Кандалы.

      «События каждого дня постоянно сменяют себя, словно в калейдоскопе с четко выверенным алгоритмом, которому подчиняется буквально все. Это странно – четкость действий в той игрушке, в которой по определению никакой четкости воспроизводимых действий быть не может, однако в жизни не всегда все так, как мы привыкли видеть, думать и считать. Замкнутый круг, в который мы добровольно загнали самих себя и даже не пытаемся вырваться. Тех, кто идет против четкого алгоритма, обычно объявляют изгоями – так было, так есть, так и будет. Привычные, понятные вещи каждый день происходят с нами. Непривычные – игнорируются или осуждаются. Почему так?» – задавался вопросом юноша. И никак не находил ответа. Нигде – ни в книгах, которые поглощал пачками. Ни в разговорах со взрослыми, которым такое стремление понять едва ли ни суть бытия казалось диким и совершенно бессмысленным желанием и пустой тратой времени. Родители привычно отмахивались, приятели и задумываться не желали о таких сложных вещах. Они вообще не желали ни о чем думать - все, что их волновало, касалось лишь видеоигр; секса, которого у таких тупней не было и быть не может, зато пошлости – хоть отбавляй; и, конечно же, желание надраться за ближайшим гаражом всегда пересиливало тягу к неизвестному. Ответы нужно было искать самому, но как – не было известно никому. Но сдаваться юноша не спешил, бился и искал. Только это могло отвлечь его. Отвлечь от невыносимой муки, преследующей его каждую ночь.       А солнце меж тем клонилось к горизонту, а значит, скоро ночь полноправно вступит в свои права. Как делала это каждый раз. Даже она – часть системы, изменить которую уже казалось делом невозможным. Закончив с повседневными обязанностями, выслушав вопли пьяного отца и ласковое бормотание матери, призывающей его не обращать внимания на обычную, в принципе, ситуацию. Жаль, поздно она это сказала. Юноша по имени Рик, обычно сохраняющий вселенское спокойствие, не выдержал и накричал на родителя, справедливо обвинив в злоупотреблении спиртным. И как обычно, не обошлось без рукоприкладства. Пьяные обычно куда сильнее физически, потому что ими движет неуправляемый гнев, но и выдыхаются они быстро. Мозг просто отключается и засыпает. Поэтому Рик отделался лишь разбитой губой и укоризненным взглядом мамы – мол, знаешь же, что лучше не лезть к нему в таком состоянии! Лучше потерпеть и верить в лучшее, прекрасно понимая, что одним терпением ничего не добьешься. Она принялась уговаривать мужчину встать и лечь в кровать, на что тот посылал ее самыми грязными словами. Рик не стал на это смотреть. Ей, по всей видимости, нравилось такое обращение к себе. Ну и пусть. Пусть делает так, как считает нужным. Юноша уже устал объяснять ей, что так нельзя жить.       Полная луна уже ждала его, освещая небольшую комнатку бледным призрачным светом. В ее синевато-серебристом свете хотелось раствориться и взмыть к небесам, но… Но это - невозможно. Как обычно. Скинув с себя ветровку и джинсы и оставшись в одной футболке и нижнем белье, Рик рухнул на кровать, даже не расстилая ее. Толку-то. Губа саднила, но не сильно. Терпимо. Как обычно. По сравнению с тем, что поджидало его каждую ночь, это были лишь жалкие полузавядшие цветочки. Юноша прикрыл глаза, чтобы вновь распахнуть их и посильнее сжать зубы. Лодыжки словно обожгло огнем, и он медленно, но верно становился все жарче, поднимаясь вверх до колен. После грудь словно сжало стальными тисками, с обратной стороны которых были длинные острые шипы – идеальная пытка. Тиски сжимались все крепче, и обычный вдох стал практически непосильной задачей. Только выдох, чтобы хоть немного ослабить эту жуткую боль. Каждую руку будто обмотали ржавой колючей проволокой и начали тянуть в разные стороны, раздирая нежную кожу на хрупких запястьях, превращая вены, артерии и жилы в кровавую мясную кашу. И, наконец, последнее испытание – шею резко обхватило строгим ошейником, который кто-то безжалостно затягивал все туже и туже. Знаете, что представляет из себя строгий ошейник? Это кожаная лента, на внутренней стороне которой расположены шипы разной длины. Чуть дернешься не туда – и они уже готовы напиться твоей крови, утихомиривая и сдерживая буйный нрав. Как думаете, что это? Может, обычная ломка заядлого наркомана? Или обострение тайной неизлечимой болезни, о которой знает только Рик и его лечащий врач? Или…       …или всего лишь кандалы, в которые закована его душа. «Бред!» - скажете вы. «Не бывает такого, чтобы душевные муки причиняли физические страдания!» - скажут те, кто давно перестал чувствовать по-настоящему. Бывает. Все бывает. Но не всем дано это понять. Тяжелые, раскаленные кандалы на ногах – это общественное мнение, пресекающее все попытки выделиться из своей уютной серой массы. Тиски, сжимающие грудь – запрет на выражение мыслей. Запрет на поиски ответов. Убеждения взрослых о том, что не было и нет смысла в жизни, и думать об этом глупо. Обезображенные руки – это согнутая воля. Не сломленная, а согнутая деспотичным отцом. Стоит сказать хоть слово поперек – и все, считай, подписал себе приговор. С самого детства подписанный кровью договор не позволял быть свободным во внешних проявлениях. Но самым страшным ошейником была мамина улыбка. Она плотно держала его за горло, сводя все попытки вырваться на нет. Воспитание кнутом и пряником – всех нас воспитывали так. Все мы скованы такими же кандалами, в большей или меньшей степени. Но не все чувствуют их столь явно как юноша, корчащийся на кровати от дикой боли, заходящийся в беззвучном, отчаянном крике. А невидимые кандалы, как назло, начали позванивать невидимыми тяжелыми цепями, насмехаясь над жалкими попытками юноши вырваться из их плена.       Воздуха катастрофически не хватало, и в глазах уже начало темнеть от нехватки кислорода. Уже близкий к потере сознания Рик вдруг очень ясно понял и осознал одну простую, но не менее гениальную вещь – да, внешне он совершенно несвободен. Но внутреннюю свободу-то никто не сможет отобрать. Как бы то ни было, она его, и только его. От этой мысли сразу стало легче дышать, и кандалы нехотя ослабили свою хватку. Впервые за всю его жизнь. И юноша уцепился за этот призрачный шанс освободиться от власти невидимых мучителей. Не было ни пафосных речей, ни одухотворенного лица с просветленным челом – Рик встал, пошатываясь, наспех оделся и обулся, и выскочил на улицу прямо в окно – благо, оно находилось на первом этаже. Выскочил – и побежал вперед, не разбирая дороги. В голове билась мысль – «не вернусь, не вернусь, не вернусь никогда!» Прочь, прочь от дома, полного боли и скорби! Дальше, еще дальше от тупого окружения, вечно жующего и много срущего! Вперед, и только вперед, навстречу свободе, свободе выбора и мнения! С каждым преодоленным метром стальная хватка пут становилась все слабее и слабее, а невидимые цепи уже не гремели, а тактично позвякивали. Мир и пространство словно растворились в эфире, и для Рика не существовало больше ничего, кроме дороги, собственного тяжелого дыхания и ледяных капель дождя, летящих за шиворот.       Смог. Убежал. Преодолел проклятие, которое заковало его в кандалы непереносимой боли. И рухнул прямо посреди дороги, обессилев от очень долгой пробежки. Удрал так далеко, что и сам не знал, где очутился. Следы от старых пут еще саднили, и будут саднить всегда, но это ведь такая мелочь… С осознания душевной, внутренней свободы начинается борьба за внешнюю. Рик готов был бегать от прошлого хоть всю жизнь, если потребуется, зато теперь только он был в ответе за свою жизнь и судьбу. Теперь он мог сам искать ответы на свои вопросы, в своей освобожденной душе. Уж он сумеет отыскать этот заветный ключ к своей двери. И ему должно хватить сил не сгинуть в собственном безумии. А выжить он всегда сумеет. И больше не даст ни малейшей возможности призрачным кандалам вновь сковать его и утащить в старую жизнь – пустую и бессмысленную, страшную и полную жуткой тоски и безысходности.