Под маской Джокера

Мать не возвращалась ещё долго — попала в неврологическое отделение: как выяснилось, со связками было всё в порядке, а голос пропал на нервной почве. Нелли грызло чувство вины, но одновременно её сердце согревалось при виде Леськи и Влады, по воскресеньям сидевших в обнимку на диване и смотревших мультики. Их Влада обожала по-ребячьи, и в такие минуты к её лисьим лукавинкам в уголках глаз добавлялся восторженный детский свет. Нелли не отрывала двух своих самых любимых людей от просмотра, только подносила им то кисточку винограда, то сухарики, то фрукты. Всю неделю Влада работала, Нелли тоже не сидела без дела, но выходные они чтили свято и отмечали совместным походом в музей, в парк или в «Радугу». Отец не изменил своей политике невмешательства, заглянул в гости только один раз. У Влады откуда-то взялась бутылка коньяка, и они вместе распили её на кухне. — Я в ваши дела совать нос не буду, — гудел чуть надтреснутый басок отца. — Это ваша личная жизнь. Конечно, Нельке я бы хотел обычного бабьего счастья, но если она видит свою долю так — что ж... — Глоток коньяка, кашель, кружок лимона. — С кем бы дитё ни тешилось — лишь бы не вешалось. Она девка взрослая, у самой уж дитё есть. Мать, конечно, того... Психанула. Ничего, успокоится, в больничке её лекарствами поднакачают — глядишь, нервишки опять на место встанут. Вы к ней пока не приходите, пусть остынет. Нелли не вмешивалась в их «мужской» разговор, но в ней всё сильнее поднималось тёплое, грустноватое желание обнять отца. Войдя на кухню, она поцеловала его в седые, начавшие редеть волосы на макушке. — Пап, спасибо тебе. От посещений матери в больнице они пока воздерживались, но SMS Нелли ей всё-таки отправила: «Мам, не переживай. Мы с Леськой счастливы — это главное». Переехав к Нелли, свою однушку Влада сдала жильцам: и квартира не пустует, и доход идёт. В стаканчике в ванной появилась третья зубная щётка, на крючке повисло третье полотенце, а в шкафу стало больше вещей. Теперь обувь Нелли уютно соседствовала с обувью Влады, а её плечи после вечернего душа блаженствовали под разминающим нажимом любимых рук. На работе она, впрочем, о событиях в личной жизни не распространялась, но коллеги заметили, что Нелли прямо-таки расцвела и «светится изнутри». На расспросы «женсовета» кафедры она отвечала уклончиво, отшучивалась; единственным человеком, которому она могла открыться без опаски, был, как ни странно, мужчина — молодой преподаватель истории языка Андрей Викторович. Странным, впрочем, это могло показаться только на первый взгляд. Напрасно девушки-студентки вздыхали и строили глазки красивому молодому человеку с густой светло-русой шевелюрой и большими голубыми глазами: женский пол не интересовал Андрея совсем. Лишь глаз Нелли, знавшей о нём правду, мог подметить, что с парнями Андрей общался охотнее, весь таял и смягчался, если с ним заговаривал симпатичный студент. Однажды, зайдя в университетскую библиотеку, она стала свидетельницей забавной картины: Андрей, обложившись стопкой книг, в окружении сразу четырёх студентов мурлыкал на тему великого сдвига гласных, и невооружённым глазом было видно, как приятно ему мужское общество. В коридоре Нелли дружески поймала его под руку и шепнула: — Андрюша, палишься. Ты среди этих ребят так щебетал, так щебетал... только что стриптиз не исполнил. Про дифтонги им вещаешь, а сам глазками — и так, и эдак. Ты бы, того... поосторожнее. Молодёжь нынче просвещённая, живо про твою ориентацию просекут. Андрей выкатил и возвёл глаза к потолку, на его щеках вспрыгнули смешливые ямочки. — Блин, в натуре, что ли, чуть не спалился? Кошмар... Впрочем, Нелли заметила ему это, скорее, шутки ради: не очень-то он и «шифровался», просто старался не подчёркивать своих предпочтений. Работа — отдельно, личная жизнь — отдельно. Тот же принцип соблюдала и Нелли, хотя очаровательных студенток на факультете было как цветов в цветнике. Встречались, впрочем, среди них и девушки, придерживавшиеся стиля унисекс, а несколько — даже подчёркнуто неженственных, этаких юных бучей. Одна из них, Ира Скороходова, училась на втором курсе, в подгруппе, где Нелли вела практику устной и письменной речи. Носить она предпочитала брюки военного фасона, чёрные либо камуфляжной расцветки, щеголяла пирсингом на брови и в нижней губе, а её мальчишеская стрижка пестрела мелированными прядями вперемешку с красными, что в сочетании с тёмными корнями смотрелось слегка безумно. Ира была счастливой обладательницей утончённых черт лица, которых не портила даже обильная россыпь веснушек, и косметика ей, в общем-то, даже и не требовалась: юность и цветущая свежесть не нуждалась в слое «штукатурки». Разговаривала она всегда чуть насмешливо, с иронической кислинкой в голосе, за словом в карман не лезла, и её острого языка побаивались не только девочки, но и парни. Училась Ира неровно и не слишком прилежно: при своих незаурядных способностях к языку нередко прогуливала пары, письменные домашние задания делала на переменах — что называется, на коленке, а устные ответы успешно давала без особой подготовки. Когда остальные студенты пыхтели над зубрёжкой и поглощали пачками глицин, она с лёгкостью запоминала материал, пробежав его глазами единожды, и это помогало ей учиться не напрягаясь. Уже с первых пар «гей-радар» Нелли пискнул по направлению к Ире, и, присматриваясь к мелочам в дальнейшем, она убеждалась в своей правоте всё больше, а потом стала то и дело замечать на себе жгуче-пристальный, странный взгляд девушки. Улыбалась Ира редко, а когда смотрела на свою преподавательницу, её лицо и вовсе каменело. Каждый устный ответ этой студентки был для Нелли чреват острыми ощущениями: не сводя с неё мрачноватой, пожирающей тьмы своих зрачков, Ира безупречно чеканила английские слова и, как Нелли казалось, нарочно налегала на американский вариант произношения, хотя в преподавании делался упор на британский. Погожим майским днём, проведя все свои пары, Нелли вышла за чугунную ограду, но не пошла на остановку автобуса, а неторопливо зашагала по тротуару, щурясь от тёплых игольчатых лучей солнца. В городе царила сушь, ветер поднимал клубы пыли, гнал по асфальту мусор и трепал полы расстёгнутого плаща Нелли; дойдя до первого светофора, она услышала знакомый ироничный голос: — Что-то вы сегодня одиннадцатым маршрутом, Нелли Вячеславовна. С ней поравнялась Ира, небрежно неся рюкзак на одном плече. Нелли с натугой извлекла из своих разморённых солнцем извилин значение этого выражения — «одиннадцатый маршрут». — Да, пешочком решила прогуляться... В пару магазинов по дороге заскочить надо, — ответила она. К блеску пирсинга присоединились прохладные искорки в глубине тёмных глаз Иры. — Давайте, поднесу ваш портфель, — предложила девушка. — Что вы, не стоит, — вежливо отказалась Нелли, хотя вес книг, взятых из библиотеки, оттягивал ей руку. — Да ладно, мне всё равно делать нечего — гулять идти собиралась, — усмехнулась Ира. Портфель стал легче — это рука девушки крепко взялась за его ручку и подняла. — Спасибо, — улыбнулась Нелли. И, чтобы отыграться за своё смущение, спросила: — Ирина, почему вас не было на предыдущих моих парах, во вторник и четверг? Но эту студентку смутить было не так-то просто. Щурясь в сторону, она со своей обычной насмешливостью проронила: — Ну... болела, типа. — Справки от врача, конечно, нет? — Вопрос прозвучал риторически, ответа Нелли и не ждала. — Да так, сама отлежалась, — хмыкнула Ира. Солнце припекало, и Нелли диву давалась, как ногам девушки не жарко в этих тяжёлых ботинках. — Во времена моей учёбы был у нас преподаватель, Владимир Тимофеевич Кушнарёв, — вспомнила она. — Ух и строгий был дяденька!.. Мы все перед ним трепетали. Ваш курс его, конечно, не застал: сейчас он уже старенький совсем, болеет. Не преподаёт больше, но работает — статьи, монографии, учебники пишет. Кстати, в этом году его учебник по стилистике к нам в библиотеку привезли. Стилистику он тогда у нас и вёл — и лекции, и практические, а в нашей подгруппе ещё и ПУиПР на первом курсе. Мы к нему свеженькими, непугаными попали, бывшими школьниками желторотыми. Вот попали так попали! — Нелли засмеялась своим воспоминаниям. — Так вот, он говорил: «Единственная уважительная причина для пропуска занятия — смерть!» О как. Так что все ваши отмазки «типа болел» с ним бы не прокатили. Всё пропущенное в персональном порядке до пар сдавать пришлось бы. К семи утра приходить и сдавать. Пока все хвосты не сдашь, к экзамену не допустит. Ежедневничек даже вёл, где у него все наши «грехи» были записаны... — Фигасе, — фыркнула Ира. — Ему делать, что ли, нечего было — в такую рань в универ переться? — Одинокий он был — супруга умерла, дети и внуки выросли... Можно сказать, жил на работе до недавнего времени. Сейчас уже не может — как-никак, девяносто лет человеку. Я вас ещё жалею, а дедушка Кушнарёв три шкуры спустил бы! — Посмеиваясь, Нелли искоса глянула на Иру: кажется, рассказ о суровом преподе произвёл на девушку впечатление. — Нда, ну и дедок, хе-хе!.. — Ира переложила портфель в другую руку, а свободной встряхнула. На пальцах отпечатались бело-розовые полоски. — Не знаю, как мои однокурсники, а я по прошествии лет ему благодарна, — сказала Нелли. — Жёсткий, конечно, был, но умел знания в головы на всю жизнь вкладывать. Это тогда мы его боялись, исподтишка бухтели и жаловались на свою судьбу, а теперь уже с каким-то теплом всё это вспоминаешь... Смешно даже. А знания в голове как на каменных скрижалях высечены. Сейчас у нас на факультете уже нет таких, как он... — И слава Богу, наверно, — крякнула Ира, снова меняя руку: тяжеловатым оказался груз науки в портфеле. — Ну почему «слава Богу»? Мне кажется, жаль. — Нелли поправила сползающий со вспотевшего плеча плащ, расстегнула вторую верхнюю пуговицу блузки. — Так что не бурчите, если вас преподаватели прижимают — впоследствии ещё оцените качество своих знаний. — А мне нравится, как вы нас учите, — прямолинейно заявила Ира, колко блестя глазами. — Я бы другого препода не хотела. Уфф... Как вы каждый день такие кирпичи таскаете, Нелли Вячеславовна?! — Без муки нет науки, — засмеялась Нелли. — Нет, не каждый день, конечно. Это я сегодня из библиотеки много всего набрала, чтоб дома поработать. — Сейчас же все учебники можно в интернете найти, — заметила девушка. — Ни к чему тяжести таскать. — Почти все, — уточнила Нелли. — Кое-чего я там не нашла, вот и пришлось пользоваться услугами старой доброй «бумажной» библиотеки. Некоторое время они шагали молча. Уютный скверик с лавочками манил присесть в ещё совсем прозрачной тени деревьев, покрытых первым зелёным пухом, уличное кафе под тентом предлагало пиво в ассортименте и скверный растворимый кофе из пакетиков «три в одном»... — Я слышала что-то про языковой лагерь в Америке, в который от нашего универа можно поехать, — нарушила молчание студентка. — Как там с этим дело обстоит? — Да, на каникулах после четвёртого курса ребята ездят, — кивнула Нелли. — Работают там кем-то типа вожатых. И языковая практика, и подработка. — Только после четвёртого? А раньше нельзя? Просто мне хотелось бы съездить. Нелли задумалась. — Не знаю... Обычно берут только студентов старших курсов, но ты у нас девушка одарённая. Я попробую разузнать, Ир, но не гарантирую положительного ответа. — Было бы здорово съездить. Я туда вообще на ПМЖ хотела бы. — А что тебя привлекает в Америке? — Ну... там общество толерантнее. Да и вообще всё как-то цивилизованнее, что ли. «Гей-радар» снова подал сигнал — теперь уже несомненный. Они так увлеклись беседой о трудностях эмиграции, об американском образе жизни и различиях в менталитете народов, что Нелли чуть не прошла мимо магазина, где она по своей привычке к бережливости обычно покупала недорогой отечественный трикотаж. — Ну, вот сюда мне и надо зайти. Не хочу заставлять тебя ждать... Спасибо, что поднесла мою «авоську». Улыбка Нелли отразилась в глазах Иры задумчивым отблеском. — Да не за что... Могу и с вами зайти — может, и себе что-нибудь присмотрю. Какой-нибудь топик там или майку. Две продавщицы постбальзаковского возраста стали похожи на крабов с глазами на стебельках, когда в их царство хлопковых трусов пятьдесят четвёртого размера и халатов пятьдесят шестого вошла девушка... нет, по их мнению, не девушка, а непонятное существо с железяками в брови и нижней губе, с разноцветными волосами, в мешковатых штанах и ужасных солдафонских ботинках. Их пальцы так и подёргивались — видимо, от желания начать креститься и бормотать: «Свят! Свят! Свят!» Нелли, с их точки зрения, куда больше соответствовала классическому облику нормальной женщины: сияющие светло-русые волосы, уложенные в аккуратную причёску, длинный бежевый тренч, под ним — строгая белая блуза с маленьким шёлковым шейным платком и чёрная юбка-карандаш, на ногах — туфли-лодочки цвета nude. К её образу очень подошёл бы объёмистый интеллигентский портфель, от которого так и веяло старой доброй советской эпохой, в которую эти дамы родились и выросли... А вот и он, только почему-то в руках у несуразного создания с пирсингом, которое расхаживало по их респектабельному магазину и насмешливо рассматривало вышеупомянутые огромные женские трусы и халаты. Нелли остановилась у витрины с детскими вещами. На Леське всё словно горело: там дырка, там затяжка, там пузырь или невыводимое пятно... — Покажите, пожалуйста, вот эти маечки и колготки. Продавщицы услужливо разложили на стеклянной поверхности витрины всё требуемое, норовя подсказать, посоветовать, помочь. Нелли скосила взгляд в сторону Иры: та равнодушно трогала края футболок. Выбрав Леське две майки, три пары колготок и комплект симпатичных плавок с кармашками и вышитыми названиями дней недели, Нелли озаботилась покупкой трикотажных вещей и для Влады. Та была неприхотлива в одежде и доверяла вкусу своей возлюбленной. — Мужчине своему что-нибудь подобрать не хотите? — проявляя чудеса современного сервиса, наложенного на совковый менталитет, предложили дамы. — Носки, майки, футболки, трусы... Оставив слово «мужчина» без внимания, Нелли попросила показать футболки размера сорок два — сорок четыре. — Худенький он у вас, что ли? — удивились продавщицы. — Нет, мне надо женские. — А, вы на себя берёте? Вот здесь весь ассортимент, смотрите... Ассортимент между тем был уже весь просмотрен Ирой. Нелли подошла: — Ну как, приглянулось что-нибудь? — Да не... Какое-то всё тут беспонтовое, — хмыкнула та. — А всегда ли нужны понты? — Пальцы Нелли пробежали по футболкам, листая их, как разноцветные страницы. — Вот, смотри. Чем тебе не маечка? — Не... Девочковая слишком, — привередливо поморщилась Ира. — А ты у нас кто — мальчик? — Нелли сняла майку с вешалки и вручила девушке. — Иди в примерочную. После коротких препирательств Ира всё-таки отправилась примерять майку. Пока она возилась в кабинке, Нелли выбрала пару футболок для Влады, ей упаковали все отложенные вещи, и она расплатилась. Занавеска отдёрнулась, и показалась Ира со своим обычным каменным выражением на лице. — Не, не моё. — Мала? — Размер-то мой. Стиль не мой. — А по-моему, майка как майка. Нейтральная... — Вот именно. Я не люблю нейтральное. Одежда должна подчёркивать индивидуальность. Они вышли из магазина на пыльную сухую брусчатку улицы. Молодые липки блестели клейкими ладошками листьев, ветер надувал парусом рекламную растяжку; у весны пересохло в горле, но город дышал ей в лицо только выхлопными газами и кормил муравьиной суетой. — Я почему-то думала, что вы не замужем. — Голос Иры прозвучал тихо и грустно. — Почему ты так думала? — Сердце Нелли шептало: «Признайся ей! Уж кому тебя понять, как не ей?» — а осторожность куковала свою песню: «Никому не верь. Всех последствий не просчитать, всех узлов и пересечений судеб не прощупать — неизвестно, чем обернётся любое брошенное слово. Лучше промолчать, чем потом каяться». — Ну... Вы слишком красивая и... вся какая-то невесомая, что ли. Летящая. Свежая. Бегущая по волнам. Смех согрел горло Нелли. — А почему только страшные, старые и усталые тётки должны быть замужними? Ира пожала плечами, и Нелли отчего-то захотелось ласково взъерошить ей пёстрые вихры. Не успели они сделать и нескольких шагов, как позади взревел автомобильный сигнал — словно гневный окрик. С ними поравнялся «Рено Логан», из которого выглянула Влада. — Мадам, не желаете ли прокатиться с ветерком? — Рыжие чёртики в её глазах были приветливо-шутливы, но при взгляде на Иру стали прохладными. Ира вдруг ощетинилась, как рассерженный ёжик, и огрызнулась: — А не прогуляться ли тебе лесом? — А я не с тобой разговариваю, — спокойно ответила Влада. — Да мне пох**, с кем ты разговариваешь. Просто отвали. — Ноздри Иры дрогнули, губы сжались в нитку. — Ир, всё нормально, — вмешалась Нелли. — Это моя подруга. Влада, не обращай внимания. На сконфуженную Иру нельзя было смотреть без смеха и сочувствия. Влада тем временем вышла из машины, небрежно зацепив большими пальцами карманы своих джинсов, и в мягкости её движений сквозила сдержанная угроза уверенного в себе хищного зверя. — Я, конечно, могу не обращать внимания, — сказала она, холодно прищурившись. — Просто не люблю, когда мне хамят на ровном месте. — Ира просто неверно истолковала твои намерения, — примирительно и вкрадчиво беря её под руку, объяснила Нелли. — Ир, спасибо, что проводила... Мне пора. Увидимся в университете. — До свидания, — буркнула девушка, отдавая ей портфель. Утомлённые, жарко гудящие ноги Нелли отдыхали на автомобильном коврике, портфель с книгами и пакет с купленными вещами стояли на заднем сиденье. — А, так она твоя студентка? — Холодные демоны в глазах Влады снова превратились в пушистых лисят. — А я-то думаю: что это за школьная романтика — портфельчик поднести и всё такое? — А тебе в школе никто сумку не подносил? — Нелли нежно почесала Владу за ухом. — Мне — нет. А вот я одной девчонке таскала... — Влада томно двинула плечом и головой: казалось, она вот-вот замурлычет. — Нравилась она мне — просто страсть, а вот как в этом признаться? Я и слов-то таких не знала тогда. Весна устало брела по улицам, дыша пылью и заглядывая в окна квартир, воробьи прыгали по расчерченному мелом асфальту, а Нелли ловила устало смежёнными ресницами солнечный покой неба. — Я вам с Леськой там всяких трусов-маек накупила. — Это хорошо.