я? Он и надо мной занес меч. Гавейн заглядывает в глаза королевы Логриса, как в горный родник. - Он был не в себе, миледи. На нее вдруг наваливается отрешенность; Моргана подносит к губам руки, дышит на озябшие пальцы. Прячет их в длинные узкие рукава. - Подбросить дров, миледи? Она пожимает плечами. Ей всегда холодно, вряд ли гостю стоит беспокоиться. Не получив ответа, Гавейн шевелит угли в камине. - Мой отец как-то обморозил руки, - будничным тоном говорит он. - С тех пор не мог обходиться без рукавиц в холод. - Значит, я буду мерзнуть до конца жизни, - невесело кривится королева. - Грустное будущее. - Я не хотел вас расстроить. - Я не расстроилась. Вы спасли мне жизнь, милорд, а моя сестра заслужила свою участь, - Моргана долго рассматривает вышивку на своих рукавах, прежде чем взглянуть на собеседника. Правда о Моргаузе так же страшна, как ее смерть. - Она искала гибели, и Агравейн освободил ее душу. Я не прошу у вас никакого откупа - ничьей смерти, ни земель, ни денег. Я прошу у вас жизнь маленького мальчика. Это немного. - А если он пошел в мать, миледи? - Тогда мы увидим это. В наших силах будет не допустить, чтобы брат снова пошел на брата. Кто предупрежден - тот вооружен. Гавейн смотрит в сторону, не в силах ни согласиться, ни отказать. - Он не будет претендовать на ваш трон, - как можно спокойнее договаривает Моргана. - Всего лишь получит возможность вырасти вместе с братьями, ведь ваши младшие остаются здесь? Гавейн выдавливает кислую улыбку. - Гахерис, я надеюсь, уже займется играми повзрослее, - только и говорит он. - Я не могу запретить вам взять к себе этого мальчика, миледи, после доброты Артура в ответ на деяния моего отца и брата. Но я не одобряю этого. - Как себя чувствует ваш брат? - уже теплее спрашивает королева. - Я... я надеюсь, что он выправится, миледи. Он неплохой человек. - Я знаю. Он был добр ко мне, пока Моргауза держала меня в клетке, а я ничего не забываю, - Моргана делает знак подойти ближе. - Мне не приходилось исцелять души, но, возможно, я сумею помочь? - Это было бы хорошо, миледи, - кивает оркнеец. - Но я надеюсь, что когда он вернется домой, болезнь пройдет. *** Верховную королеву коронуют в мае, когда затягиваются первые раны и расцветает земля, оживая под солнцем и дождями. Моргана отказалась от церемонии в тронном зале; короли принадлежат своему народу, а не своим замкам, сказала она, и праздник устроили прямо на поле между лесом и городом. Когда Моргана, по обычаю босая, простоволосая, в одной длинной белой рубахе, склонив голову, увенчанную солнцем, проходит между подданными, Мерлин чувствует безмолвное ликование в душе каждого из тех, кто рядом с ним. Когда вложив руки в ладони Артура, она поднимается на ноги, чтобы бок о бок с мужем приветствовать своих подданных, крики восторга едва не оглушают чародея. Он пытается слиться с этой радостью, с чувством возрождения, с предвкушением нового мира, но горечь не пускает. Он покинет Камелот на рассвете. Магия спасена, но этот новый мир отвергает его. Мир великих королей, которые сотворят историю без магии.

FIN