Почти на одной волне.

Встав на колени в ванной, на половину наполненной водой, я согнулась в три погибели и, чувствуя, как горячая вода из душа растекается по моей спине, опустила голову. Тяжело дыша, я держалась за живот и пыталась заплакать. «Слезный запор» — пронеслось у меня в голове, когда вновь вместо желаемого мое лицо налилось пунцовой краской и из горла вырвался тихий рык. — Ну же, плачь, — шепнула я, глядя в воду. Ничего не получалось. Я закрыла глаза и опустила голову под воду, пока санитарка отвернулась. Женщина выключила воду и оставила меня одну на какое-то мгновение. Открыв глаза под мутной из-за мыла водой, я увидела волосы, которые спокойно и медленно качались из стороны в сторону. В голове сразу промелькнула картинка, как я красиво вся такая синяя и бездыханная, почти распухшая, мертвая лежу в этой мутной воде на пару со всеми выделениями, которые не успели покинуть мое тело при жизни. К черту это. Подняла корпус тела и, сидя на коленях, которые неприятно ныли из-за того, что я сидела в жесткой ванной, потерла глаза, в которые попала вода. Ударив себя кулаком по ноге, я разозлилась, что плакать у меня не вышло. Я давно не давала себе поплакать. Не получалось, даже когда были причины, а что уж говорить о том, что самого себя очень сложно заставить разреветься. Прокручивая все плохое, связанное с последними изменениями в моей жизни, я думала, что это заставит слезы литься ручьем из глаз, но нет, мне становилось еще хуже. Единственное, что могло вызвать слезы, — истерика, настоящая: с криками, трясущимися руками и ногами, когда волосы липнут к лицу. Но как это бывало, доводили меня в психушке редко и неохотно, так что и истерику можно было откинуть. Протянув полотенце, санитарка позволила мне самостоятельно вытереться, и, надев на меня пижамную рубашку, женщина вновь оставила меня одну. Натянув штаны и халат поверх пижамы, я вышла из ванной комнаты. Хотя язык не поворачивался назвать это место никак иначе, как помывочная камера, в которой не было окон и постоянно горел отвратительно белый свет зудящих на потолке ламп. Шатаясь от стенки к стенке и постоянно натыкаясь на овощей всех разрядов: бредящих, сонных, ноющих, я направлялась в свою палату. Она не принадлежала мне полностью, но зато там была моя койка, над которой висела крепко прибитая дощечка с моим именем. Оказавшись у двери в палату, которая почему-то была закрыта, я с нехорошим чувством на душе дернула ее за ручку и оказалась внутри. — Всем наплевать, если меня не будет. Ничего не изменится. Я не права? — Александра, стоя на стуле, затягивала ремень на шее, который она умудрилась у кого-то украсть, потому что такие вещи нам запрещали держать при себе. — И п-правда, т-ты даж-же в ш-шахматы и-играть не ум-меешь, — сложа руки на груди, Йоши стоял напротив девушки. — Заткнись, — рассмеялась Алекс, пальцы которой никак не могли нащупать дырочку в коже ремня, куда должна была попасть застежка. Я успела забыть о часах, так что время для меня делилось на утренний, послеобеденный и вечерний прием лекарств. Как раз сейчас было утро. Александра по привычке несколько дней подряд избавлялась от таблеток. Мишель же, которая обычно промышляла этим делом вместе с ней, на этот раз отказалась от этой затеи. Помимо меня, наблюдавшей за диалогом Йоши и Александры, в палате была еще парочка овощей, которые после приема таблеток валялись на койках и ничего не соображали. Занавесок или чего еще, что бы отдаленно могло напоминать их, на окнах не было. Яркий солнечный свет проникал в палату и оголял все ее недостатки, да еще и резал глаза. — Это пиздец. Как же я всех ненавижу, — шипела девушка, стоя на стуле, все еще пытаясь нащупать отверстие в ремне. Осторожно отойдя от двери, около которой я стояла все это время, я подошла к Йоши и аккуратно дернула его за рукав рубахи. — Ее нужно остановить, — шепнула я. — Я, блять, все слышу, — буркнула Алекс. Переведя взгляд на девушку, я нахмурилась. Она вправду могла сразу же соскользнуть со стула, если бы разобралась с ремнем. — Н-не. Т-ты не п-понимаешь в-всего пр-рикола, — ухмыльнулся Йоши, положив свою руку мне на плечо. Дверь в палату открылась. Я дрогнула и, не поворачивая головы, ожидала услышать дикий вопль санитаров или же нашей няньки, которая периодически любила заглядывать в палаты. Крик не раздался, но послышалось тихое шарканье больничных тапочек и шуршание пакета. — Привет, Алекс, — поздоровалась Мишель со стоящей на стуле девушкой, которая, наверное, успела стесать ногти о неподатливое оружие самоубийства. — Привет, Мена, Йоши, — девушка плюхнулась на одну из скрипящих коек, все еще вертя в руках какой-то пакетик. — Да, привет, — пошатнувшись, отозвалась Александра. Никакой реакции стоящая на стуле девушка ни у кого не вызывала. Даже я поначалу просто смотрела, как она мучается с ремнем и матерится, но спустя какое-то время меня начали терзать сомнения, что Александра может делать это все на полном серьезе. — У меня есть имбирные конфеты, — отправляя карамель в рот, улыбнулась Мишель. — М-мне! — Йоши вытянул к девчушке руку и, получив конфету, положил ее в карман. — Ай, Блядь! В пизду вас и ваши конфеты, — Александра содрала ремень с шеи и, откинув его в сторону, плюхнулась на стул. — Зачем ты это делаешь, Алекс? — Мишель закатала рукава на рубахе и, поднявшись с койки, встала напротив красной от злости девушки. Я присела на свою кровать и, одолжив у Йоши сигарету, закурила, попутно стряхивая пепел на пол. Всем было наплевать, где курят психи, и сигарета сейчас была мне необходима, ибо назревало что-то интересное. Лицо Мишель было как никогда серьезным. Я так же, как и она, увидела такую выходку Александры впервые, и мне тоже хотелось сказать ей пару ласковых. Йоши плюхнулся рядом со мной и, прижав колени к подбородку, хихикнул. — Отвали, а? — Александра нахмурилась. — Знаешь, эта хуйня, которой ты тут занимаешься, просто убога, так же как и ты сама. Слабачка, — Мишель вытянула руки к лицу девушки, сидящей на стуле. — И что? — лицо Алекс изменилось, когда она увидела шрамы на руках подруги, но пытаясь не подавать виду, она отвела взгляд в сторону и хмыкнула. — У тебя нет причин, чтобы сделать это. Ты не живешь в постоянном страхе, ты нормальнее всех в этом дурдоме. Ты зажралась, Алекс, просто зажралась, — Мишель наклонилась к девушке, опершись одной рукой о подлокотник стула. — Миш, ты принимала таблетки? — поинтересовалась я, приподнимаясь с койки и туша сигарету о стену. — Да, принимала! — она странно дернула головой, но ко мне не повернулась. Вздрогнув от ее звонкого, будто бы прорезавшегося голоса, я присела на край койки и оперла голову о руки, наблюдая за назревающим скандалом. Они пытались нащупать друг у друга больные места, чтобы уколоть как можно сильнее. — Ты ничего обо мне не знаешь. Лучше просто заткнись, — фыркнула Александра, вставая со стула и уже смотря на Мишель сверху вниз. — А ты ничего не знаешь обо мне… Вообще, к чему я все это? Так вот, — Миш отшатнулась назад и опустила рукава рубахи, — если что-то делаешь, то делай это до конца… В глазах Александры застыл холод, а Мишель, слегка пошатываясь, отходила от нее, пока не уперлась спиной в стену напротив. Медленно сползая на пол, девушка прикрыла глаза. — Миш, все в порядке? — я поднялась на ноги и, протянув руку к сумасшедшей, приблизилась к ней. — Да, знаешь, все в порядке, — Мишель неохотно отмахнулась от меня, и ее голова, будто она все это время держалась на веревочке, опустилась вниз. — Алекс, — я повернулась к другой сумасшедшей, которая застыла на месте. Вновь обратив свой взгляд на Мишель, я обхватила ладонями ее лицо и подняла на свет. Глаза были приоткрыты, изо рта шла пена. Что за… — Мишель! — я зарядила девушке звонкую пощечину, но ее голова лишь податливо колыхнулась в сторону. — Она сделала это до конца, — Александра вышла из палаты. Я уложила Мишель на бок и склонилась над ней. Йоши встал на колени у девушки за спиной и засунул ей два пальца в рот. По ее телу пробежалась судорога, голова дернулась в сторону. Распахнув глаза, Миш пыталась вырваться, откатиться в сторону, что угодно, лишь бы Йоши прекратил. — Мы что-нибудь сделаем, — держа голову девушки, дрожащим голосом сказала я. Наконец-то Мишель вырвало на пол. Никакой еды, только компот, куча таблеток и желудочный сок вышли из девушки. Притянув сумасшедшую к себе, я вытерла ее рот своим рукавом и прижала девчушку к себе. — Как я устала, — прошептала Миш мне в плечо. — Понимаю, — я погладила ее по голове. Это был кризис. В реальной жизни, снаружи, у других людей он протекал совсем иначе. Мы же, ублюдки с почестями — так нас называли смотрители и санитары, переживали это сильнее остальных. Помимо всего, что мы имели, приходило что-то другое, что сковывало наши тела и мысли. Каждый день одно и то же. Ты все тот же, но со временем становишься либо слабее, либо решаешь выживать и становишься холодным, как лед. Найдя друг друга, я, Мишель, Александра и Йоши, забыли найти себя. Все эти истерики, равнодушие, попытки самоубийства, членовредительство были лишь попыткой понять, чего мы не боимся. Может, мы не боимся быть резкими, одинокими, замкнутыми, мертвыми, кто знает… С наступлением темноты по всей больнице начали зудеть эти отвратительные лампы, излучавшие ядовито-белый свет. Александра, будто ничего не случилось, вернулась к нам в палату с бутылкой воды. Подозвав к себе Мишель, которая до этого с меланхоличным видом сидела в углу комнаты, она обняла ее и, присев вместе с девушкой на пол, начала поить ее водой. — Больше так не делай, ладно? — попросила Алекс, закручивая крышку на пустой таре. Мишель, ничего не ответив, кротко кивнула и, положив голову на плечо подруги, взяла ее за руку. Мы с Йоши продолжали курить буквально без перерыва. Трясущимися руками я тушила одну за другой сигарету о стену. — Гребаные психи, — усмехнулась я, запрокинув голову к потолку и зажмурившись от яркого света. — Для полной картины нам не хватает других мифических персонажей этого места. Йоши понял, о ком я говорю, и, улыбнувшись, сложил ладони вместе, делая вид, что на него снизошла манна небесная. — Ложные пророки омоются в собственной крови и вся хуйня? — подала голос Александра, услышав, о чем мы говорим, и увидев, как жестикулирует парень. Мы кивнули ей в ответ почти синхронно. — Столько разговоров о них, хотя не уверена, что их вообще кто-нибудь видел. — Говорят, что эту компанию расформировали в другие дурки, ибо они начинали распространять свою чушь по всем корпусам, — подцепляя зубами очередную сигарету, сказала я. *** Голова покачивалась в такт тому, как внедорожник скакал по ухабам. Глаза буквально горели от пролитых слез, но сейчас, сидя со связанными руками позади Вааса, я успокоилась. Уже неважно. Бинты и оставшаяся на мне одежда пропитались кровью Мишель. Скорее бы отмыться. Кисловатый запах железа начинал сводить меня с ума. Кровь на руках припеклась и пылью крошилась с рук. В сознании до сих пор застыло лицо погибшей подруги. Теперь ее никто не преследует, потому что она стала преследователем. Она достанет меня, она всегда будет рядом, даже в кромешной темноте, Мишель будет стоять позади меня и сверлить мою спину взглядом своих серых мертвых глаз. Александра, сидевшая рядом, тоже притихла. Клок выпавших волос лежал у нее на плече; волосинки медленно сползали вниз. Девушка с каменным выражением лица смотрела на главаря, который, кажется, чувствовал ее взгляд на себе, и это приносило ему удовольствие. Говорят, что нельзя сломать человека, сломить его волю и подчинить себе, как любое другое животное. Раня, ломая, издеваясь над человеком, можно его лишь ожесточить. Но можно разбить психику человека, сломать его изнутри — и только тогда можно вить из него веревки. Видимо, этим руководствовался Ваас, показывая, на что он способен. Но с нами такое не работает. Нельзя разбить разбитое. Да, он прикончил Мишель без капли сожаления, заставив нас увидеть, как она истекает кровью… Но я уже видела, как человека покидают последние силы и он обмякает, полностью отдаваясь смерти. Я убила своего отца. Это была я, а не болезнь. Только сейчас, равнодушно стирая засохшую кровь подруги с ладоней, я призналась себе в этом. «Эта хуйня — это мы, понимаешь?» Теперь понимаю, но легче от этого не стало. Я ужасный человек, который знает об этом. — Ваас, — у пирата в кармане зашипела рация. — Да, что, блять, случилось? — с усталостью в голосе спросил главарь. — …сбежали, — раздался виноватый голос. — Сука! — ударив кулаком об и без того сломанный бардачок, Ваас пришел в ярость. — Слушай меня внимательно. Все бляди собирайтесь — и на поиски этих уебков. Сообщите о беглецах на все аванпосты. Если не найдете их до темна, можете сразу отрезать себе яйца и скормить их моим псам, иначе я сделаю это сам, но более изощренно! Понятно тебе, блять? — Предельно, — протарахтела рация. Вытерев со лба проступивший пот, Ваас повернулся к нам и, улыбнувшись, протянул ко мне руку. — Ваши друзья сбежали, — мужчина ткнул меня пальцем в темечко, заставив поднять голову и посмотреть на него. — У нас нет друзей, — буркнула Александра, безотрывно глядя на Вааса. Пират кивнул на мою окровавленную одежду и усмехнулся, будто говоря: «Да, теперь точно нет». И правда, друзей у нас больше не было. Психов на судне было не так уж и много. Большинство из них мы не знали — они были из других корпусов. Возможно им, в отличие от нас, удалось не потерпеть таких потерь и сбежать. — Знаете, — Ваас помял в руках самокрутку и, подкурив, выпустил из легких огромный клуб дыма, - вы мне нравитесь. Тихие такие, не орете сильно. Правда, среди ваших есть крикуны, — на его лице сверкнула ухмылка и он посмотрел на Александру, — но и покричать иногда надо. Все мы люди. Правда, hermana? — За себя уже не ручаюсь, — буркнула я, потирая ладонями и наблюдая за тем, как ржавого цвета застывшая кровь сыпется с рук. Я, кажется, полностью ею пропиталась. *** Стоя на каких-то развалинах, приложив руку ко лбу, девушка смотрела вдаль. Позади нее стояло еще трое таких же, как она, оборванцев. — Остров захотел, остров взял. Я лишь его проводник. Отдай себя — и мы простим тебе все грехи, — девушка с аккуратно, тонко вырезанной на лбу цифрой одиннадцать*, подняла острие ножа к небу, после чего направила его на связанного наемника. Вонзив нож в живот мужчины, она, провернула его несколько раз. Кровь покидала тело необычайно быстро. Издав свой последний хрип, пират завалился на спину. Стоявшие позади оборванцы приблизились к девушке и, опустившись на колени, склонили головы. *одиннадцать - символизирует выход за пределы совершенства и означает грех, нарушение закона, опасность.