В горе и в радости

Маленький Симба резво побежал на север от пещеры, как только солнце встало на горизонте и пришлось просыпаться. Он не любил нежиться на теплых камнях, а ночью спал, потому что не мог иначе – если б он мог, то не спал бы вовсе, а играл со своими друзьями, и в особенности с Налой, к которой он мчался и сейчас. Сараби смотрела на сына с улыбкой, вспоминая свое детство – беззаботное, веселое, незабываемое, и незаметно пошла вслед за ним. – Нала, Нала! – кричал Симба, ожидая увидеть веселье проказницы, когда ему предстало скорбное лицо. Это была его подруга, только со странными бурыми пятнами по всей шерсти, слипшейся и словно посеревшей. – О, Айхею! Что случилось? – в ужасе отпрянул Симба. – Ничего такого уж серьезного, – ответила за дочь Сарафина, – просто в источнике какая-то зараза. – Я чувствую себя выжатой, – закашлялась Нала и смешно завалилась на бок, – и вся горю... Последние слова львицы заставили прыснуть Сараби, засевшую в соседних кустах. – То есть мы сегодня не поиграем? – жалобно пробормотал Симба. Нала посмотрела на него взглядом «ты что, лев, кокосов обожрался?», и львенок, пробормотав: «Я сейчас!», бежал прочь. Его подруга собралась уже засыпать, как Симба примчался обратно и с криком: «Я теперь тоже болею!!!» плюхнулся подле Налы. Два кашляющих, горячих и пятнистых друга пролежали в тени несколько часов, споря до хрипоты, кто из них несчастнее, но их хвосты почему-то лежали друг на друге, а лапы соприкасались. Сараби умирала от душившего ее хохота, не смея захохотать в голос. Нельзя же, в самом деле, разрушать конспирацию!