Канувшее

Он ненавидел огонь, но иронично то, что тот стал его вечным неотъемлемым спутником. Был его силой. Обугленный каркас общинного дома, словно скелет древнего титана, возвышался над пепелищем. В почерневшем дереве, будто у живого существа, пульсировали огненные жилки. Едва задевая своими могучими рогами оставшиеся своды здания, в еще бьющемся сердце пламени стоял кровавый колосс – так его назвали жители этого селения, что впрочем, не важно – оно канет в лету. В огромной руке монстр держал бездыханное тело, кажется, здешнего шамана. На нем была мантия из побуревшей и обгоревшей листвы с маленькими рожками на капюшоне. Посмешище. С легкостью откусив несчастному голову, словно откупорив бутыль с вином, владыка огня поднял над собой обезглавленное существо, заставив кровь литься прямо в пасть. Выжав из крохотного тельца все до последней капли, Непокорный генерал швырнул подальше ненужный мешок с костями. Своей могучей поступью он обращал в пыль все под своими ногами, поднимая клубы пепла. Здесь не удалось узнать ничего полезного, лишь чуточку заглушить бушующий голод, поэтому демон, так же как и появился, стремительно покинул это место. Он скитается без какой-либо цели, вернее, он плутает, чтобы найти ее. Пустые владения стали нагонять уныние на своего хозяина. И вот Люцифер в странствиях уже полвека – песчинка в неиссякаемых часах, оказавшаяся для него почти вечностью. В эти края огненного повелителя привела однажды прорезавшая ночное небо и упавшая где-то за горизонтом звезда, что крайне заинтересовала Мятежника. Он шел только прямо, не желая потерять направление. Миновав засеянные поля, с которых уже не соберут урожай, Люцифер уперся в непроглядную стену леса, казавшуюся черной в наступившей ночи. Однако частокол деревьев точно сам раздвигался перед ним, страшась гнева демона. Забредя в далекую глушь, Падший счел достаточным пройденный за сегодня путь и устроился на недолгий ночлег, дабы восстановить силы. Пламя плясало на старой высохшей коряге, а его отблески разгоняли мглу вокруг. Облокотившись на самое крепкое и могучее древо, ибо ни одно другое не смогло бы выдержать гиганта, Дум осматривал свое оружие, приводил в порядок вестника огня, а потом положил в костер, конечно, рукоятью поближе к себе, чтобы сразу выхватить демонический меч и воспользоваться им, если сюда забредет незваный гость. Когда Повелитель Преисподней остался наедине с самим собой, невольно он придался размышлениям. Грядет нечто, настолько великое и всеобъятное, что втянуты будут многие, если не все существующие, миры. Люцифер чувствовал это, но так же чувствовал, что такое грандиозное событие случится не скоро – еще не все фигуры заняли свое место на доске, поэтому можно не беспокоится и побыть в полном одиночестве. В непонятном порыве демон выставил перед собой руку, рассматривая собственную ладонь, будто стараясь убедиться, действительно ли она принадлежит ему. Раньше на ней были гладкие линии судьбы, теперь – ожоги. И не успел Падший успокоиться и положить адскую длань на землю, как на коготь села маленькая птичка. Перо ее было пламенем, выделялись лишь черные глазки-бусины. Ночная гостья, скорее всего привлеченная костром, с любопытством глядела на Люцифера, а потом спрыгнула на ладонь демона и громко защебетала. У Непокорного зазвенело в ушах, и он собрался сжать кулак, дабы раздавить источник шума, но юркая птичка выпорхнула в последний момент и снова села ему на палец, недовольно запищав и затопав маленькими ножками. Огненное создание всеми силами старалось заставить владыку адского пламени идти за собой, но тот не понимал. Тогда, сев на рога, пташка клюнула громадину. Дум рассвирепел, мигом вскочив и выхватив меч, он желал схватить наглеца и выдергать все перышки. Он продирался сквозь лес за маячащим и верещащим огоньком, который (при всех возможностях сбежать) всегда оставался поблизости, не особо пытаясь скрыться. Выходит, демона ведут куда-то. И место назначения генерал сразу угадал, когда увидел поломанные, обгоревшие деревья и воронку в земле. Птичка освещала собой путь до центра кратера, в котором находился небесный камень. На нем самыми чистыми рубинами красовались червоточины магмы, то затухающие, то вновь вспыхивающие во тьме, словно бьющееся сердце. Когда птичка-проводник, чирикнув, подлетела к упавшей звезде, ее тело вытянулось в нить, и в то же мгновение она исчезла внутри, а свечение исходившее от метеора, стало на порядок ярче. Было ясно: камень поглотил создание, но такой крохи ему явно недостаточно. Так вот почему Люцифера привели сюда. Интерес взыграл не на шутку. Кровь Мятежника вскипела, в буквальном смысле, от него исходил такой жар, что трава под ногами обуглилась и загорелась. Огонь спешил перекинуться дальше, его голод сравним только с ненасытностью хозяина. Вскоре вокруг бушевало пламя, казалось, деревья стонали от боли, вскинув вверх некрасивые ветви и молив небо о помощи. А посреди хаоса, словно в гнезде, расположился раскаленный небесный камень. Дум стоял рядом и наблюдал, а огонь, как верный пес, облизывал своего Повелителя, но никогда не получал взаимности. Послышался стук, переходящий в хруст, и поверхность звезды потрескалась, не безобразно и беспорядочно, а точно открывалась шкатулка с драгоценностью. Падший никогда не забудет эту картину: сначала показывается клюв, после вытягивается длинная шея, переходящая в еле-еле высвобождающиеся крылья. Это было существо, воплощавшее тот неизвестный и неподвластный ему живой огонь, не мертвый – как он. Полностью покинув оболочку, птица расправилась прямо перед демоном и, вскинув голову, заклекотала. Пламя, ранее пожиравшее землю, кинулось к этому существу, питая его. На глазах из малыша Феникс превратился во взрослое Созвездие. Люцифер протянул руку, готовую в любой момент схватить за горло птицу, если та чем-то не угодит ему, однако пташка сама приблизилась так, чтобы Дум прикоснулся к ней. Мягкое, юное оперение согревало и чуть ласкало грубую кожу, а сама птица довольно ворковала. Она поднимала крылья, переливающиеся сказочным, радужным огнем, укрепляя их для своего первого полета. Феникс обрадовался: у того, кто выкормил его, тоже были крылья, хоть совсем не похожие на таковые. Чуть оторвавшись от земли, он почувствовал поток воздуха и инстинктивно поймал его, вознесшись вверх. Молодая звезда окликнул фигуру внизу. Мятежник стоял неподвижно, оценивающе рассматривая, вдруг Нова ломанулся обратно и принялся усиленно показывать, что хочет взмыть в высь вместе. - Я не могу летать, глупое создание! - Птица удивленно воскликнула, кивая на крылья за спиной Непокорного, потом села на обугленную ветку и показательно стала махать крыльями. Полный абсурд. Но поняв, что это наивное дитя не оставит его в покое, Люцифер выпрямил сожженные кости на спине и под подбадривающий щебет с силой начал махать ими. Демон выходил из себя, из-за того, что ему напомнили об этой слабости. Плачевное зрелище, но Дитя Солнца верил, и вот массивное тело едва-едва приподнимается. Победоносный смех раздался в ночи, заставляя все живое содрогнуться в страхе, пожалуй, кроме одного единственного создания. В этом гоготе была сконцентрирована вся злость и надменность, однако самое главное в нем – обращение к небесам, вызов к давнему Палачу. Чуть погодя душераздирающий хохот дополняет веселый свист. Падший ангел и Упавшая звезда стали путешествовать вместе. В пении бессмертной птицы Дум слышит свое имя: не изуродованное и исковерканное на демоническом языке, а то, которым его нарекли ужасно давно. Феникс питался пламенем: на заре он заливался песнью, приветствуя своего Отца – восходящее солнце, вбирал его лучи и пел еще прекраснее, а ночью он устраивался как можно ближе к огненному повелителю, согреваясь. Однажды солнечная птица увидела пентаграмму на груди Мятежника и дотронулась до странных символов. Соприкоснувшиеся с дьявольской отметиной перья почернели, и Люцифер оттолкнул беспечное создание и поспешно надел кирасу, но Феникс лишь весело зачирикал, легко скидывая вычурное пятно со своего тела. Позже Падший возьмет себе опороченное им же перо, темное и вечнотлеющее, по непонятным причинам и иррациональному желанию. Этой ночью участь дитя Солнца открылась ему: он видел мрачное крыло и черную шею, закованную в цепи. Погасшая звезда… и песен которой более не слышно. Мог ли он допустить, чтобы предначертанное стало явью? Мог ли допустить, чтобы его Имя кануло в Бездну даже для него самого? Гордыня Люцифера не знает границ, а уж напоминание о мести для нее особенно ценно. Этим все было сказано. Пусть наивная пташка трепыхается в небесах, никем не плененная. Демон спасет судьбу несчастного дитя, однако возьмет свою плату за последующее одиночество и надоевшую тишину. С рассветом лес вновь залился красивой трелью - Феникс радовался каждому новому дню и с удовольствием купался в солнечном свете. Отец благословил свое дитя: сухая ветка, будто по воле свыше, вспыхнула ярким пламенем, передавая его дальше. Вскоре огонь поглотил все, как и в момент вылупления птицы. Люцифер не ожидал лучшего момента: он протянул руку к завороженной зрелищем звезде, погладил мягкие перья, а потом резко схватил за витиеватые рожки и подтащил к себе, слегка сжал шею массивной лапой, точно прикидывая. Оковы явно не пойдут. Ошарашенный Феникс, даже вырываясь, оставался в полной власти Люцифера, который распоряжался им, как игрушкой. Огонь поглощал их, оградив от внешнего мира. Дум давно понял, чего хочет от этого создания чистого пламени, поэтому церемониться особо не стал: прижал тело птицы к земле, рукой аккуратно придавив одно крыло, и навалился сверху, подавляя любое сопротивление. Жертва не осознавала происходящего и судорожно смотрела по сторонам, пытаясь понять такую быструю смену настроения повелителя огня. Демон старался не повредить оперение Феникса, приятно жегшее ладонь, хоть и искушение запустить когти поглубже подкатывало все сильнее. Выгнувшаяся под силой Павшего пташка ожидала дальнейших действий со стороны своего спутника, чувствуя, как сама сливается с пламенем. Люцифер тоже ощущал, что его очертания размываются, взамен насыщая силой - он решил отдаться стихии. Непокорный генерал щупал нежное создание, запоминая эту чуждую мягкость, а потом он подобрался к тому, что скрывал пух сзади. Доспешник сразу стал не нужен и был скинут под ноги. Огонь бушевал неистовой толпой, предчувствовавшей соединение двух различных природ одного бытия. Почти бережливо Отверженный прислонился раскаленной плотью к юной звезде, еще не познавшей телесной близости. Тяжелое пламя проникало внутрь Феникса и дополняло сущность, Люцифер осознал, что его приняли, невзирая на грубое применение силы. Замерев в наслаждении от идеальной совместимости, демон продолжал удерживать птицу, Мятежник полностью закрывает собой хрупкое тело, не желая делится им с окружавшим мертвым огнем. Ранее лежавшие красивым атласом перышки растрепались, некоторые потускнели, однако солнечное дитя не беспокоился сейчас о такой мелочи, он испытывал неведомое ранее тепло, одновременно жгущее и согревающее. Люцифер поедал пламя их обоих до самой ночи, истощая бедную птицу, чтобы та рухнула без сил до следующего рассвета. Отстранившись, демон устремился прочь, и сгоревший дотла лес будто тянулся за ним. *** Потерянный рай оказался ничем иным как адом на земле: истязаемые души, пытаемая плоть, жадные до крови палачи и вечный алчущий огонь. В главном зале восседал Господь этого места, генерал ставший королем. - Господин, замечена весьма странная активность на границе миров… - Пожиратель душ говорил с лицемерной почтительностью, но, пока он подчиняется, Падшему наплевать. Вдруг Дум встрепенулся от неинтересного доклада и помотал головой, будто услышав что-то важное, тем самым вынудив демонического лорда прервать свою речь и посмотреть себе за спину, словно к Повелителю явился важный гость. - Говори дальше или замолчишь навеки! – настроение Люцифера изменилось не в лучшую сторону. На первый взгляд. После кинув своим низким почти булькающим басом: «Аудиенция окончена», Мятежник облокотился на спинку трона, вызвав стоны грешников, из которых тот сотворен. Ему определенно не послышалось. Шуршание мягкого пера. Фа…. Стук лапок на адском камне. …ту… Возвышение головы, обрамленной венцом рожек. …м. Еле слышное, почти негласное, Чистое Имя, известное лишь одному. - Споешь мне, пташка? - Ужасный оскал на лице хозяина Преисподней был улыбкой. Гул пламени разом стих, и в безмолвии из королевского зала полилось райское пение.