Д(ождь)

- Я так устал, Леон… так устал… я так устал… - шепчет Ди. Леон молча гладит его по волосам. Лето кончается, за окном висит серый дождь, не столько идет, сколько висит серой пеленой, и почти не шумит, шелестит невнятно и глухо, изредка разбиваясь звучным шлепком особенно крупной капли, и Ди, уткнувшись ему в плечо, шепчет, шепчет, как будто дождь, свою то ли жалобу, то ли мантру. - …так устал… так устал, Леон… так устал… Предосенний дождь висит за окном, серой, нехолодной пока пеленой, и в комнате висит серая муть. Леон молча гладит любимого по волосам, слушая однообразный и все же сбивчивый шепот. Так устал… У него самого, от усталости, от дождя, может быть, от всего вместе, плывет в глазах сероватая муть, и он знает, что у Ди в глазах - то же самое, но еще хуже, серая пелена, как висящий за окном дождь. Глаза у Ди совсем мутные, лиловый и желтый, золотистый и аметистовый, сейчас они почти одинаковые, одинаково тусклые… - …если бы ты знал, как я устал… как я устал, Леон… Был бы он человеком, Леон бы знал, как помочь. Померил давление бы, сварил крепкого кофе. Он не пьет кофе, но ничего, в медицинских же целях, наложил бы пять ложек сахара и выпил бы, ничего. Леон не знает, как лечить ками, а может, и сами ками знают об этом не больше него, человека. - Я так устал, Леон… так устал… - это, кажется, всхлип, а может быть, это дождь. – Устал нести бремя мира. Всё, что не смог спасти, не смог помешать… я ведь ками, и я чувствую их всех. Все вымершие виды, каждый зверь, умерший не в свой черед, все убитые, затравленные, сжитые со свету, выжитые из родных мест… загубленные по людской злобе, по глупости или безразличию… каждый задавленный на дороге еж и каждая кошка, сдохшая от сухого корма… все они – моё бремя, моя вина. Я – ками, и я – Хранитель… бессильный хранитель того, что нельзя сохранить. Даже если вины моей нет, если не знал, был не в силах, ничего не мог сделать… и все равно – каждый из них на моей совести. Нет, он не всхлипывает. И больше не шепчет, просто говорит: - Я так устал, Леон. - Я тебя понимаю… очень хорошо понимаю. Я тоже… - серая муть висит в воздухе, за окном и внутри, предосенний дождь и тоска. И Леон говорит, просто говорит – то, что он думает. – Ди, я ведь коп, - он редко когда говорит «коп», ему это не нравится, но сейчас это лаконичное и грубое слово – именно то, что он думает. – И я приносил присягу: служить и защищать. Знаешь, я ведь стал полицейским не потому, что перечитал весь «87-й участок»… Ди щекотно хихикает, уткнувшись ему в плечо. Это правда - дождь и серая муть никуда не делись, но Ди все-таки смеется, точнее, хихикает: - А я-то думал, потому, что пересмотрел всего «Коломбо»… - Это тоже, - подтверждает Леон. – И «Улицы правосудия», и «Майка Хаммера». Но Восемьдесят Седьмой я все-таки больше всего люблю. Но не в том дело. Я ведь в полицию пошел не из-за книжек и не из-за фильмов. То есть, конечно, я считал, что это здорово интересная работа – расследования и всё такое, но дело не только в этом. А еще в том, что на свете много всякой хрени, и мне это не нравится. И я хочу, чтобы хрени на свете стало как можно меньше. И стараюсь сделать для этого всё, что в моих силах. И всё, чему не смог помешать, кого не смог спасти…. хоть и не в моем ведении, не на моем участке… Каждый убитый, каждый обворованный, каждый придурок, сдохший от передоза – каждый из них на моей совести. Ками у него на плече приподнимается, опершись на локоть, смотрит ему в лицо… кажется, понимая и соглашаясь. - Хранители хреновы, - говорит он с невеселым смешком. Китайский граф прекрасно знает английский язык, в том числе и его ненормативную часть, но он никогда раньше не употреблял таких слов, даже в гневе. Ди произносит ругательство, как будто пробует сладкую плитку – невкусно и неинтересно, но надо что-нибудь кинуть в рот. Серый дождь висит за окном, лето к исходу, и редкие капли звучно шлепают по подоконнику. Может, позвонить прямо сейчас в службу доставки и заказать для Ди какой-нибудь торт, благо не надо даже вставать, мобильник лежит здесь же, на боковушке дивана. Будь благословен тот, кто изобрел мобильники, Оркотт уже такой старый коп, что помнит время, когда их еще не было. Надо только протянуть руку, но Леон так и лежит, и гладит ками по волосам, и не тянется за мобильником. Дождь за окном, последний дождь уходящего лета… - Я тебя люблю, Ди. Он любит его, и любит таким, совсем человеческим… Ди всхлипывает у него на плече, на этот раз это и вправду всхлип. - Я так устал, Леон… так устал… так хорошо… отдыхаю… я отдохну у тебя на плече… так хорошо отдыхать у тебя на плече… За окном шелестит летний дождь, смывая с деревьев пыль долгого городского лета.